Баллада о 20-м веке и о настоящем человеке

К 26-му июня - шестидесятилетия гибели Л. П. Берия.

Часть первая

О Лаврентии Берия этот рассказ,
Он не затейлив, но все же, но все же…
Очернен человек, был оболган у нас,
А совесть, что совесть? Она не тревожит.

Хотя до сих пор трудами его
Живем мы, себе не давая отчета,
Давно уже нет его самого,
И пройдена, прожита точка отсчета.

Закончилось время – эпоха творцов,
Титанов, подвижников нашей отчизны.
Мы - не благодарные дети отцов,
Им вечная память, а нам – укоризна.

 I

Начнем рассказ из далека,
Ведь время было не простое,
Лжи, полноводная река
Все залила своей волною.

Знаете, каким он парнем был?
Всю жизнь свою он посвятил
Стране, которая пыталась
По справедливым жить законам.
Еще чуть-чуть уже казалось
И все лишения, препоны
Остались в прошлом позади.
Хоть оппозиции вожди
Со многим не согласны были,
Но планы Сталинские жили,
Решая множество проблем,
А новой конституцией вводили
Ряд позитивных перемен.
Но были сложности везде:
И кадров до зарезу мало,
И не везло с НКВД,
Мерзавцев там всегда хватало.

При выступлении Дзержинский
Вдруг на трибуне умирает,
Его потом сменил Менжинский,
Кардиологией и он страдает.
Последний год почти что лежа
Слушал доклады, вел дела,
Был и период очень сложный,
Интрига за интригой шла.
Левый уклон преодолели,
Но фракционная борьба
Правых занозою сидела,
Серьезным тормозом была.
 
Менжинского сменил Ягода,
А в это время Троцкий слал
(Уж такова его природа)
Свои посланья, призывал
К этапу новому – террору.
И в эту пакостную пору
Застрелен Киров в Смольном был,
Заказан Ворошилов, Сталин.
Ягода знал, но не спешил
Вскрыть нити и детали
Тех заговоров, порешив
Создать свое в них направленье,
Естественно в НКВД.
В этой преступной чехарде
Амбициозного боренья
Ленинской гвардии – вождей
Мечтали Сталина скорей
Свалить, а дальше, как всегда,
Междусобойчик да грызня.

Смерть Кирова – утрата, боль
При попустительстве НКВД.
Что был утрачен партконтроль
За органами в череде
Интриг и заговоров –
Все это Сталину понятно,
Хоть и имел суровый норов,
Но действовал он адекватно.
Так Кагановича без споров
От партконтроля отстранил,
Его Ежовым заменил.

Ежов работник был серьезный,
В дела НКВД вникал,
Связь с оппозицией искал
Того терракта скрупулезно
И все - таки на след напал.
Интрига ведь давно плелась
Еще с тридцать второго года.
Зиновьев, Каменев в угоду
Террора гнусным директивам,
Вступили в сговор всем активом,
С своей интригой у Ягоды.
Это потом в тридцать седьмом,
Ягода на допросе
Уже поведал обо всем
В своих ответах на вопросы.

В свете раскрытого Ежовым,
Естественно, Ягоды роль
Была в сомнении здоровом,
Сталиным взята под контроль.
А дальше - больше, под напором
Ягода вынужден вскрывать
Детали, нити заговоров:
Кого сажать, кого стрелять.
И если операцию «Клубок»
Ягода смог еще прикрыть,
За пару лет и эту нить
Ежов распутать все же смог.
Он методично наседал,
Вообще, он очень был прилежен,
И медленно кольцо сжимал
Вокруг всей братии мятежной.
То здесь, то там вскрывал абсцесс
Ежов, курируя чекистов.
И за процессом шел процесс
По ликвидации троцкистов.

А заговор широкий был,
Семь направлений он вместил
В себя мятежников, боевиков:
Свое троцкистов, у военспецов,
Зиновьевцев, НКВД, эсеров,
У правых и меньшевиков.
Еще был скажем для примера
Центр запасной и параллельный
Мятежных групп и свой надменный,
Конечно, лидер – мастер склок,
Ну, в общем, тот еще клубок.

Обилие раскрытых дел
Не позволяло долго медлить
И как бы Сталин ни хотел,
Но вывод надо было делать.
Ягода был с поста смещен,
Наркомом связи «обозначен»,
На место Рыкова перемещен,
Естественно, был озадачен.
А на допросах, между тем,
Под стражу взятые троцкисты
Ягоды множество проблем
Создали в обществе чекистов.
Ведь заговор обширным был,
Переплетался в интересах
И подтвержденье находил
И на допросах, и процессах.
Своя веревочка вилась
К Ягоде, злись не злись,
В конце концов, она свилась
В то, что должна была сплестись.
Через полгода взят он был.
Как на допросах ни хитрили
Соратники, но по - уняли пыл,
Наркома, все - таки, «спалили».

Вот так Ягоду заменил
Сам не чекист, партаппаратчик
Ежов и многое раскрыл,
Был интересный он образчик.
Шеф из ЦК его Москвин
За прилежание считал,
(И видимо, не без причин
Ему в карьере помогал):
-Он исполнитель идеальный,
Работает вполне похвально,
Но недостаток есть серьезный,
Он как работник скрупулезный,
Но вот беда – остановиться
Ему бывает нелегко,
Он хоть копает глубоко,
Но может всякое случиться…
С ним это надо понимать
И вовремя попридержать.

В то время знавшие его
Как – то ничем не выделяли,
Помимо прочего всего,
Скромным, внимательным считали.
Вопрос тут сразу возникает,
Как, вследствие чего
В нем этот монстр проистекает –
Чудовищный садизм его.
Тут много сразу наложилось
Факторов с разной стороны,
Во - первых, время проявилось
Актом суровевшей борьбы.
И надо бы еще понять,
Что Сталин в эти годы
Идею новую стал выдвигать
Законом для народа.

 II

Придется сделать отступленье
Большое, что бы нам понять,
Какие вынужден решенья
В то время Сталин принимать.

Читатель пусть меня простит,
Что отступление не раз,
Суть, может быть, утяжелит,
Но продолжаем мы рассказ…

Помимо прочего всего,
Хоть Сталину забот хватало,
Он часто думал, отчего
Дрянное семя прорастало?
В когорте старых ветеранов
Амбиции все возрастали,
В оппортунизме левом, правом
Реализации искали.
И те, кто были помоложе,
Не все, но были и такие,
В князьков, в партийные вельможи
Перерождались, непростые
Те были годы становленья,
Рождались чванство, самомненье.
Стал очевиден результат
У курса Сталинских идей
И в партию пролезть был рад
И карьерист, и прохиндей.

Еще тут надо понимать:
Вояки, бывшие в сраженьях,
Умели быстро принимать
Насущные решенья.
В прошлом гражданская война
Им испытанием была.
В образованье был пробел:
У многих только пару классов,
Но в абсолютной своей массе
Учиться мало кто хотел.
Жизнь усложнялась, круг задач
Все ширился и был в объеме
Уже для многих неподъемным,
А ты у власти – и хоть плачь.
У всех своя была семья.
Пожить хотелось для себя,
И каждый тертый был калач.
А тут за время становленья
Сформировалось поколенье,
Круг образованных людей.
На производстве современном
Могли они уже быстрей
Решать задачи, непременно,
Конфликт возникнуть должен был.
Вождь понимал и находил
Всю ненормальность положенья,
Ведь молодое поколенье
Энтузиастов и спецов
Необходимы в управленье
Как свежая, живая кровь.

В советах, в партии давно
Существовало положенье,
При перевыборах оно
Рождало злоупотребленья.
И в регионах, в областях,
В районах без дебатов
Не тайно, списком - на местах
Рассматривались кандидаты.
Приспособленцы и князьки.
Конечно, это понимали.
Зачем учиться и расти,
Естественно, они интриговали.
Единожды попав во власть,
И часто лозунгом играя,
Могли ей пользоваться всласть
Из рук уже не выпуская.
Под маркой классовых врагов
(А в это время их хватало),
Они легко, без дураков,
Своих соперников немало
Под тем или иным предлогом
По фарисейски зачищали,
При этом яростно кричали
О бдительности на местах,
Треща о классовых врагах.

В тридцать шестом увидел свет
В печати, (он болезненно привьется)
Той конституции проект,
Что Сталинскою назовется.
Полгода шел разбор сполна,
Мильоны в разных коллективах
Рассматривали перспективу –
Что нового несла она.
Та конституция решала,
По сути, множество проблем,
Несла в себе, предполагала
Ряд позитивных перемен.
Казалось, что не время было
Демократическим изыскам,
Подвергнуть переменам, рискам
Страну, которая всходила
Среди террора, заговоров,
Интриг да фарисейских споров.

Но Сталин остро ощущал
Нехватку кадров свежих, новых,
Он в будущем предполагал
РОТАЦИЮ НА ДЕМОСНОВАХ.
Не классовое принужденье,
 А состязательность важна.
И молодому поколенью
Ох, как она была нужна.
При тайных выборах страна,
Альтернативы выдвигая,
Конечно, здоровей она
Была бы, широко шагая.
С той конституцией потом
Скрипя, и Запад примириться
Был вынужден, при всем, притом
Он социально согласится
На минимум защит и прав
И у себя, смягчив свой нрав.
Сегодня мир наш либеральный,
Сужая смысл своих затрат,
В защите сферы социальной
Спокойно делает откат.

В ДАЛЬНЕЙШЕМ ПАРТИЮ ОТ ВЛАСТИ
ПРЕДПОЛАГАЛОСЬ ОТСТРАНИТЬ,
Вот тут и разгорелись страсти:
Как это можно заменить
Ее Советами? Не важно,
Что говорилось перед этим:
- Вся власть принадлежит Советам!
У нас об этом знает каждый,
Но тут ведь надо понимать,
Что ими надо управлять
И поправлять, и наставлять.
Так в пониманье партократа
Шли рассужденья и дебаты.

Тридцать седьмой год продолжал
Поток процессов, приговоров,
Ежов все новые вскрывал
Нити и факты заговоров.
С наших теперешних позиций
Невероятный ход событий.

