М.Ю. Лермонтов и Печорин Соединенных Штатов Америки

«Вы мне опять скажете, что человек не может быть так дурен, а я вам скажу, что ежели вы верили возможности существования всех трагических и романтических злодеев, отчего же вы не веруете в действительность Печорина?»

М.Ю. Лермонтов «Герой нашего времени»

«Все мертвое плывет по течению, против течения может плыть только живое»[1].

Гилберт Кит Честертон «Вечный Человек»

Роман прозаика и поэта М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени»[2], создававшийся с 1838 по 1841 год, прежде чем стать классикой русской литературы и войти в её школьные учебники, наделал много шума в публицистике своего времени. Ряд критиков осудили Печорина, посчитав его развратным человеком. По их мнению, называть его «героем нашего времени» было равносильно оскорблению России, и в образовании подобных эгоистов обвиняли Запад. Совершенно иной точки зрения придерживался Виссарион Белинский. Он полагал, что главный герой был отражением трагедии передовых людей 1840-х годов. Критик видел в Печорине отзвуки драмы автора, который не смог до конца отделиться от него. При встрече с Лермонтовым Белинский убедился в сходстве характеров писателя и персонажа. Оно, по его словам, заключалось в «рассудочном, охлаждённом взгляде на жизнь и людей».

Некоторая автобиографичность романа Лермонтова убеждает нас в этом[3]. Но исчезли ли после него «герои нашего времени», и далеко ли ушло время этих «героев»?

Биографический очерк писателя Дэвида Шилдса и режиссёра Шейна Салерно «Сэлинджер», созданный в 2013 году одновременно с выходом одноименного документального фильма Салерно[4], убеждает в том, что печоринская проблема оказалась куда серьёзнее, нежели думал Лермонтов, когда он имел намерение «весело рисовать современного человека, каким он его понимает, и к его и вашему несчастью, слишком часто встречал».

Речь идёт в книге, как и в кино Салерно, о жизни и творчестве американского писателя Джерома Дэвида Сэлинджера (1919 – 2010), и именно о ней исключительно пойдёт речь, поскольку изложение жизни Сэлинджера в книге разительно отличается от повествования документального фильма о нём.

Мы встречаем на обложке русского перевода очерка четыре определения того, что собрали по крупицам авторы очерка, которых на оригинальном издании не найти: «Мальчик, ставший бунтарем. Бунтарь, ставший солдатом. Солдат, ставший идолом. Идол, который исчез». Однако во фразах, напечатанных на обложке книги о Сэлинджере, допущена ошибка: по мере чтения книги таковым окажется слово «бунтарь».

В этом убеждает описанная в книги множеством знакомых Сэлинджера его жизнь, и на самом деле он не становился, а плыл по течению своих юношеских максимализма и категоричности с самого детства – так что вместо слова «бунтарь» подходит более всего слово «максималист». Даже когда он учился по писательской стезе (так и не закончив ни одно из высших учебных заведений), пройдя обучение в военной школе, его плавание по этому психологическому состоянию продолжалось[5]. В книге даже приведено его признание безволия из поздней переписки: «Я – состояние, а не человек». Как можно убедиться по свидетельствам жизни Сэлинджера, это действительно так, потому как безволие сопровождало его жизнь, зачастую подавлявшее его совесть и стыд.

Это всё объясняет практически то, с каким юношеским максимализмом он свою стезю военного направил на передовую Второй мировой войны, не отдавая себе отчёта в том, свидетелем и очевидцем каких явлений войны он станет впоследствии, что подтверждает высказывание историка В.О. Ключевского «Не начинайте дела, конец которого не в ваших руках» – тем более, что вмешательство США во Вторую мировую войну началось отнюдь не из альтруистических побуждений недопущения повтора европейского фашизма, а исходя из передела мирового влияния и мировой власти, лишь бы успеть опередить СССР. Многие знакомые писателя отмечают, что не в последнюю очередь сыграла здесь этническая принадлежность (мать Сэлинджера была шотландско-ирландского происхождения, сам же он был евреем по отцу, и многие евреи, знавшие о преступлениях европейских фашистов против них, отправлялись на антифашистский фронт), но более всего здесь фактором был юношеский максимализм, смешанный с патриотическим порывом. Причём отдельно отмечается в книге, что его не брали по состоянию здоровья, и он мог тренировать неопытных солдат перед их отправкой на фронт, однако эту возможность он отверг совсем.

