Одни верили, а другие делали вид, что верят!

Уважаемая редакция! Сообщаю, что помню. В середине сентября 41 года меня и моего младшего брата бабушка привезла из городка Салаир в село Елбань Маслянинского района. Мою мать отправили работать в Кривощёково – делала снаряды для «Андрюши». В селе остался всего один мужчина призывного возраста – директор МТС Бабкин. Остальные поголовно ушли защищать отечество. Мой дед Чесноков Василий Самойлович был сторожем при амбарах военного зерна, бабушка считалась письмоносцем. Но письма разносил я и мой брат Юрий. Во всех домах, где я бывал, в переднем углу стояли иконы. Николая угодника непременно. Часто – Спаса нерукотворного. В доме деда на специальной полочке стояли с десяток складней, горела лампада. Были книги о святых. Но их текст читать я не умел – много слов было под титлами. Никто верующих не преследовал. Рано утром дед поднимал нас, братьев, на молитву. «Отче наш», «Верую» и другие. Тут же бабушка катала чугуны в печь или на оборот. В обед и вечером тоже молитва. Так было. 

В селе стояла церковь. В ней на полу хранилось посевное зерно. Крест над куполом был спилен. Спилил его какой-то комсомолец в 20-х годах. А когда стал спускаться вниз, сорвался и разбился насмерть. Этого я лично не видел, но упрёки сельчан слишком ярым борцам слышал сам. В 42 году, сразу же после московского сражения, стали ходить какие-то старушки с призывом молиться о «христовых воинах». Верующих в селе было много, поэтому посылали ходоков к властям в Новосибирск (каким – не знаю). Им отвечали «чуть погодить». В марте 44 года моя тётя Люба – сестра моей матери – получила краткий отпуск для поездки к сестре, и взяла меня с собой. С большим трудом мы добрались до станции Черепаново (90 км), через 100 км на пригородном добрались до Новосибирска.

В это время все церкви по городам были уже открыты. На трамвае от вокзала мы доехали до кафедрального собора и простояли всенощную. На фронте от моей бабушки было 7 воинов – три сына, три зятя и один внук. О них ставили свечки с записью имени воина. Когда служба закончилась, служки стали обносить огромные блюда. В них жертвовали кто сколько мог. Рабочие больше, крестьяне меньше. Меньше потому, что денег в селе вообще не было. Моя тётя привезла в Новосибирск масло и махорку собственного производства. Их мы быстро продали, и тем самы рассчитывались.

В конце службы моя тётя обратились к священнику с просьбой послать к нам, Елбань, батюшку: «Церковь имеем, а службу вести некому». Священник ей в ответ: «Матушка, рад бы помочь, но не чем. Нас осталось в стране всего десять тысяч. Отгородите в церкви место для зерна. Поставьте иконы, какие найдёте. До Бога и такая молитва дойдёт». Эту цифру – десять тысяч – я до сих пор помню. А сколько же их было при царе? На этот вопрос ни в школе, ни в институте никто не мог мне ответить. Только при сдаче кандидатского экзамена по философии заведующая кафедрой Бабушкина показала мне какой-то том энциклопедии, где было написано – 300 тысяч лиц духовного звания было в России. Вот так «преследовала» Советская власть верующих в то время. Денег церковь собирала много. Чаще всего на танки. Школьники (мальчики и девочки) вязали шерстяные рукавички с двумя пальцами – для большого и указательного – это чтобы стрелять было можно. Крутили веретено для нитки – умею до сих пор. Каждый мальчик, даже начальной школы считался (и величался!) кормильцем. Зимой какие-то старушки и старики ходили из села в село и призывали малышей помогать взрослым. Краткая осень не позволяла убрать урожай. Просо часто уходило под снег. Поэтому ранней весной по насту малыши выходили на вытаявшее просо, подстилали клеёнку и, нагнув стебли к ней, обивали зернышки. Удавалось собрать со стакан. Не разрешалось собирать вытаявшую пшеницу – от неё можно было заболеть. И всё это сопровождалось молитвой.

Это было время, когда власть не вмешивалась в дела религиозные, а церковь в дела мирские. Обе власти помогали друг другу. Церковь светской власти помогала даже больше. Восстановить службу в Елбани так и не удалось. Восстановили позже, перед смертью Сталина. А при Хрущове началось новое гонение. Кто-то подпалил церковь, сгорела дотла.

В средних и старших классах я учился на станции Тайга в 34 школе. Рядом стояло кирпичное здание церкви. Но службы в ней не было. Нет одежды, обуви, жилья. Моя школа была железнодорожной, т.е. её курировало Тайгинское отделение дороги. В Мариинской тайге заготовляли бревна и везли на лошадях и по жд дороге. За церковь взялись только перед смертью Сталина.

С 1951 года я учился в Томском политехническом институте. В Томске была действующая церковь. Студенты были верующие и атеисты. Чтобы не задевать чувств тех и других, никакие дискуссии на религиозные темы не допускались. Обсуждали учёбу, участие в работе подшефных колхозов, помогали учащимся ФЗО или РУ. О религии можно было говорить только на занятиях философии. Так было до 57 года. Когда Хрущов выступил со своим докладом на съезде, появились люди, называвшие Сталина «врагом народа». Им возражали. Самыми стойкими здесь были верующие. Как студенты, так и преподаватели: «Сталин приказал открыть церкви, а враги требуют закрыть».

Учился я на специальности 0043. Такой в списке минобра не было. Теперь эта специальность называется «технология ядерного горючего». Среди моих одногруппников не было ни одного жителя крупных городов, не было ни одного еврея. Ни одна еврейка не стремилась выйти замуж за парня нашей специальности. Даже городские воры и отпетые головы избегали общаться с нами. Называли нас смертниками. Мы были людьми Берии. Пожалуй, более половины из нас были верующими в той или иной степени. Мы этого не афишировали. Но, ни один из нас не сбежал на Запад. Не продавал секретов. Делали это партийные функционеры высокого ранга.

12.07.11. Зленко Владимир Яковлевич. г. Ставрополь. Кфмн, доцент кафедры физики, ныне пенсионер.

P.S. Уважаемая редакция! Очень хорошо, что ты затеяла обсуждение объявленной проблемы. Тут надо отметить, что при всех гонениях церковь всё же выстояла. Выстояла благодаря поддержке народа. А КПСС от одного выстрела по Белому Дому разбежалась. Поведение каждых определялось их внутренней идеологией. Одни верили, а другие делали вид, что верят. Это показывает насколько искренними были убеждения тех и других.

Источник