Задач огромный пласт лежал
Пред Сталиным в то время
Интриг и заговоров бремя
Веригой было, и еще мешал
Косный настрой у партэлиты,
Троцкисты были не добиты.
Страна неистово вперед
Рвалась, преграды раздвигая,
Все это принимал народ,
Энтузиазмом подкрепляя.
Этап же следующий: каждый
Нуждался в новом инструменте,
Менялся вектор и акценты,
И это было не однажды.
Так появился фактор важный -
Куда и как страну направить?
Ведь тезис Маркса (Что лукавить?)
О революции всемирной,
Он просто «пшиком» оказался,
И Троцкий отрицать все взялся
В борьбе коварной и обширной,
Мол, не по Марксу строим все,
Вы вспомните меня еще!

На этой мысли: - Не по Марксу!
Амбициозная борьба,
Витиеватость злого фарса
Пеняла Сталину всегда.
А Сталин думал о стране
Ведь как – то развиваться надо
И в догматической стене
Большую видел он преграду.
Придется сосуществовать
В округе стран иного склада,
А значит надобно менять
И суть идейного уклада.

А в двадцать пятом – не забудем –
«Mein kampf» уже написан был.
В нем автор прямо говорил:
Мол, Фатрелянд мы ширить будем
За счет восточного соседа,
И до Урала мы дойдем
С мечем тевтонским и победой,
И уж тогда – то заживем!
Он ко двору пришелся мастью
В те дни расчетливой Европе,
Как нынче говорят, «Был в топе»,
А через восемь лет у власти.

Демократическим путем
Гитлер Германию возглавил,
В успехе он тогда своем
Был исключением из правил.
Вот вам и ревпотенциал
Германский (не по Марксу вроде!),
Но Гитлер широко шагал
И популярен был в народе.
Отчасти Франция тревожно
На это сумрачно взирала
И пакт Восточный осторожно
Странам Европы предлагала.

И Сталин остро ощущал
Угрозу в будущем, реально,
И торопил, и подгонял
В развитии индустриальном
Страну, которая сильна
Была крестьянскою общиной.
Страна кряхтела, но смогла,
В трудах, не разгибая спину,
Преодолеть разруху, голод.
Эмблемой был в ней – «Серп и Молот».
И Сталин так же понимал:
С Европой жить необходимость
Не в конфронтации, терпимость
И сдержанность желал
С ней проявлять, но ведь багаж
И суть идейного уклада,
Революционнейшая блажь,
Которую укоротить бы надо –
Мешали сосуществовать.

Князьки партийные интриговать
Все продолжали, что им измененья?
Они свое имели мненье:
Плевать хотели нa реформы,
Вникали в суть лишь для проформы.
Могли и Сталину сказать
При случае: - Ядрена мать!
Зачем нужна нам Лига Наций?
Ведь не по Марксу это все,
Слабеем в смысле агитаций,
Восточный пакт, и что еще?
А как же Коминтерн? В Мадриде,
Внимательней вы посмотрите,
К власти пришли социалисты –
 Помощь нужна, специалисты!
«Не догоняли» партократы
Ответственность момента, сложность,
Они нахраписты, но простоваты,
Свой интерес у них, да косность.

Но Сталин понимал: - «задавят!»
В те предвоенные года,
Те люди, что Европой правят
Уже очухались тогда
И не позволят расползаться
Коммунистической заразе
И очень дружно ополчатся
Дай только повод, они сразу
Тебя агрессором объявят -
Просто Союз войной задавят.

И Сталин всячески пакт тот
Восточный, все же, постарался
Использовать. Он им наоборот
Решил подстраховаться.
Тем самым Англии все планы
Смешал, в ее интригах непрестанных.
Так с Францией был договор
Подписан в тридцать пятом
При этом долгий разговор
Предшествовал у дипломатов.
Пусть договор предполагал
Помощь для Франции Союзом,
Но Сталин четко понимал
Его значение и плюсы.
Страна вступила в Лигу Наций,
А это значит что сужалось
Поле для споров, конфронтаций
И хоть Европа заигралась
С Гитлером, планы свои строя,
Нацизм крепчал, наглел и стал
Европе болью головною.
Сталин естественно не ждал
Пассивно зреющих событий
И он активно предлагал,
Вы только посмотрите:
Франции, Польше свой союз
И помощь в случае войны,
(Германский, будущий аншлюс,
Все подтвердил) – были верны
Его анализ, представленья,
В сути Германских устремлений.

Итог давайте подведем:
Чтоб реформировать страну,
Должен был Сталин не одну
Решить проблему под огнем
Критики слева, справа,
И находить на всех управу.
Возился с левыми он долго
Пока не понял – «корчевать»
Их надо, что не будет толку,
С ними никак нельзя решать
В будущем новые проблемы,
Они всегда будут мешать.
Князьков и партократов племя
Необходимость поунять
Была насущной. И все это, кроме
Обычных, будничных проблем.
Потенциал страны огромен,
Но требовал он перемен:
Консолидировать страну,
Дать молодым дорогу к власти.
Решить задачу не одну
Могла бы конституция, но страсти
При перевыборах на новой
Демократической основе
Князькам партийным – в горле кость.
У них ведь тоже свой был норов,
Со всей отчаянностью, злостью
Они пошли на гнусный сговор.

И тут нам надо бы понять:
Не мог в то время обладать
Всей полнотою власти Сталин,
Князьки партийные достали
В тридцать седьмом году его
Июньский Пленум кое о чем
Поведал, но не обо всем,
Помимо прочего всего,
Осталось многое в тени.
Политбюро вот в эти дни
Себя вдруг странно проявляет
И партэлите уступает…
И не понятен до сих пор
На этом пленуме «сыр – бор»,
Его интрига и теченье,
Да очень странные решенья.
Своею тайной он живет,
Новых исследований ждет.

В те дни диктатор коллективный
Имелся все же, звался - Пленум
И как бы ни был Сталин сильным,
Вполне, его через колено
Переломить было возможно,
Не так уж это было сложно.
Ведь не забудем: партократы,
Учуяв для себя опасность,
На Пленуме как делегаты,
Вполне могли в принципиальность
Под занавес игру начать.
С трибуны кто – то мог сказать,
Напомнить, что о Лиге Наций
Когда – то Ленин говорил?
Как он ее всегда клеймил!
Могли и вспомнить постараться
Они программу Коминтерна
И многое еще наверно…
Уход с позиции марксизма
И, обвинив в оппортунизме,
Вывести тут же из ЦК,
Из партии, направив дело
В НКВД, а там умело
И с удовольствием рука
Ежова сталинскую группу
Под нож пустила бы всю вкупе.
И очень даже могло быть,
Что и июнь не пережить
Они могли бы, партактив,
К стене достаточно прижатый,
Он хоть довольно простоватый,
Силен бы был как коллектив.
(Ведь после ареста Ежова
В сейфе нашли потом его,
Нужно добавить, просто к слову,
Дело на «Кобу» самого).

Но это все же не случилось,
Элита злобно затаилась
И выход, все – таки, нашла:
Не надо много тут ума.

И, продолжая наш рассказ,
Во время пленума как раз,
(К концу уже тот подходил)
Элиту кто – как подменил.
В конце июня от Сибири
В Политбюро вдруг получили
Записку: Эйхе – партократ
Ударить призывал в набат.
Созданье «троек» в областях,
Просил он спешно разрешить,
Чтоб можно было на местах
Без проволочек осудить
Бандитов, кулаков, троцкистов,
Попов да разных уклонистов.
 После раздумий предложенье
Политбюро в жизнь утверждает,
Правда, такое положенье
В Сибири только разрешает.

Попробовало бы не утвердить!
Группа вождя все понимает,
Сговор, давленье нарастает –
Придется все же уступить.
(Повествований предыдущих нить
Угрозы, следствия вскрывает).

А через три, буквально, дня
Функционеры надавили
И разрешенье получили
Точно такое же и для…
Для всех крайкомов и обкомов.
И вот уж квоты без препонов
На жертв намеченных они
Стали усердно присылать.
Все тот же Эйхе в эти дни
С десяток тысяч расстрелять
Прислал в Политбюро заявку.
 Хрущев Никита для затравки,
Также решив не отставать,
В Московской области нашел
На тысяч сорок он врагов.

Так вакханалия процессов
 Была раскручена в те дни,
Много сошлось в ней интересов,
Функционеры, как могли,
Все разгоняли маховик
Репрессий. Мудрые они.
Казалось, все сошли с ума.
Ежов немного пообвык,
Свои старания в дела
Стал широко распространять.
У подсудимых выбивать
Подчас признанья, наговоры,
Пошли смурные разговоры,
Что стали, мол, теперь сажать
Вполне лояльных коммунистов.
Что интересно: и троцкисты,
И с ними взятые в те дни
Уловку хитрую вели,
Старались больше на допросах
Они людей оговорить,
В абсурд свой арест превратить
Такой огульностью вопроса.

А что же Сталин в эти дни?
Он, видно, упустил бразды
И управление процессом.
Функционеры в интресе
Верх взяли. До конца войны
К ротациям вернуться Сталин
Так и не смог. И для страны
Они тогда уже тем стали
Бюрократическим бульоном,
Который через много лет
По перестроечным законам
Принес нам либеральный «свет».
Такие, как Хрущев, кричали
О бдительности на местах,
В столицу квоты присылали
На много тысяч бедолаг,
Расцвел и ширился ГУЛАГ.

Москва им резала заявки,
И это надо бы понять,
Что б кровожадность их унять,
(Но это так уже для справки).
Пятьдесят тысяч наш Никита
В московской области, в Москве
Помог упрятать деловито
С Ежовым и НКВД.
Свинячьи глазки уж потом
Он бойкой наглостью залив,
Прикрылся подленько вождем,
Все на него переложив.


 III
К Ежову мы теперь вернемся.
Давайте все же разберемся,
Что двигало им в это время.
Не каждый может власти бремя
Нести достойно, не спесиво,
Ведь многих просто заносило.