Как отмечается у Шилдса и Салерно, будучи контрразведчиком на фронте, Сэлинджер испытал шок от тягот войны, с которой столкнулся, когда его спесивость опрокинулась и разбилась от увиденного. Прибавим к этому его неудавшиеся довоенные влюбленности и комплекс неполноценности вокруг одного анатомического изъяна, и в итоге произошёл нравственный кризис и углубление психотравм Сэлинджера.

«Дракон. Вы знаете, в какой день я появился на свет?

Ланцелот. В несчастный.

Дракон. В день страшной битвы. В тот день сам Аттила потерпел поражение – вам понятно, сколько воинов надо было уложить для этого? Земля пропиталась кровью. Листья на деревьях к полуночи стали коричневыми. К рассвету огромные черные грибы – они называются гробовики – выросли под деревьями. А вслед за ними из-под земли выполз я. Я – сын войны. Война – это я» (Е.Л. Шварц «Дракон»).

Писатель-острослов М.Е. Салтыков-Щедрин в своём романе «Современная идиллия» говорит устами своего персонажа: «Знал я, сударь, одного человека, так он, покуда не понимал — благоденствовал; а понял — удавился!». Жизнь Сэлинджера, описанная и приведённая в совокупности с цитатами из его прозы, почти подходит под это определение сатирика – только это, как пишут авторы книги о нём, выглядит как «хроника замедленного самоубийства». Стоит привести цитаты из очерка о главном романе Сэлинджера, «Над пропастью во ржи», который ошибочно считается романом воспитания и не является таковым, и сборнике его рассказов:

«Во время войны и послевоенной госпитализации Сэлинджер носил с собой в капсуле для опознания тела личный талисман, обеспечивавший ему выживание: первые шесть глав романа о Холдене Колфилде. Эти главы станут романом «Над пропастью во ржи», книгой, которая заново определила Америку и которую лучше всего понимать как замаскированный военный роман. Из войны Сэлинджер вынес неспособность верить в героические, благородные идеалы, которые, как нам нравится думать, отстаивают наши культурные институты. Вместо написания романа о войне, как это сделали Норман Мейлер, Джеймс Джонс и Джозеф Хейлер, Сэлинджер взял свою военную травму и внедрил ее в то, что невооруженному глазу кажется романом о взрослении. Послевоенная травма в виде духа машины присутствует и в «Девяти рассказах»: рассказ о самоубийстве открывает книгу, в середине которой рассказывается о самоубийстве, которого едва удается избежать, но заканчивается книга все же рассказом о самоубийстве».

«Своим романом «Над пропастью во ржи» Сэлинджер послал сигнал о спасении, и когда мир откликнулся на отчаянный призыв экстатической любовью к автору, он сразу же вывесил знак: «НЕ БЕСПОКОИТЬ!». Сэлинджер не любил мир. Он был не склонен к общению, и это нежелание превратил в ненависть к миру, в неприятие мира, но нуждался в мире как в доказательстве того, насколько мир недостоин его любви. И миру удалось отлично справиться с отведенной ему Сэлинджером ролью – и делать это ежедневно».