Начав с простого партконтроля,
Немало в этом преуспев,
Он заменил Ягоду вскоре
И как – то быстро осмелел.
Зиновьев, Каменев, Бухарин -
В прошлом значимые вожди,
Все личности, как не крути.
А вот они уж на аркане,
Который держишь ты в руке,
Висит их жизнь на волоске.
Наверно, это ощущенье
В наркоме маленького роста
Рождало властное волненье
И разъедала, как короста.
Ну, а когда уже военных
Он в заговорах раскрывал,
Нечто, конечно, ощущал
Он в этом роде непременно.
Он даже пули из вождей,
Расстрелянных в те годы,
Добыл как символ и в столе
Своем держал их для чего – то.

В то время пресса о наркоме
Хвалебные писала оды,
Он с виду простоватый вроде,
А вот, поди ж ты, в этом тоне
Рассказы, очерки писались,
И в них чекисты прославлялись.
Сам Николай Иваныч был
Браком вторым уже женатый
И жизнь богемную любил,
Сам изменял и был «рогатым»,
Связи с мужчинами имел
И потихонечку «смелел».
Вообще – то документов мало
У нас доступно по Ежову.
И что с томами дела стало
Его – не ведомо. Нам снова
Подсовывают мульку – муть:
- Как бы не вышло что нибудь!
Все засекречено опять –
Есть, значит, что от нас скрывать.

Наша теперешняя власть
На отрицаниях Союза
Уж двадцать лет жирует всласть –
Вся в минусах, а где же плюсы?
Казалось бы, открой архивы
И продолжай глаголом жечь
В них компромат найдешь не хилый,
Но разливается лишь желчь
Да клевета на власть Советов,
Вопросов много – нет ответов.

Когда взбесились партократы –
Стали реформы окормлять,
Они, конечно, были рады,
Когда им «тройки» создавать
В своих угодьях разрешили.
Чекисты в «тройки» те входили.
Вот тут Ежову благодать
Была в работе развернуться,
Его старанья обернутся
Трагедией для всей страны.
Правда, в преддверии войны
С «колонной пятой» разобрались,
Жаль, что не до конца опять,
Много предателей осталось
Своего часа поджидать.

Ежов и сам из партэлиты,
С сюрпризом, как рояль в кустах,
И им, конечно, не забыты
Связи, маневры на местах.
Сошлись тут видно интересы:
Партаппарат, НКВД –
Массив раскручивал процессов.
Вот в этой жуткой череде
Преступно – гнуснейших деяний
Был Сталина просчет большой,
Он вопреки своим желаньям
Сценарий запустил иной
Своим реформам. Допустив
В этой интриге непростой
Двух важных сфер сплоченье
Он тем реформы погубил,
По сути, проиграв «сраженье».

Октябрьский Пленум показал,
Что Сталин точно проиграл
Свое «сраженье» за реформы,
Ведь Пленум утверждает норму
На выборах по одному
Всего на место кандидату.
И тут, конечно, партократы,
В итоге, судя по всему,
Зачистив хорошо тылы
Свою победу автоматом
Заполучили, обрели.
Так эти шустрые ребята
В Советы большинством прошли.

Ежов НКВД возглавил
Будучи секретарем ЦК,
Сталин его туда направил,
Что бы партийная рука
Над органами власть имела.
Чтоб с оппозицией умело,
В конце концов, разобралась
И дальше, чтоб она взялась
Служить и быть опорой делу
Все тех же Сталинских реформ.
Тридцать седьмого года «шторм»,
В стране, раскрученный элитой
Сталину карты все смешал,
Но им остался не забытым,
И Сталин вынужденно ждал,
Пока все те же партократы
Единство, разум растеряв,
Были и сами уж не рады
За этот гнуснейший «бедлам».

Уже на Пленуме январском,
В тридцать восьмом году делам,
Их фарисейским и бунтарским,
В докладе Маленковым дан
И вскрыт расклад по регионам,
Как в эти месяцы и дни
Жутким репрессиям, уронам
Были подвергнуты они.
Что было много невиновных,
Как брались цифры с потолка,
В запросах этих вероломных
Первых секретарей рука
Даже не списки осужденных
Подмахивала – пару строк,
А в них лишь цифры, как итог.

А к осени уже откатом
Пошла обратная волна,
Она вернулась партократам
За все их гнусные дела.
Вот это – Сталинские были
Уже репрессии в те дни.
Функционеры получили
Заслуженное, ведь они,
Столько невинных посадили
И тысячи людей казнили,
По фарисейски зачищая
Своих возможных конкурентов,
Соперников да претендентов.
Это потом, Хрущева злая
Речь в пятьдесят шестом году,
На съезде, в кучу все мешая,
Свершит подмену не одну.
Объявит Сталина злодеем
Все на него переложив.
Имея гнуснейший мотив,
Он дальше будет все наглее
Архивы подло зачищать,
Что бы концов не отыскать.

Волна обратная была
Гораздо меньше по объему
Она балласт в стране смела,
А был он в ней огромен.
Таким, как Постышев и Косиор,
Да, так решительно и жестко
И выносился приговор
За кровожадность их и косность.

И часто думалось: - Как так?
Хрущев Никита в эти годы
Немало погубил народу,
А как – то выскользнул – мастак!
Не поплатился наш хитрец,
Ну, что тут скажешь: - «Молодец»!
Если отбросить сожаленье
И продолжая рассуждать,
Такое может объясненье
Этому можно б было дать.

Уж очень кадров было мало
Организаторов, трудяг,
Вождю их просто не хватало,
Был дефицит в них и напряг.
С трудом он кадры находил,
Конечно, ими дорожил.
Ну а Хрущев умел трудиться,
Он только с виду простоват,
Но был хитер и затаиться
Так же умел, коль виноват.
В трудах всегда был на подъеме,
Напомним: первый секретарь
Москвы горкома и обкома,
Как самоучка и технарь.
В самой столице и во вне,
Как спец он слыл, руководитель.
По реконструкции в Москве –
Большой новатор и строитель.
С утра на стройке в сапогах,
Потертых брюках и косоворотке
Решал проблемы на местах,
Со всеми на ноге короткой.

Никита знал, что простота,
Открытость да работа
Были для Сталина всегда
Предметом обихода.


Направленный рукою сильной,
В трудах тяжелых и обильных
Он рос и возмужал как практик,
И стал незаменим как тактик.
Прекрасный был он исполнитель,
Если конкретную задачу
Ему стратег – руководитель
Поставит так или иначе.

Увы! Продолжим отступленье.
Его тупые преступленья
В последующем – результат
Несостоятельности, как стратега.
И здесь уж вовсе не до смеха -
Усугублялись во стократ,
С нехваткой должного мышленья,
Его незрелые решенья.

Для дела Сталина Хрущев
В принципе тоже был балласт.
Ведь был он вовсе не горазд
Копаться в сущности основ
Реформ, он их не понимал
И их в душе не принимал.
Хоть и вошел в Совет Верховный,
В Президиуме был уже,
Таких как он, был пласт огромный
На репрессивном рубеже.
Работать, все – таки. умел
С энергией неугомонной
И «нюх» звериный он имел…
Чутье ему не изменяло
И в эти смутные года
Ему, конечно, помогало.
Он силу чувствовал всегда –
За кем и где она стояла,
Так и взошла его звезда
Жаль, толку было от ней мало.

Сталину важен был итог –
Поднять страну и побыстрей,
Чтоб ренегатом стать не мог
Ты курсу сталинских идей.
Да, слабоват был кругозор,
Но если ты умел трудиться,
(На это делался упор),
То Сталин мог, как говорится,
Такому многое спустить,
Одернув и встряхнув его.
Ну, а Ежова он простить
Уже не мог, ведь у того
Просто вскружилась голова,
Он возомнил себя настолько
И весь запутался в делах,
Почувствовав себя вольготно,
Что потерял и стыд, и страх.

И был ли, не был заговор –
Пока все это под вопросом.
Ведется разный разговор,
Мол, протокол его допроса
Банально выбит из него.
Помимо прочего всего,
В нем обвиненье в шпионаже
В пользу Японии и Польши,
Берлина, Лондона и даже
Жене его, куда уж больше,
В том протоколе обвиненье
Было озвучено - все в том же.
А им, Ежовым, отравленье
Жены совершено своей,
Чтобы концы скрыть поскорей.

Так вот в серьезной череде
Тех странных обвинений,
В последнем слове на суде
Ежов отверг все без сомнений.
Почти что все он отвергал,
Лишь про Берлин и умолчал.
И что, он с этим соглашался?
А ведь Берлин в те дни старался,
Умел он многих заманить,
В своих агентов превратить.
В Вене не раз Ежов – лечился,
По версии, там отличился.
Своим все это длилось сроком,
Постель – причина, как в кино,
При множестве его пороков
Вполне такое быть могло.
* * *

Чтобы «большой террор» унять,
Необходимо разорвать
Связку «чекистов – партактива».
Слишком плохие перспективы
От их сплочения пошли,
Просто сошли с ума они.
Ежов был ключевой фигурой.
Его садистская натура
Уже к тем мрачным временам,
Жутким кошмаром проявилась.
Сам Николай Иваныч пьян
Бывал частенько, и, как говорилось
Тем же Никитой: - Совесть он
Свою топил в стакане водки! –
А тут еще со всех сторон,
Тревожные являлись нотки
О беззакониях чекистов,
Мол, в органах не все уж чисто.
Возникла вновь необходимость
К порядку органы привлечь
И тут нужна была решимость
Гордиев узел тот рассечь.
Ежов, как личность, разложился,
В делишках мутных засветился,
И нужно было начинать
К наркому меры принимать.

Непросто было снять Ежова,
Ведь был он секретарь ЦК.
Его всесильная рука
Имела аппарат – основу
Не только репрессивных мер.
Того же Сталина пример –
Он не имел сверхаппарата.
Все напряглось пружиной сжатой
В Кремле при встрече у вождя:
Молотов, Сталин, Ворошилов -
Ежова убедить спешили,
Внушали, проще говоря:
-По воле собственной уйти,
Что сбился он давно с пути.