Надо отметить историю издания «Над пропастью во ржи», когда два издательства отказались от его публикации, и в третьем издательстве роман был издан. Реакция первых двух была вполне естественной и закономерной: главного героя, который полностью соответствовал Сэлинджеру, они сочли вычурным и сумасшедшим. Хотя они не знали о том, что до этого в июле 1945 года Сэлинджер ложился для психиатрического обследования в немецкий (то есть, не американский, не армейский) госпиталь[6] из-за душевного надлома[7], они не ошиблись в оценке главного героя романа. В третьем издательстве сочли не интересоваться о Холдене Колфилде и его подоплёке и издали роман, который неожиданно был встречен с ажиотажем и восторгом в прессе. Отдельно подчеркнём и язык романа, который представляет собой монолог главного героя. В русском переводе Риты Райт-Ковалёвой он изложен смягченее, нежели в оригинале, в котором изложение изобилует вульгарностью. Отдельно отмечаются следующие факты, свидетельствующие о наличии «эффекта Вертера» относительно «Над пропастью во ржи»[8]:

• Книгой был одержим Джон Хинкли-мл. — человек, совершивший в 1981 году покушение на 40-го президента США Рональда Рейгана.
• Роберт Джон Бардо три года преследовал, а затем в 1989 году убил актрису Ребекку Шеффер. В момент выстрела в актрису у Бардо была с собой книга «Над пропастью во ржи».
• Убийца певца и композитора рок-группы «Битлз» Джона Леннона, Марк Чепмен, после пяти выстрелов в него в ожидании полиции, усевшись под уличный фонарь, стал читать эту книгу. Чепмен заявил в полиции, что зашифрованный приказ убить Леннона он нашёл на страницах «Над пропастью во ржи».

Эти факты также рассматриваются в книге о Сэлинджере и отмечается там:

««Над пропастью во ржи» настолько насыщен военной травмой, что склонные к антиобщественным поступкам люди могут рассмотреть эту травму как в рентгеновский лучах. Беспредел продолжается. Убийства и попытки убийств – не случайные совпадения. Они составляют пугающе прозорливое прочтение романа: убийцы интуитивно чувствуют лежащие в основе романа гнев и насилие».

Далее там комментируется последняя изданная проза Сэлинджера и его уход в уединение с обращением к Веданте так:

«После войны его жизнь стала, прежде всего, поиском религиозного исцеления и религиозной принадлежности: он был поломанным человеком, искавшим клей, который склеил бы его. Не понимая того, насколько важна была религия во всех аспектах жизни Сэлинджера после 1948 года, постичь писателя невозможно».

«Война сломала его как человека и сделала его великим художником; религия дала ему после войны духовное утешение и убила его искусство».

Относительно религии авторы книги не точны: не религия дала Сэлинджеру утешение, а вероучение дало ему возможность скрыть его психотравмы ещё глубже, чем это возможно было сделать ему в художественной прозе. Внешне она ему позволила, с одной стороны, вести нормальный образ жизни, но, с другой стороны, психотравмы не были излечены и были законсервированы. В книге приведены многочисленные взаимоотношения Сэлинджера с женщинами и несколько браков, в одном из которых были дети, но ни в одном из них места настоящей Любви не было – Сэлинджер так и остался женоненавистником, в жизни которого не было места настоящей Любви, а был лишь долг, поскольку он отдалялся от реальных людей.

Между тем настоящие религиозные писатели так, как Сэлинджер, не были настроены, а один из них, Ф.М. Достоевский, в «Петербургской летописи» высказался так о жизни, из течения которой американский писатель пытался выпасть:

«Жизнь — целое искусство, что жить значит сделать художественное произведение из самого себя; что только при обобщенных интересах, в сочувствии к массе общества и к ее прямым непосредственным требованиям, а не в дремоте, не в равнодушии, от которого распадается масса, не в уединении может ошлифоваться в драгоценный, в неподдельный блестящий алмаз его клад, его капитал, его доброе сердце!»[9].