Так Юрий Жуков рассказал, (Юрий
Николаевич Жуков – доктор исторических
наук)
Что документ в руках держал
На трех страницах, но они
Разных форматов – так спешили,
Что бы Ежов писал, писал,
Артачился он, возражал,
Ему пеняли и корили,
И все таки - уговорили…

Когда Ежовым был подписан
Такой вот странный «формуляр»,
Политбюро был сразу выслан
По регионам циркуляр.
«Троек» в нем значилась отмена
И именно вот с этих пор
Стал затихать «большой террор» -
Так начинались перемены.
Пошел обратный вал репрессий,
Был он уже для равновесий.

 Конец первой части.

 Часть вторая

I

Вот и вторая часть у нас!
Но прежде чем пойдет рассказ,
Опять позвольте отступленье –
О «контролерах» рассужденье.

И у людей, и у страны
Свое есть Прошлое на свете.
Как ты на это ни взгляни,
Оно является при этом
В своем течении ключом
Для Настоящего, к тому же
Оно еще при всем притом
Для Будущего служит
Опорой, правда, не всегда.
Прошлым пугают иногда,
Его стыдятся, им пеняют
И постоянно искажают.
Так победители подчас,
А это было и не раз,
Хронику скомкают, сомнут,
Там перепишут, здесь соврут,
На победителе клеймо поставят
И верить во вранье заставят.
Наоборот еще бывает:
Страна неброское свое
Прошлое в сказку превращает –
Это такое же вранье.

Только к шестнадцатому веку
Стал достояньем человека
К научной хронике подход.
Она, конечно, в свой черед
Была в то время упрощенной
И для правителей, наемной…
Тому хороший есть пример:
В имевшийся в то время фонд
Различных хроник Скалигер (Скалигер
Жозеф Жюст, 1540 – 1609, один из основателей
современной научной
Системно вводит в обиход исторической
хронологии)
Свой принцип летоисчислений.
Но вместе с формулой своей –
В цикличности годов и дней,
Так же и некие сомненья
Уже в то время породил,
Тем, что историю он удлинил,
Где очень резко расширялись
Греков события и Рима.
Потом все это устоялось,
Стало «научным» и неоспоримым.
Но физик Исаак Ньютон
Уже во многом сомневался,
Гардуэн и Балдауф тон (Гардуэн Жан, 1646 –
1729, учёный, иезуит французский филолог,
богослов и историк)
Этот продолжил, и совсем уж сжался
(Балдауф Роберт, немецкий филолог)
Хронологический объем
Всех исторических событий
В труде Коммайера, ведь в нем (Коммайер
Вильгельм, немецкий ученый, юрист)
Он отразил находки, нити
Подложных документов, дат.
Средневековый мощный штат
Фальсификаторов трудился…
И так историей распорядился
В угоду церкви, положеньям
Идеологии тех дней,
Что стало все уже скорей
Всеобщим, но подложным мненьем.

Наш русский, Николай Морозов – (Николай
Александрович Морозов, 1854 – 1946)
Ученый, энциклопедист,
Народоволец и бомбист
В протестные лихие годы
За покушенье на царя
Наказан был совсем не зря.
Он двадцать лет в тюрьме сидел,
С ума сходил, сильно болел ,
Потом ударился в науку,
Изведал творческие муки
И после из отсидки вынес
Тома научных достижений.
Жизни своей немалый «минус»
В больших трудах и напряженьях
Он умудрился превратить
В «плюс» и совсем не малый.
Логичных рассуждений нить
В теме запутанной и старой –
«Хронологических событий»,
Он сделал множество открытий.
Семь методов он применил
Научных к теме этой,
Знал языки и был поэтом,
А после уж руководил
Научным обществом и институтом.
В вопросе трудном, пресловутом:
«Место явления Христа,
Существование креста»
Им были взяты под сомненье.
И все же он нашел решенье,
Так на четыре века сдвинул
И сократил он Христианство.
Греков события и Рима,
Все их наследие, богатство
Культуры – поздний апокриф,
Подделка или просто миф.
Вот так в большем труде «Христос»
Морозов это все трактует
И освещает сей вопрос,
Который всех давно волнует.

Евангельских событий вехи,
Фоменко – современник наш, (Анатолий
Тимофеевич Фоменко)
К одиннадцатому сдвинул веку.
Научный поиск или блажь
Двигало им – ведутся споры.
В кругах научных разговоры
Эти большой раскол внесли.
Да и история земли
России оказалось так же
Неоднозначна в свете фактов
Найденных в том же Аркаиме.
Выходит так, теперь иными
Истоками древности Руси
Можем гордиться и еще спросить: -
Доколе будут ученые мужи,
Раскапывая артефакты
В угоду косности и лжи,
Тут же закапывать обратно
Их, «солидарность» проявляя
С традиционностью «научной»,
Стыдливо на нее ссылаясь
В этом вопросе злополучном?
И, слава Богу, что теперь
Имея веские сомненья,
Настойчиво стучатся в дверь
Этих «научных» обобщений
Люди совсем иного склада.
Казалось бы, оно им надо?
Задорнов выпускает фильм –
«Рюрик. Потерянная быль».
Что интересно, сам собрал
Он свой «научный» материал,
Но ведь на факты опирался,
Не зря сатирик наш старался.
Вот только б не пропал запал,
Что б ни остыл и не сломался.
 * * *

Так Запада лукавый гений,
На протяжении веков,
Он в суете расхожих мнений
Всегда себя, без дураков,
Считал приемником, потомком
Юных античных демократий
Да права Римского понятий,
И заявлял об этом громко.
Но только чем тебе гордиться?
Твои истоки – миф, мираж,
Рим - никогда не был столицей
Империи, все это блажь
В хронологических моментах
Средневековых сантиментов.
Гомер, Тацит, Петроний, Плиний –
Средневековый апокриф,
Все эти «патриархи» - миф,
И Аристотель, и Овидий.
До новой и в начале новой эры –
Бери любого для примера.
Культурный, тонкий слой земли
Не мог создать их, не могли
Они явиться нам до срока
Средневекового урока.
И вот, свершая свой подлог
В хронологических основах,
Премудрый Запад так же смог
И Бога заиметь иного.
Суть Византийского Царь – града
В своей основе исказив,
Он мифом стал в своих бравадах
Питаться, не жалея сил.
Ради чего тщеславье тешить?
Дав волю алчности своей,
Чтоб застолбить, увековечить
Над миром власть своих страстей.
Так деньги стали миром править,
Как установка, как мотив,
Теперь непросто жизнь направить
В русло духовных перспектив.

Премудрый Запад пять веков
В антироссийской теме.
Ты не жалел лукавых слов,
Подогревал средствами всеми
Весь этот лицемерный страх
От русофобского мотива –
Евроцентризм в твоих умах
Не допускал альтернативы.
Всегда Россия для тебя
Была неведомым твореньем,
В главных вопросах бытия
Свои имевшая решенья.
Веками Запад искажал
Историю и превентивно,
И постоянно нам внушал
Нашу никчемность, примитивность.
И вот история, цари,
Истоки наши и природа,
Душа, открытая народа
Явились, что ни говори,
Объектом грубых искажений,
Подлогов, штампов да внушений.
Очень доверчив наш народ,
А хитрый Запад в свой черед
Использует вот эту слабость -
За напастью гуляет напасть
По весям Русской стороны.
Самосознанье у страны
Опять утеряно до срока
Уже которым злым уроком.

Свое мы Прошлое давно
Не контролируем, и право,
Оно у нас искажено
Достаточно лукаво.
И удивляешься порой:
Американец, англичанин
Гордится собственной страной
Без лишней грусти и печали
Самокопания в себе,
Нытья и скорби по судьбе,
Готовности посыпать пеплом
Свою главу и повиниться
В грехе надутом, беспредметном –
Как можно с этим примириться?

Той же Америки – страны
История куда трагичней,
В своих истоках прагматично
Ею вообще истреблены
Местные кланы, племена,
Но вот без комплексов она.
Из Африки своих рабов
Она нещадно вывозила,
Подумаешь, всего делов -
Ведь сила остается силой!
И нынче фантиком своим
Она спокойно мир весь душит,
Ведь это – монстр, но как – то с ним
Все мирятся, развесив уши.
А он густую всем лапшу
О демократии навесит,
Все это грустно, между тем,
Граждан Америки не бесит.
Наоборот, они горды
За свою родину, к тому же
Знают, как они сильны:
Живут, жиреют и не тужат.

Россию каяться давно
Уже натужно призывают,
Сплошное «Мазо» - как в кино,
Фрейд, просто, отдыхает.
Признала все - таки расстрел
Россия польских офицеров,
Наверно, Гитлер обомлел
На свете том, узнав об этом.
Немало можно приводить
Таких примеров «залепухи»,
Россия, кончишь ли сносить
Когда – то эти оплеухи.
Интеллигенция свою
В этом всегда играла роль,
Она была России боль,
Подчас пытаясь на корню
Свое разрушить государство
В идеях Запада, бунтарстве.
Вот вам и совесть, честь да ум!
Нет, Ленин правду говорил,
Когда ее не наобум
С чем – то так образно сравнил.

Россия – дивная страна:
Одни сплошные парадоксы,
Все те же вечные вопросы,
Да необычная судьба.
Как странно, люди те,
Кто мощь и силу создавали,
Страну из пепла поднимали
В тени остались, в темноте,
Порой оболганы нещадно –
С этим давно у нас неладно.
И механизм этот простой,
Здесь очень важен нарратив –
Ты превращаешь в негатив
Все, что достигнуто страной,
Тоталитарной объявляешь
И лидеров ее чернишь,
И вот уж Прошлым управляешь.
Ключ к Настоящему, глядишь,
Уже лежит в чужом кармане
И на подлоге, на обмане
Сыграют шутку со страной,
С больной системой корневой.
Порой не надо прилагать
Особенно больших усилий,
В стране всегда найдется рать,
Кто будет злобно очернять
Сам добровольно, без насилий
Ее правителей, порядки,
Все извращать довольно гадко.

Глубинное, большое чувство –
По справедливости тоска,
Сидит с надеждою и грустью
В нашей душе, оно всегда
Куда – то нас влечет, толкает,
Нами незримо управляет.
Наверно, именно отсюда
Готовность наша к оправданьям,
Самокопаньям, бичеваньям,
Оно буравит нас и губит.
И Запад это понимает,
Подчас на этом и играет.

 II

Тридцать седьмой год для вождя -
Был год несбывшихся надежд,
Так круг взбесившихся невежд
Свой интерес уже тогда
Поставил выше интереса
Всего народа и страны.
А все прошедшие процессы,
Суды в преддверии войны
Сталину ясно показали –
Номенклатурщики взалкали.
Кроме народа нет нигде
Ему опоры на местах:
В армейских нет ее чинах,
Тем более в НКВД.
А надобно иметь опору,
Хоть с органами не везло,
Но время, видимо, пришло
В тревожную, смурную пору
И там порядок навести.
А кадров до зарезу мало,
Достойных просто не хватало,
Где нужного для них найти?

Был Чкалов – русским, из народа.
В нем справедливости запал
И одержимая природа –
Качеств такой набор и стал
Причиной странного решенья:
Летчику – ассу предложенья
Возглавить органы в стране,
Наркомом стать НКВД.
Способных, честных не хватало,
Ведь органы в дни эти стали
Пугалом в череде невзгод,
Коситься стал на них народ.
В то время Сталин рассуждал,
Примерно, вот в каком разрезе:
Неплохо, если б русский встал,
Возглавил органы. В процессе
Ему б Меркулов помогал,
Лаврентий Берия был замом –
Это б не выглядело странным.
Люди достойные, в чести,
Твердость имевшие и волю –
В связке такой они б смогли
Вождю достойной стать опорой.

Но Чкалов отказался все же,
Энтузиазм в стране кипел,
В своей стихии он хотел
Найти себя. Не каждый может
Взвалить ответственность на шею
И стать опорой для вождя,
Трудиться, проще говоря,
За дело праведно болея.
Чтоб мыслить он умел системно,
Взаимосвязи обобщать,
Видеть проблемы их решать.
И положенье постепенно
В НКВД стал выправлять
Кодекс, закон не нарушая.
Ведь в это время шла большая
В стране «игра», да и вовне –
Пора готовиться к войне.

Когда нам бойко говорят,
Что Берия осуществил захват
Органов, хитро интригуя,
На «залепуху» вот такую,
Нужно сказать, что это ложь,
Ну что с Хрущева ты возьмешь?
Его «историков» да лизоблюдов,
Соврут – с них много не убудет.

Лаврентий Берия мечтал
Всегда строителем быть, строить,
Эту профессию освоить
И он, по сути, им и стал.
А строил он почти всегда,
Организовывал и созидал:
В послевоенные года
Ядерный щит, потенциал
Ракетный был с его участьем
Воздвигнут, вопреки всему .
Щит этот и прикрыл страну
Уже от нового ненастья,
Когда холодную войну
Кликуша Черчилль объявил,
Вновь интригуя, не жалея сил.

Но это было все потом.
Во времена войны гражданской
Старый порядок шел на слом,
Баку был центром Закавказским,
Где нефть жирнющим пирогом
Собой манила всех в округе.
И потянулись алчно руки…
Рвались к ней турки, англичане
С имперским джокером в кармане,
Желанный, лакомый пирог
И немцев раззадорить смог.
Менялись непрерывно власти
В блоках, альянсах разномастных:
Эссеры да меньшевики,
Мусаватисты и дашнаки, (Мусават -
Азербайджанская националистическая
партия,1911)
Советы местные, большевики,
Старообрядцы да казаки –
Несли свои идеи, мненья
В эту эпоху безвременья.
Дашнаки резали мусаватистов,
Ну, а потом наоборот,
Так и крутил водоворот
В Бакинской местности гористой.

Когда республикой Азербайджан
Стал в восемнадцатом году,
Мусаватисты на Баку
Поход возглавили, к друзьям,
Братьям по вере они льнули.
И турки быстренько смекнули
Гешефт и выгоду свою,
Спешили им «помочь» вовсю.
Ну а Бакинский Совнарком –
Эссеры в нем, большевики
Были солидным большинством,
Вдруг посчитали – не с руки
Баку им будет удержать,
Банально начали бежать.
На пароходах они дважды
Пытались в Астрахань «слинять».

Этот «маневр» лежит на каждом
Из двадцати шести героев
Бакинских, славных комиссаров –
Мемориал им был устроен
В Баку при Брежневском угаре.

Еще в пятнадцатом году
Лаврентий Берия поступит
В мехстрой училище в Баку. (Бакинское
среднее механико – строительное училище)
Когда семнадцатый наступит,
Он будет в партии уже,
На этом сложном рубеже
На фронте побывать успеет.
Необратимее и злее
Хаос империю терзает,
Что будет, разве кто – то знает?
Но восемнадцать лет тебе,
Поросль взошла на бороде.
Он возвращается в Баку
И за учебники садится.
Но нелегко ему учиться –
Ведь надобно семью кормить,
В Совет Бакинский подрядится –
В нем будет до конца служить.
Турки затем Совет распустят,
Когда с победой в город вступят.
Лаврентий видел комиссаров,
Какими могут быть они.
Их в Ашхабад не довезли,
Под Красноводском расстреляли
За сдачу нефтяной столицы –
В то время все могло случиться.
Легендою в двадцатых стали.
Часто на них косился Сталин –
Ведь он Царицын отстоял
В условиях куда суровей,
Отбросил армию Краснова,
Хоть тот был знатный генерал.

Турок сменили англичане,
Считая, что уже в кармане
У них Бакинский регион.
Колониальный Альбион
Большим «сагибом», как всегда,
Властно почувствовал себя.
Стал первым делом нефть качать,
Вполне расчетливо интриговать:
Подчеркивая, что не лезет он
В дела промусоватской власти.
Чтоб улеглись скорее страсти
В противоборстве двух сторон,
Общин: армяно – христианской,
Азербайджано – мусульманской –
Телесные ввел наказанья,
Несколько виселиц установил,
Конечно, в виде назиданья –
Как - то общины примирил.

Джентльмены быстро запретили
А бы кому нефть продавать
И монопольно наложили
Лапу, решив попридержать
Ее пока что для себя.
На этой нефти бороздили
Зато теперь ее суда,
Куда хотели, заходили –
Все так привычно, как всегда.

Но все кончается когда – то,
Ведь эти хитрые ребята
Уж после первой мировой
От Лиги Наций получили
Мандаты, с Францией доили
Почти полмира, с головой,
Они в своих протекторатах
Себе забот приобрели –
«Переварить» все не могли.
Нефтью Иран так же богатый,
Начал бурлить, протестовать.
Ведь Альбион смог навязать
Англо – Иранский договор
От девятнадцатого года,
Британский лев себе в угоду,
Имея гибкость и напор,
В свою колонию Иран
Спокойно превратить бы смог.
Ведь было много уже стран,
Имевших вот такой итог.
Бурлила Турция, Афганистан,
И даже в Англии самой
Шахтеры, докеры бузили,
В том же году тугой струной
В Ирландии провозгласили
Республиканский суверенитет,
Шли партизанские бои,
Да и Бакинский контингент
Растратил доблести свои.
Он просто начал разлагаться –
Вот так с Баку пришлось расстаться.
Правда, джентльмены, так или иначе,
О миссии сказать смогли:
Что выполнили, мол, задачи
Мы все, порядок навели,
Своей работой мы довольны,
Уходим сами, добровольно!

Мусаватисты, как ни злились,
Но джентльмены погрузились,
В Иран отбыли, в Энзели, (Энзели – город на
севере Ирана)
И местной власти перед этим
Они, конечно, помогли
Солидным опытом, советом
Отдел создать свой конрразведки.
Ведь были случаи не редки
Диверсий, разных столкновений,
Стачек рабочих, покушений.
Вначале с белыми шла «свара»,
Деникин тоже нефть хотел,
Но после контрразведотдел
Ждал от других сторон удара.
Большевики шли на Кавказ,
Сталин в Царицыне как раз
Пред этим вел бои умело
И как стратег он между делом
Думал уже о Закавказье,
Не мог дела ни в коем разе
В Баку пустить на самотек…

К чему весь этакий поток
Пространных, длинных отвлечений –
О контрразведке рассуждений?
Все дело в том, что на беду
Служить Лаврентий поступает
В том девятнадцатом году,
Осенью. Он еще не знает,
Что эта служба в контрразведке
У конкурентов и «друзей»
Вызовет множество сомнений,
Интриг да преувеличений,
При очевидности своей.
Подвергнут будет он проверкам,
Партийным, по тогдашним меркам
Не раз, хоть вовсе не скрывал,
Что комитет его партийный
На это дело посылал.
«Хвост» этот будет долго длинный
За ним тянуться. Киров знал
Об этом, знал Дзержинский, Сталин,
Хоть этот был вопрос банален,
Но «друг» Никита им не раз
Воспользуется в нужный час.

В том девятнадцатом году
Лаврентий получил диплом,
Приблизил, все – таки, мечту,
Техник – строитель теперь он.
Так, невзирая ни на что,
Свое училище закончил,
Ведь он всегда мечтал быть зодчим.
Правда, с учебой не везло,
В архитектурный институт –
Его училище в двадцатом
Преобразуют, назовут
И он в него поступит, кстати.
Жаль, что проучится недолго,
Буквально месяц не пройдет
Его опять жизнь вовлечет
В дела совсем иного толка.

Но забежали мы вперед,
Уже весной, в двадцатый год,
Приходят красные в Баку,
Бежит правительство мусаватистов.
Здесь так и просится в строку
Что – то сказать о коммунистах,
Что были разные они,
Бакинских комиссаров дело
Будет достаточным примером –
Бежали от проблем они.
Другие, «НАДО!» – понимали,
Пусть даже не лежит душа,
Плоха ль работа, хороша –
Они впрягались и «пахали».
Больше десятка лет служил
Лаврентий в органах Кавказа,
Работу эту не любил,
Но отмечался он в приказах.
Мечтал о стройке он всегда,
А все иначе выходило
И в очень нужные дела
Его, впрягая, находили.