Искусство Сэлинджера было убито тогда, когда был им понят момент, что не о чем больше писать, кроме как о своих психотравмах, и было совершено им бегство к отстраненному от жизни вымыслу (надо полагать, из-за прошедшего когда-то разлада с собственными родителями, которое отмечается в очерке), лишь в силу обстоятельств имевшему в себе внешнюю сторону религии, а далее само его искусство писать угасло со временем по мере исхода в этот вымысел, что было равносильно угасанию воли и сил.

«Он любил придуманных им персонажей, Холдена Колфилда и членов семьи Гласс, любил их так, как хотел бы, но не мог любить реальных людей, особенно членов собственной семьи. Да и как могли его жена и дети соревноваться с Глассами во всем их вымышленном, идеализированном совершенстве, на которое они были обречены?».

Имеются слухи о написанной Сэлинджером в уединении прозе, и было объявлено, что неопубликованные книги начнут выходить в 2015 году, но… более анонсов об этом не последовало[10]. Вне зависимости от того, существует она или нет, насколько она плоха или нет и что она из себя представляет (дочь Сэлинджера признаёт, что последние письма отца было почти невозможно прочитать, и нетрудно представить сложности с разбором почерка поздних его рукописей), ни они, ни предмет слухов значений не имеют. Чтение прозы Сэлинджера оказывается ненужным – достаточно прочесть лишь очерк о нём, чтобы задаться массой вопросов относительно того, что выдала американская культура после Второй мировой войны и почему так получилось[11]. Особенно с учётом того, что очерк совершенно противоположен по повествованию документальному фильму Салерно, который представляет Сэлинджера в пафосном свете, а его прозу как восхитительную.

Один из таких вопросов – как получилось, что Сэлинджер оказался популярен в США. Ведь общество там со временем приняло на ура роман о Холдене Колфилде, в котором нет ничего критического относительно самого главного героя со стороны автора. Этим табу на вульгарность и стыд были убраны в нём, но и до того общество также было беспечным, как и Сэлинджер в начале своего жизненного пути. Возможная разгадка состоит в том, что американская система образования, в которой до Сэлинджера своих писателей острословия Эдгара По и Джонатана Свифта[12] по-настоящему не изучали (что уж говорить о писателях зарубежья), не воспитывала критическое мышление внутри своих учеников. «Я бы предложил много читать, читать произведения других людей», — это, пожалуй, на этот счёт лучший совет, который в беседе с одним из своих знакомых смог придумать Сэлинджер, который самоуверенно отправился на войну, но в мирное время, воспользовавшись ассигнованием доверия своей страны к его роману о Холдене Колфилде[13], проявил малодушие, уйдя в изоляцию.

Ещё один вопрос, который оставляет за собой после прочтения книга о Сэлинджере, – это вопрос о распознании подоплёки человеческих поступков и насколько общество способно быть вменяемым, чтобы не попасть в ловушку отсутствия стыда и совести, когда столкнётся с носителями психологической дисгармонии, а ведь и стыд, и совесть – это то, что по-настоящему ограждает общество от дурных наклонностей. Следовательно, отсутствие совести и стыда проявляет психологическое нездоровье.

Теперь вернёмся к тому, с чего начат был обзор книги о Сэлинджере – с упоминания романа М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени». Накануне 200-летия со дня рождения Лермонтова один из журналистов ТАСС как-то заметил, не придав значения тому, что высказал: «Черты Печорина угадываются, например, в Холдене Колфилде из "Над пропастью во ржи"»[14]. Он ошибается, когда предполагает Сэлинджера вдохновлявшимся образом Печорина: Сэлинджер никогда в руки не брал классические произведения русской литературы, так как Холдена Колфилда он писал исключительно с себя.

Но в общем верно тогда было подмечено, что Печорин и Холден Колфилд идентичны в своей жизни без Любви – в жизни по прихоти-гордыне. Более того, американским Печориным является… сам Сэлинджер – ведь они оба военные, побывавшие в боевых действиях, оба жившие по прихоти-гордыне, имевшие множеств взаимоотношений с женщинами, но не имевших настоящей Любви на протяжении своей жизни.