С приходом красных он в разведке,
В Тифлис направлен нелегалом,
Меньшевики там, как наседки,
Старались и в большом, и малом
Сепаратизм свой подчеркнуть –
У нас особенный, мол, путь.
Вначале с немцами они
Сотрудничали, после англичане
В привычных имперских стараньях
«Свой» охранять уже пришли
Нефтепоток, «свою» дорогу
Железную: Баку – Батум –
Все как всегда у них в итоге.

Грузины же, без лишних дум,
Тихонько, грабежом в наскоках
В округе занялись неспешно,
Но все кончается, конечно,
В коротких или длинных сроках.
Могла б и Грузия, наверно,
С Азербайджаном разделить
Свою судьбу, ведь захватить
Красным в походе беспримерном
Вполне ее было возможно.
Предвидя это, осторожно,
Меньшевиками был подписан
С Россией мирный договор
И в частности в нем был прописан
Пункт, что вот с этих пор
Будет компартия разрешена,
Что все враждебные войска
Грузия выдворит успешно.
Диппредставительство, конечно,
Открылось сразу же в столице,
И тут уже, как говорится,
В мае двадцатого признает
Россия суверенитет ее.

В Тифлис в апреле приезжает
Лаврентий, и задание свое
Он энергично исполняет:
Налаживает связь с крайкомом,
Вербует в армии и на местах
Осведомителей, агентов – словом,
Он резидент, не на словах.
Будет арест, потом тюрьма
И высылка в Баку этапом,
Войны гражданской кутерьма
Перемещала всех куда - то.

Ну а весною, в двадцать первом,
Вновь провидения рука
Его руководить отделом,
Уже в Бакинское ЧК(а),
Сорвав с учебы, направляет.
Ему всего лишь двадцать два –
В игры свои судьба играет.
Была работа еще та!
Она расслабится не позволяет:
Бандиты, правые эсеры
И панисламский «Иттихад» («Иттихад» –
Азербайджанская партия панисламистской
ориентации, 1917 – 1920)
Палки в колеса вставить рад,
И Турция, Иран без меры
Своих агентов засылали.
Политика и криминал мешались
Таким цветастым полотном,
Что в пору было «ехать» лбом.
Все это надо охватить,
Иметь в виду и понимать,
Внедряться в банды, наблюдать,
Плетя своей интриги нить.

Уже в двадцать втором году
«Черезвычайка» в ГПУ
Преобразована. В Бакинском Закавказье
Смогли пресечь и разгромить
Правых эсеров, как заразу,
Да бандитизм укоротить.
За явный этакий успех
Лаврентий вскоре оказался
Среди сотрудников, коллег,
Кто, отличаясь, награждался
Оружием, кстати, именным,
Что отражалось и в приказе,
К часам в подарок золотым
За его службу в Закавказье.

В конце двадцать второго года
Он вновь в Тифлис переведен.
Была там мрачная «погода»,
Тифлис был просто наводнен
Остатками различных сил,
Кто новый строй не выносил.
Последней Грузия была
Республикой из Закавказья,
Куда Советов власть пришла
В борьбе мятежного ненастья.
Осели в Грузии мусаватисты,
Эсеры, местные меньшевики,
Беки, дашнаки, гумметисты – («Гуммет»
(«Энергия») - азербайджанская
социал-демократическая группа )
Все те, кому было с руки
Свои отряды создавать,
Начать бороться, досаждать
И разжигать в округе страсти –
Вред, нанося Советской власти.

Она всего лишь в двадцать первом,
Когда правительство меньшевиков
В Париж бежало от большевиков,
Явилась в Грузии. Все скверно
В ней складывалось, и восстанья
Нередко вспыхивали тут и там,
Ведь этот хаос и бедлам
В Париже тот же Ной Жордания (Жордания
Ной,1869 – 1953, председатель правительства
Грузинской
Старался поддержать морально,
Демократической Республики, 1918 – 1921)
А по возможности материально.

Крайкомом Закавказским был
Направлен в Грузию «на усиленье»
Лаврентий Берия, за ним
Сложилось уже твердо мненье
Как о толковейшем чекисте –
Бакинский регион зачисткам
Подвержен был с его участьем.
С трудом ростки Советской власти
И в Грузии в те дни всходили.
Несколько позже запросили
Ахундова - секретаря ЦК
Азербайджанского, и тот,
Просто, блестящую дает
Характеристику трудов в ЧК
На Берия, и, кстати, отмечает
Как кадра лучшего его,
Помимо прочего всего,
Способности в нем подмечает –
Целенаправленность на результат,
Организаторский талант.

Так вот и став НАЧСОТ (начальник
секретно-оперативной части Грузинской
ЧК")
Лаврентий взялся за работу,
Пришлось ему и «до», и «от»
Вести в республике работу:
Ловить бандитов, бунтарей
Мятежных групп подпольных,
Да меньшевицких главарей,
Ведь было им раздолье.
Так был дашнаками убит
Посланник Турции Джемаль – паша,
В горах был склад у них накрыт
С оружием, но не спеша,
В конце концов, и их раскрыли,
ЦК «Дашнакцутюн» словили. («Дашнакцутюн»
– одна из старейших армянский
политический партий, 1890)

А с оппозицией меньшевиков
Пришлось, конечно, повозиться.
Им удалось объединиться
С другими партиями, вновь
Они готовили восстанье,
Имея связи за границей,
Но типографским их воззваньям
Красиво помогли закрыться.
Арестовали просто тех,
Кто их бумагою снабжал,
Конечно, это был успех –
Печатный был прикрыт канал.
И постепенно перекочевал
Почти что весь ЦК партийный
На нары, но еще был длинный
Этап борьбы с меньшевиками.
Из - за границы им прислали
Нового лидера – Джугели,
Но и того, конечно, взяли.

Князь и сообщник Церетели,
Пять сотен с ним бойцов,
Вдруг в Чиатурское ущелье
Вступает и без лишних слов
Себя правительством там объявляет
Он все грузинским, временным…
Но раньше срока выступает
Всего лишь только днем одним –
Это провал, работает ЧК,
Своей интригой все мешая,
И сроки путает слегка.
Так все грузинское восстанье
Не получилось в ожиданьях.
Почти бескровно разгромили
Переворот меньшевиков,
Число расстрелянных боевиков
Потом, конечно, раструбили
И, не стесняясь, переврали.
Но почему не поддержали
Массы очередной переворот?
А надоел народу гнет
Князей грузинских, богатеев!
Меньшевики, власть захватив,
Дали понять, куда яснее,
Свою программу осветив,
Что начинают они править,
Но земледельцам и князьям
Угодья старые оставят –
Все, не в пример большевикам.
Это вот те переселили
Бедноту в барские хоромы,
Крестьянам землю разделили,
Но, а проклятия и стоны
Буржуазии, властелинов –
Они, конечно, объяснимы.

Меньшевики жили мечтой –
Им важно было отделиться.
Правда, пришлось им расплатиться
Ресурсами, своей страной
За отпаденье от России.
Ведь те же немцы, англичане,
Освободительной «мессией»
В свои бездонные карманы
Оттяпали ресурсов столько,
Что удивляешься невольно,
Причем в очень короткий срок
Они собрали свой оброк.
Ну а правители в Тифлисе
Как и тогда, так и сейчас,
Хотели в тихом компромиссе
Составить с Западом альянс:
Князьки партийные да кланы,
Народ послушный на аркане –
Такой же старый симбиоз,
Знакомо это все до слез.
Так «самостийность» проявлялась.
Грузия буфером являлась
Всегда, и этот регион,
Наверно, все же обречен
Дружить с Россией, к ней прильнуть,
Искать совместно общий путь.

Но отвлеклись мы здесь слегка,
Уже в двадцать четвертый год
Зампредседателя ЧК,
Лаврентий Берия – НАЧСОТ,
Заслуженно был награжден –
Красного Знамени вручен
Ему был орден за работу.
От экстремистов регион
В его трудах, его заботах
Зачищен был, освобожден.

И, между прочим, он учебу
В Архитектурном продолжал,
Когда он это успевал?
Ведь, совмещать с работой чтобы
Его учебные дела,
Недюжинною быть должна
Его и воля, и стремленье
В эту эпоху безвременья.
Как он три курса умудрился
Закончить и все наверстать?
Когда в Тифлис переселился,
Учебу вновь пришлось прервать.

 III

Ведь в жизни как, подчас, бывает?
Если толкаешь воз вперед,
Тому все больше нагружают
И он везет его, везет.
Кто – то взбунтует, заревет,
Сломается, иль обозлится –
Да мало ль может что случится.
Есть удивительные люди,
Они берут все на себя,
Вникать в любое дело будут –
На совесть, проще говоря.
В своем умении трудиться
Им равных – нет, во всем успех!
Другие очень могут злиться,
Завидовать и ненавидеть тех,
Кто дело делает успешно.
Но ведь приходится, конечно,
В делах огромных ущемлять
И интерес иных стремлений,
А широта различных мнений
В те времена определять
Будет борьбу мировоззрений.

Очень большая станет рать,
В свете специфики Кавказской:
Клановой, племенной закваски,
Чураться Берия и осуждать,
О нем легенды создавать,
Подчас без совести и чести –
Это издержки мелкой мести.
Она бывает часто злая,
Ведь надо жить в законах стаи,
А ты уклад наш нарушаешь,
Куначеством пренебрегаешь.
Тем более идейный враг,
Тот клеветой вооружится
И понесет сей подлый флаг,
На этом поприще трудится
Он будет, не жалея сил,
Коль оппонент тебе не мил.


Шло время, и Лаврентий рос,
Возглавив органы в Тифлисе,
В делах служебных компромиссы
Не допускал, но свой вопрос
Учебы часто поднимал,
Уйти со службы он мечтал.
В двадцать девятом он возглавил
Органы уже всего Кавказа.
Оржоникидзе он направил
Письмо в тридцатом. Как - то сразу
В нем горечь ноткой прозвучала
О том, что все его достало:
Что он «глаза намылил» многим,
К делам, в своем подходе строгом.
И что, вскрывая недостатки,
Подчас «не дружески» он поступает,
А Закавказские порядки
Это предательством считают.
Просил из органов освободить,
Теперь он может и уйти –
За десять лет смог навести
Порядок в них и укрепить
Структуры и наладить связи.
Вообще, неплохо бы с Кавказа
Уйти подальше, и учебу
Закончить надо бы ему –
Тут видно, судя по всему,
Началась травля понемногу.
Ведь настроение секретарей
ЦК Тифлисского, да и в округе,
В те времена оно скорей
Основу клановой поруки
Имело, было протроцкистским,
Тот же настрой сепаратистский
Скрытно присутствовал всегда,
Как и сейчас, так и тогда.