Вот только повествования Лермонтова и Сэлинджера об этих персонажах разнятся: у Лермонтова повествование критическое, которое начинается со знакомства повествователя с Печориным и завершается прочтением его дневника, в то время как у Сэлинджера оно представляет собой вульгарный монолог, который никак и нигде не комментируется по ходу действия критически. Отсюда и разности в восприятии: при издании «Героя нашего времени» спектр его восприятия был разнообразен, в то время как «Над пропастью во ржи» принят был в большинстве своём на ура в США и некритически: для этих людей Холден Колфилд был героем их времени.

Так или иначе мы сталкиваемся с тем, что жизнь Сэлинджера – это, как правильно оценили авторы биографического очерка о нём, «хроника замедленного самоубийства» и похорон заживо, и так же выглядит жизнь Печорина, описанная критически Лермонтовым. Эта идентификация неудивительна, ведь художественная литература не более чем бесструктурное описание этологии, философии и психологии, и без этологии нельзя рассматривать историю, социологию и даже искусство. Но то, что описывается в художественной литературе, может быть подано как с критической, так и не с критической точки зрения, и разница между, казалось бы, повествованиями об одних и тех же протагонистах «Над пропастью во ржи» и «Героем нашего времени» наглядное тому доказательство. Поэтому необходимо ценить культуру, в которой наличествует критический реализм, и осмысленно к ней подходить, ибо только она может поддерживать стыд и совесть в обществе. В противном случае в обществе будут его разлад и деградация в силу отсутствия в культуре общества нацеленности на поддержку стыда и совести. Такое в истории было не редкостью, потому что многие цивилизации, запрещавшие даже дискуссии на эту тему, свои исторические миссии и культурные потенциалы похоронили из-за этого, фактически отказавшись от саморазвития[15]. То же самое видно на примере США и Сэлинджера как их представителя - достигнув определенного уровня потенциала (победа во Второй мировой войне и написание ряда рассказов соответственно), они отказались от его развития (деиндустриализация США с помощью вывода их производств в другие страны, чей экономический потенциал был подавлен, в совокупности с переориентацией на милитаризацию через блок НАТО[16] и отказ от девульгаризации повествования «Над пропастью во ржи» соответственно с последующей самоизоляцией Сэлинджера) и этим запустили процесс своего заката.

Высказывание историка В.О. Ключевского «Найти причину зла — почти то же, что найти против него лекарство» как нельзя лучше подходит к роману Лермонтова о Печорине. На этом фоне попытки вычеркнуть произведения Лермонтова из школьной программы, как впрочем и прочих отечественных писателей прошлого, выглядят попыткой выбить из рук юных поколений всё то, что можно противопоставить отрицательным общественным явлениям у нас и нынешней агрессии США и их гедонизму[17], где проза Сэлинджера была какое-то время культовой, и будем надеется, что такие попытки в нашей стране более не будут предприниматься[18].

При этом бросаются в глаза и парадоксы истории. Что Сэлинджер, что Лермонтов – оба писателя с далёкими корнями из Шотландии, родившиеся в разных странах, описали, по сути, один и тот же психологический тип с противоположных друг другу позиций. Не закономерно ли, что их страны находятся с середины 20 века и поныне в противостоянии?

И возникает вопрос: почему Лермонтов называет Печорина героем времени?

Лермонтов был молодым русским дворянином, воспитанным к служению, лиричным и сентиментальным до дрожи. Талант поэта трансформировал все его чувства, увеличив их, и обратил дар в проклятие. Мир, которому он готов был служить до последнего вздоха, на его глазах катился в пропасть. "Мне ничего не нужно от людей, кроме их денег" — это изречение родилось примерно в этом веке, и Лермонтов никак не мог, да и не хотел подобного принять. Он ждал момента истины, подвига духа, а видел мелочность, распутство и бессмысленную жестокость (чему подтверждение его стихотворение о Бородинском сражении). Жестокость как удовольствие и даже как хобби.