Давно навязано нам мненье,
Что Берия монстр, интриган,
К его мифическим делам
Относят в частности гоненья,
А то и просто истребленье
Гвардии истинных марксистов –
Читай: большевиков – троцкистов.
Что предложить они могли,
Кроме, естественно, борьбы
За чистоту своей идеи?
О революции радея
Все мировой, они в делах
Текущих, будничных и в планах,
Все искажали на местах,
Интриговали постоянно.
Строить и что – то созидать –
Они всем этим тяготились,
Им ближе было разрушать,
На мятежи они годились.
Естественно, в своих кругах,
Междусобойчиков троцкистских,
Ходили в истинных большевиках,
В идеях промарксистских.
И если кто – то говорил
О недостатках в их работе,
Конечно, был он им не мил
И находилось тогда что – то
Травлю устроить, проработку –
Такое было им в охотку.

По сути, Берия «бежать»
Хотел из органов Кавказа,
Здесь все же просится сказать:
Желание ни в коем разе,
Не было трусостью - усталость
Скорее сказывалась в нем,
Ну и, конечно же, потом
Учиться все - таки мечталось –
Закончить надо институт,
Нюанс еще один есть тут.
В том же тридцатом ему пишет
В письме Меркулов – подчиненный.
В нем прямо и определенно
Дает понять, что он не ищет
По жизни денег, должностей,
Что если Берия при всей
Своей неясной перспективе
С Кавказа все - таки уйдет,
Пусть не забудет и учтет
Его, Меркулова, порывы:
Неважно кем, неважно где –
Лишь бы под Берия началом
Работать. Это все звучало
Признаньем в травле и вражде,
За Берия качеств необычных.
Меркулов как – то «непрактично»
В просьбе своей себя являет.
Это не козни карьериста!
Ведь он совсем еще не знает,
Куда начальника – чекиста,
Не всем «удобного», направят.
Здесь хочется еще добавить:
Три курса он имел физмата,
Был честным и ходил в чести
И госконтроля наркоматом
Заведовал после войны.
Неплохо он владел пером,
Все подмечал по жизни метко,
Так что сценарии его
В театрах ставились нередко.

Такие письма много значат!
Нам лгут о Берия, судачат,
Монстра слепили из него
И много прочего всего
Вокруг да около нагородили.
И все же были люди, были,
Кто видел Человека в нем
Под мелкотравчатым огнем,
Что бы потом не говорили.

Так чем же это все решилось?
А тем, что снова появилась
Возможность недругам сказать –
Горазд, мол, Берия интриговать,
Он старых ленинцев – марксистов
Смог подсидеть и потеснить –
Этих строптивых уклонистов.
Нам бы пора уж уяснить -
На что они способны были?
Хоть мы об этом говорили,
Но к слову скажем мы опять –
Между собою выяснять
Да дискутировать они
До бесконечности могли,
Еще, конечно же, критиковать,
Подчас с позиции троцкизма
Были способны. Заболтать
И все под соусом марксизма
Любой вопрос им просто было.
В конце двадцатых проходили
Дискуссии сплошным потоком,
Левацким, пагубным наскоком
Идеи Троцкого мутили
И возмущали всю страну,
Пока его не посадили
В выгон, выслав в Алма – Ату.
Его сторонников немало
В стране осталось на местах,
А те, кто был при должностях,
(Часто такое вот бывало)
Пусть не вредить, но и трудиться
Способен был, как говорится,
Уже совсем не в полной мере –
Ведь он совсем в иное верил.

Вообще, быть строго сталинистом -
Это ведь творческий процесс,
Конечно, можно быть речистым,
Но, все - таки, страны прогресс –
Лишь РЕЗУЛЬТАТ определяет,
Страну он либо поднимает,
Либо и близко нет его
(Здесь речь идет о результате).
А время было таково:
Идейно – разномастной братии
В стране немало развелось,
И, как в России повелось,
Она фрондировала, отвлекала,
Подчас вредила, иль мешала.
Строить Советскую страну
Она совсем не помогала.
А нужно было не одну
Проблему новую решать,
Подчас первопроходцем быть
И в очень многое вникать,
Что бы страной руководить.
Здесь нужен мощный кругозор,
Глубокие иметь познанья,
Чтоб мог ты свой направить взор
На суть проблемы. Испытанья
Шли непрерывной чередой.
Да, Сталин – вождь был не простой.
Свое обширное образованье
Он постоянно углублял,
Всю жизнь учился и вникал
В бурлящую процессов суть –
Правил страной не как - нибудь.

О кадрах Сталин думал много,
Ему всегда их не хватало.
Было попутчиков не мало
На трудной, непростой дороге –
Построить общество свободных
От эксплуатации людей.
Эта задача не из легких
При грандиозности своей,
Времени требует, ресурсов,
Знаний, людей – всего не мало.
И никаких учебных курсов
Для этой стройки не бывало.
Хотя соратников хватало –
Учиться мало кто хотел.
При множестве различных дел,
По настоящему толковых,
Системно мыслящих людей
В цейтнотах и задачах новых,
При энергичности своей,
Было не много – дефицит.
Но Сталин тем и знаменит,
Что примечал их и берег
И помогал им, сколько мог.

Лаврентий был один из них.
Киров, Серго Орджоникидзе –
Кто – то из этих вот двоих,
Поведал Сталину: - Трудится
Умеет Берия с умом,
И все имеется при нем:
Умеет думать, образован,
Сам внутренне организован,
Мечтает стройкой заниматься
И верит а Сталина идею.
В те времена стали смелее
И молодые выдвигаться,
Чтоб потеснить говорунов.
И был ли, не был ли готов
Лаврентии Грузию возглавить –
Он в тридцать первом станет править,
Теперь, как первый секретарь
ЦК компартии Грузинской.
Вот так для Грузии - «бунтарь»
Лаврентий с хваткой деловой
В дела иные с головой
Был вовлечен в иные сферы.

Воскликнет кто – то, мол, карьеру
Так интриган и карьерист
Горазд был делать, что артист
Еще был тот – все это штампы!
Пора уже понять и нам бы:
Судить ведь надо по делам,
По тем его семи годам,
Когда он Грузию возглавил,
И как республикой он правил.
ОН ОТВЕЧАЛ ТЕПЕРЬ ЗА ВСЕ,
Что в Грузии проистекало,
Так Сталин, видимо, его
Трудиться все - таки направил
Не по строительным делам.
По тем суровым временам
Кто спрашивал твое желанье,
Но если ты имел старанье
И слово – «Надо!» понимал,
Ты рос и широко шагал.

 IV

То, что в республике сильна
Структура рода племенная,
Во многом именно она,
В игры подчас свои играя,
Являет отношений суть –
Лаврентий знал не по наслышке,
Она мешала, даже слишком.
Впредь предстоял огромный путь
В иных условиях пройти
Республике, и в управленье,
В структурах власти навести
Порядок. Ведь теченье
Традиционных отношений
Рождало множество борений
Межплеменных, родов и кланов.
Но как улучшить управленье
И действовать единым планом,
Увещевать владык уездных,
Умасливать секретарей?
Лаврентий Берия при всей
Специфике вот этой местной
Просто решает сей вопрос –
Кто заскорузло, не дорос
До новых, строгих отношений,
Не подчиняется решеньям,
Он просто взял и заменил
На тех людей из аппарата
ОГПУ, с кем он служил,
(Скажут потом, что, мол, по блату!)
Но кто бы что, ни говорил,
За столько лет совместной службы
Приученные к дисциплине,
Были сильны не только дружбой –
Они командою единой
Грузией стали управлять
И в ней ошибки исправлять.

А было их не так уж мало
В спорах, борьбе различных кланов,
Общественный же интерес,
Его течение и планы
Были вторичны. Так процесс
Крестьян вступления в колхозы
Бездумно шел, волнообразно.
В двадцать девятом безобразно
Погнали силой, через слезы.
Ну а партийные князьки,
Все те же скрытые меньшевеки,
Выслуживаясь, цифру гнали,
Пока в Кремле не указали
На перегибы в этом деле.
В тридцатом шел уже обратный
Процесс – колхозы поредели.

В этот период неприятный
И начал Берия реформы,
Он первым делом для проформы
Колхозцентр взял и заменил
Иной структурой – наркоматом
По земледелию, тем порешив,
В колхоз крестьян не загонять,
А по серьезному решать
Всю земледельческую тему –
Не как в посудной лавке слон.
Этот вопрос как теорему
С блеском доказывает он:
Земли в горах Кавказа мало,
Ее всегда там не хватало.
И ставку делать на зерно
В горах бессмысленно, оно
Вряд ли республику поднимет,
Грузия просто не осилит
Российских планов громадье –
Нужно искать что – то свое.
Чай, цитрусовые и табак
Да сорт элитный винограда –
Упор на это, только так
Решать проблему эту надо.
Но укрупненные хозяйства
Требуют времени, затрат,
Бывших правителей злорадство –
Плевать на них, Лаврентий рад,
Что есть свобода, без ухарства
Он для колхозников решает
Все их подсобные хозяйства
Расширить, это позволяет
Иметь и время и маневр.
Надо сказать, что как минеру
Нельзя здесь было ошибиться –
Ведь это ПРАВЫЙ есть уклон
И злопыхатели вцепиться
В него могли со всех сторон.

Колхозник так себя снабжал,
Имел излишки для продажи,
И кое - что он закупал
В России, но при этом важен
Здесь главный фактор – расширял
В трудах колхозник производство
Всех перечисленных культур.
Лаврентий был не самодур –
Это и есть первопроходство
И в чистом виде сталинизм,
А не левацкое уродство
И не военный коммунизм.