Вот таким Печорин у него и вышел: смелым, умным, легко кидающимся в любые авантюры, поскольку как человек он полон внутреннего достоинства и не боится ничего, кроме бездарности или мелочности. И при этом холодным как скальпель прозектора, жестоким из любопытства, склонным к черной меланхолии, ибо мир в глазах Печорина — это игрушка. Слишком сложная, чтобы ее постичь сразу и слишком однообразная, за исключением некоторых особо закрученных узлов.

Удивительно, но у Лермонтова получился почти брат-близнец (по интеллекту, разумеется) британского Шерлока Холмса. Но у того было любимое дело, была, что называется, миссия. А Печорин свою миссию где-то посеял и стал маяться от безделья. Поэтому Печорин – герой. Герой типичных своему времени людей. Герой всякого, кто видит мир глазами Печорина. А для самого Лермонтова Печорин – враг, тот, кого волей судьбы он сам вынужден играть, но ненавидит его до глубины души. Так что название романа Лермонтова отдаёт сарказмом.

Сэлинджер умер в преклонном возрасте, так и не оправившись от психотравм и забросив писательство как публичное дело, и оставил после себя более драгоценное, чем свою прозу, которая оказалась следствием психотравм, – воспоминания и свидетельства, собранные по крупицам к 2013 году, доказывающие, как в США после их соучастия во Второй мировой войне в качестве победителей недооценили опасность тиражирования антисоциального поведения в форме художественной прозы и не взялись за её профилактику. Лермонтов не успел отдаться любимому писательскому делу и избавиться полностью от печоринских черт, которые в нём наличествовали: он был убит из-за противостояния в одной из дуэлей[19]. Но он оставил после себя в виде «Героя нашего времени», как он признался, «горькое лекарство», «едкую истину», которая пережила 19 век, никогда не утеряет актуальности и останется жизненным напутствием и назиданием для живущих.

09.12.2023 - 22.12.2023

[1] Также может переводится как «Всё умирающее плывет по течению, против течения может плыть только живущее».

[2] http://lermontov-lit.ru/lermontov/text/geroj-nashego-vremeni/geroj-nashego-vremeni.htm

[3] См. статьи журнала «Лучик» «Русская литература за 15 минут. (Почему Печорин холоден при встрече с Максим Максимычем)» (https://dzen.ru/a/Y4nwkEtaIRNuWsBk), «Лермонтов и гомеостатическое мироздание» (https://dzen.ru/a/ZHxMy5m_3yEylumf) и «Лермонтов» (https://dzen.ru/a/ZGI0z1I3ImYrZIDT).

[4] https://litresp.ru/skachat/ru/%D0%A8/shilds-devid/selindzher и https://www.universalinternetlibrary.ru/book/107569/chitat_knigu.shtml

[5] Тут, конечно, не обойтись без такого этапа, как ломка идентичности – ведь до военной школы у Сэлинджера был некий шок от попадания в иную культурную среду (см. статью Вадима Ольшевского «Еврей Сэлинджер и «Над пропастью во ржи»» (https://dzen.ru/media/olshevsky/evrei-selindjer-i-nad-propastiu-vo-rji-60d974ba27b0310242e49ab4)), однако военная школа быстро купировала болезненность этого процесса по словам Салерно, одного из авторов очерка: «Сэлинджер искренне испытывал оба чувства: он доказывал Максвеллу свои артистические наклонности и устремления, осуждая военную школу, и демонстрировал, что в этой школе его приняли как своего парня, говоря бывшей предметом его ухаживаний девушке, что любил эту школу».

[6] Вадим Ольшевский – «Немецко-фашистская жена Сэлинджера» (https://dzen.ru/media/olshevsky/nemeckofashistskaia-jena-selindjera-60d95aed79bc581e237c0d05).

[7] Это похоже на случай с врачом-психиатром Дугласом Келли, который работал на Нюрнбергском процессе, занимаясь освидетельствованием преступников и изучением их поведения, и, к сожалению, не имел психологической защиты от их психологического нездоровья, выраженного в отсутствии стыда и совести. «Через двенадцать лет после процесса, попав в глубокий личный кризис — разочарование в профессии, уход в криминалистику из психиатрии, алкоголизм, суицидальные намерения, — Келли покончил с собой, так и не освободившись от облучения нацизмом. Тогда, в Нюрнберге, он пришел в восторг от "мужественного поступка" Геринга, раскусившего ампулу и не позволившего себя повесить. И — с точки зрения психиатра — таким образом победившего своих судей. Келли подвел свой жизненный итог тем же способом. Крикнув семье на прощанье, что "не может больше". Как говорят современные специалисты, причина трагедии Келли в том, что тогда психологи и психиатры не проходили супервизию, обязательную постоянную личную терапию, которая страховала бы их от того, чтобы самим не стать пациентами психиатрических клиник» (Наталия Осипова - «Почему Украина оказалась беззащитна перед демонами нацизма») (https://ria.ru/20230416/ukraina-1865571849.html?in=t).

[8] Cм. статью «Синдром Вертера, или Почему СМИ следует меньше сообщать о терактах» (https://www.dw.com/ru/%D1%81%D0%B8%D0%BD%D0%B4%D1%80%D0%BE%D0%BC-%D0%B2%D0%B5%D1%80%D1%82%D0%B5%D1%80%D0%B0-%D0%B8%D0%BB%D0%B8-%D0%BF%D0%BE%D1%87%D0%B5%D0%BC%D1%83-%D1%81%D0%BC%D0%B8-%D1%81%D0%BB%D0%B5%D0%B4%D1%83%D0%B5%D1%82-%D0%BC%D0%B5%D0%BD%D1%8C%D1%88%D0%B5-%D1%81%D0%BE%D0%BE%D0%B1%D1%89%D0%B0%D1%82%D1%8C-%D0%BE-%D1%82%D0%B5%D1%80%D0%B0%D0%BA%D1%82%D0%B0%D1%85/a-40356122?maca=rus-vk-dw).

[9] http://dostoevskiy-lit.ru/dostoevskiy/public/peterburgskaya-letopis.htm

[10] «Куда делись новые книги Джерома Д. Сэлинджера?» (https://esquire.kz/kuda-delisy-nove-knigi-dzheroma-d-slindzhera/).

[11] Эти вопросы тем более существенны, что в то же десятилетие, что и «Над пропастью во ржи» Сэлинджера, в СССР так же, как он, прятался за своими персонажами и бросал слова бесстыдства и бессовестности в романе «Архипелаг ГУЛАГ» другой писатель, который потом окажется в США на какое-то время – Солженицын: «Мы кричали надзирателям из глубины: «Подождите, гады! Будет на вас Трумэн! Бросят вам атомную бомбу на голову!»».

[12] «Спустя 10-летие после его смерти в Англии начинается процесс постепенного принижения его художественного наследия, который увязывали с особенностями его характера и «мизантропического» мировоззрения. Начало было положено биографией Свифта, написанной Джоном Бойлем (1751). Его позицию поддержали писатель Сэмюэл Ричардсон, поэт Сэмюэл Кольридж и многие другие. Сочинения Свифта печатались редко, а «Путешествия Гулливера» — в урезанном и переработанном виде (текст 1735 года, выверенный Свифтом, впервые переиздан лишь в 1922 году). Но «Путешествия Гулливера» пользовались у читателей неизменно огромной популярностью. До конца 19 века в Англии какие-либо положительные оценки о Свифте оставались единичными, отрицательное отношение было общепризнанным, доходило до поношения в печати и литературе и постепенно возобладало во всей Западной Европе до середины XX века. Лишь к концу 19 века появились работы, положившие начало современному свифтоведению. Но в XX веке в США и Британии автора и его сочинения обильно подвергали психоанализу, увязывая его «мизантропию» и прочие стандартные обвинения...» (https://web.archive.org/web/20230916054530/https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D0%B2%D0%B8%D1%84%D1%82,_%D0%94%D0%B6%D0%BE%D0%BD%D0%B0%D1%82%D0%B0%D0%BD). Какой только клевете не подвергали Свифта его нерядовые соотечественники за его сатирическую прозу, как только не сокращали его знаменитые «Путешествия Гулливера» до переложения в детскую книгу — хотя для рядовых читателей и знатоков писательства тот оставался популярным, несмотря на эту предвзятость (аналогично так было с восприятием Эдгара По, писателя и поэта). Фактически 3 века нерядовые соотечественники Свифта сторонились критики-сатиры, которую он вёл.

[13] Тут, конечно, можно вспомнить о таком персонаже, как Мартин Иден с его депрессией достижения из одноимённого романа американского писателя Джека Лондона, которое обозначает разочарование и скуку после достижения долгожданной цели («Синдром Мартина Идена» (https://web.archive.org/web/20220719224517/https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D0%B8%D0%BD%D0%B4%D1%80%D0%BE%D0%BC_%D0%9C%D0%B0%D1%80%D1%82%D0%B8%D0%BD%D0%B0_%D0%98%D0%B4%D0%B5%D0%BD%D0%B0)). Но у того было чувство Любви, а выдержка Сэлинджера о себе из письма явно подходит к печоринской характеристике: «Я никогда не испытывал достаточно сильной любви даже к одному человеку, не говоря уж о любви к двадцати людям».

[14] «200-летие М. Ю. Лермонтова: "Герой нашего времени" и мировая культура» (https://tass.ru/kultura/1504080).

[15] Например, у Древнего Египта появился фараон-единобожник Эхнатон, но о нём уничтожили память - и получился со временем закат его цивилизации с превращением страны в объект экспансии соседних стран с другими культами. У Англии, США и Германии были писатели Свифт (написавший эссе «Рассуждение о неудобстве уничтожения христианства в Англии»), По и Гофман, но они были оклеветаны после смерти и не изучаемы долгое время - и получилось перерождение их стран в сеятелей хаоса и разрушений по всему миру в 20 и 21 веках.

[16] Валерия Маслова – «Госдолг, мигранты и СССР: почему благосостояние молодёжи США за 20 лет снизилось на 20%» (https://russian.rt.com/business/article/364234-molodezh-ssha-blagosostoyanie).

[17] Пресловутая стрельба в школах, докатившаяся до России из США, — это практически факт того, что вместе со встраиванием России в глобальную империю США после 1991 года на неё перекинулись симптомы повреждённого общественного уклада и проблемы от неё как от крипто-метрополии (см. статью Руслана Андрощука «Стрельба в школах: от индейцев до Колумбайна» (https://stoneforest.ru/event/history/strelba-v-shkolax/). В свете этого книги критического реализма русской и не только литературы – это практически столп культуры, изъятие которого из обихода грозит обществу катастрофами и ущербами.

[18] «Минпросвещения опровергло исключение Пушкина и Лермонтова из ЕГЭ» (https://www.rbc.ru/society/29/08/2023/64eddfbc9a7947063630da30).

[19] М.Е. Салтыков-Щедрин – «Записки Е. А. Хвостовой – «Прошедшее и настоящее. Из рассказов Ю. Н. Голицына. Материалы для биографии М. Ю. Лермонтова»» (http://saltykov-schedrin.lit-info.ru/saltykov-schedrin/articles/saltykov-schedrin/zapiski-hvostovoj-golicyna.htm).      

Источник