Так Берия сумел понять,
Что, сделав ставку на свои
Культуры южные, они
Смогут республику поднять.
Крестьян не стал он загонять
В колхозы силой, разве в этом дело?
Вот стали планы выполнять
Свои они, доходы повышать,
И «ломанул» крестьянин смело
Сам, добровольно, но и тут,
Хотя в колхозах им за труд
Уже достаточно платили,
В 37-м почти на четверть
Крестьян колхозами не охватили.
Было достаточно иметь
Закон в республике о том,
Что эксплуатировать трудом
Больше наемным невозможно,
Конечно, это прививалось сложно.
Но этим база истреблялась
Возврата к старому и начиналась
Борьба за форму отношений,
Вполне естественных движений
На новой жизненной основе.

Приходится здесь повторяться снова:
В колхозы Берия не гнал,
Крестьян он просто увлекал.
Ведь с каждым годом повышали
Колхозники свои зарплаты:
Все потому, что расширялись
Культур посевы и затраты
При коллективной обработке
Гораздо меньше на кругу.
Никак, вот, в толк я не возьму:
Тревожные в России сводки
В том же тридцатом говорили –
И там с колхозами перемудрили,
Пытаясь все обобществить
Вплоть до подсобного хозяйства.
Тупого, глупого зазнайства
И неспособность уловить,
Осмыслить ТВОРЧЕСКИ, понять,
Что ведь нельзя так наседать –
С лихвой хватало на местах.
Людей, теряя стыд и страх,
Все графики опережая,
В колхозы силой загоняли.
По сути это был уклон!
Левацкий, старого балласта,
С войны еще гражданской пласта
Старых рубак, которых он –
Сталин, так часто поправлял,
Порой наказывал, ругал
За исковерканные сроки.
Это потом уже наскоком
Хрущев Никита все смешал,
Когда вождя оклеветал.


Да, первых пару лет
Было довольно трудновато,
Но все же, замаячил свет,
Когда колхознику наградой
За труд зарплата повышалась.
Посевы чая расширялись
И посевные табака,
Сады под цитрусовые разбивались,
И виноградные сорта
Элитные пускали в рост
Под винодельческий запрос.

С 28-ым обычно годом
Ведут статистики отсчет,
В 32-ом уже народу
Было чуть легче, в свой черед –
Это ведь Берия задумал
Сделать республику как сад,
Где рос не только виноград.
Без лишней помпы и без шума
Он продвигает этот план,
Не забывая, что к делам
Зарплата – стимул есть отличный,
И труд в почете должен быть.
Для прессы в эти дни типично
Было всех лучших разместить
Портреты на своих страницах,
Ни где - нибудь – в передовицах.

В семь раз к 32-му году
Посевы чайного листа
Прибавили, хвала природе,
И сбор его с того же (га.)
Был увеличен. А культура эта
Любила влагу, много света –
Не дешева совсем в продаже.
Собрать ее конечно важно,
Но лист переработать надо,
А, значит, фабрики пооткрывать,
Оснасткой их своей снабжать.
Конвейерам, сушилкам рады,
Да только где их все же взять?
Пришлось хозяйски и умело
Для фабрик чая, текстиля
И винодельческого дела –
Освоить, проще говоря,
Самим машины выпускать,
Отрасли техникой снабжать.

Вообще, промышленностью заниматься
Пришлось республике вплотную
И стройку не одну большую
Закончить к сроку постараться
Была необходимость, в купе,
Решалось множество проблем,
Чтобы достигнуть перемен.
Как говорится, карты в руки!
От обуви и ферросплавов
До хлопка, фабрики бумажной –
Росли заводы и вставали
И все при этом было важным.
И марганец из Чиатура,
Что шел на упроченье стали,
И цитрусовые культуры,
И лес, и уголь, и цемент –
Насущностью житейской стали –
Все было важным в тот момент.

Всем этим «заяц убивался»
Еще один, во всем хозяйстве
Народном – занятость росла.
Земля еще была нужна.
Болота, гиблые Колхиды –
Имел свои Лаврентий виды
На них, ведь это тысячи гектаров,
Он мыслил широко, недаром.
Так Австралийский эвкалипт
В болотах этих был посажен,
А он ведь тем и знаменит,
Что, как насос из скважин
Тысячи литров из земли
За год вытягивал он влаги.
И эвкалипты помогли,
Эти деревья – работяги,
Расширить площади садов,
Плантаций под посевы –
Так секретарь без лишних слов
Решал возникшие проблемы.

Реконструировать Тифлис
Лаврентий взялся постепенно,
И в планировочный эскиз
Он, как строитель, непременно
Сам генерировал идеи,
На это время не жалея.
Канализация, водопровод –
Они в Тифлис ведь с ним пришли,
Жилищный фонд из года в год
Рос быстро, как в лесу грибы.
Вот так доверие росло
В те дни к Советской власти,
Всем злопыхателям, назло,
На родине Лаврентий мастью
Пришелся, судя по всему,
И люди верили ему.

Почти семнадцать тысяч (га.)
Было осушено болот,
Где не ступала и нога.
Теперь же, в свой черед,
С этой осушенной земли
Крестьяне собирать могли
Два урожая в один год
Все тех же злаков кукурузы,
Дыни росли там и арбузы,
Конечно, овощи при этом
Росли там и зимой, и летом.

До Берия в Грузии велась
Работа, как в любом начале,
Не очень и республика плелась,
В целом страны - потенциала
В середнячках, а в чем – то отставала.
Но вот уже в тридцать шестом
За образцовость награждалась –
Орден был Ленина вручен
Грузии за ее успехи.
В те знаменательные вехи
Ее промышленность росла
И в целом по стране была
По темпам роста – образцом.
И Берия был награжден
За все его старанья –
Культуру, спорт, образованье,
Он так же высоко поднял.
(Какое может оправданье
У тех, кто Грузию зажал
Сегодня в жесткие тиски
Разрухи, жалкой нищеты?)

То, что в республике две пятилетки
Планы досрочно выполнялись –
Во всей стране это не редкость,
Всем этим только подтверждалось
Правильность выбора пути.
Отныне Грузии идти
В индустриальном авангарде.
Но если честно и по правде,
Именно Берия и смог
Потенциал родного края,
В русле неведомых дорог,
За все буквально отвечая,
Раскрыть, умножить и усилить,
Без лишней жесткости, насилий.
Он заложил всему основу,
Заглядывая далеко вперед.
Видя, как Грузия растет,
Сталин его отметил снова,
Взял на заметку в свой черед.


Что интересно, время то
В своих успехах отмечалось
Уже потом, но прославлялась
В них партия. Никто
О Берия слово не замолвил,
Как будто не было его.
Имя его Хрущев мусолил
И гнусно, злобно очернял,
И что – то доброе о нем,
Сказать, он просто, не давал.
Потомки же уже потом,
Функционеров, комиссаров –
Эти Сванидзы, Окуджавы
Хрущеву были благодарны
За этот жупел – как подарку.
Партийцы Брежнева молчали
И вырождаясь, дозревали,
Сплетались мифы и вранье –
Это устраивало всех.
Неспешно Запад берет верх
И вот уж алчным вороньем
К нам демократы заявились,
И понеслось все, покатилось…
В борьбе незримой капля камень
Точила проникая в поры
И вот Союз уж в лету канул,
Но начиналось все с Хрущева.

Чтоб как – то подвести итог –
Каким был первый секретарь?
Под занавес еще штришок,
Позвольте, вовсе не приколом.
«Пас», «нападающий», «вратарь» -
Имеют отношение к футболу,
А Берия футбол любил.
С мальчишками он выходил
Без комплексов мяч попинать,
Отстроив с ними стройплощадку.
На турнике, сделав зарядку,
Мог лихо «солнце» повращать.
Правда, не хило! Как представишь
В последующем секретарей,
При их напыщенности всей,
Доброго слова и не скажешь:
-Чем меньше дел, тем больше в раж
Речей и слов они впадали,
Любили ордена, медали,
Чванливость, дачи да кураж.
А Берия жил, как и все –
В обычном доме, минимум охраны,
В тридцать шестом как – то нагрянул
Сталин к нему: - Что ж, в простоте,
Живешь Лаврентий, одобряю,
Скромность – она не развращает.
Близок к народу – хорошо,
Но ты республики лицо!

Правительственный дом отстроить
Сталин велел и обустроить.


Конец второй части.

 Часть третья.

  I

К делам НКВД вернемся.
Давайте все же разберемся,
Как, вследствие чего
Вождь, все - таки, сорвал его,
Берия, ведь успешно тот
Дела в республике возглавил,
Ее развил и ею правил
Вполне осмысленно, но вот
Теперь его опять срывают,
В Москву наркомом направляют –
Странный достаточно итог.
О нем уже мы говорили,
Здесь ложь присутствует, подвох
И долго ими нас кормили.
Об этом сплетни, штампы – книги
Нам до сих пор в мозги вправляют:
Это, мол, Берия интриги –
И все давно об этом знают!

Нет! Все же очень не хотел
Лаврентий в органы вернуться.
Ему своих хватало дел
В республике, и развернуться
Там же, в хозяйственных делах
Была возможность на местах.
Здесь, видно, надобно понять –
Не было выхода иного,
А заменить надо Ежова,
Срочно, кого – то подыскать.
Ведь пост ответственейший был.
Ежов настолько запустил
Дела во всем НКВД,
Провал большой был и везде.
Но главным даже было то,
Что б были органы надежны
И подконтрольны, что б никто,
Не допускал интриг возможных,
Не смог закон переступить.

Да, кто – то может возразить
И ухмыльнуться: - Ну, «залить»,
Автор сумел! Сталин не очень
Был тем законом озабочен
И столько зла нагородил,
Он что хотел, то и творил.

А нужно это ему было? –
Позвольте вам задать вопрос.
Да, Сталин был совсем не прост
И время жесткое всходило:
Прошла гражданская война
И фракционная борьба
Страну качала и крутила.
И надо бы еще понять –
Народ уже готов принять
Был жизни новой постулаты,
Но далеко мы все не святы.
Сидело старое занозой
И кем - то проливались слезы
По старому и жизни старой.
Хватало в степени немалой
Противоречий и забот,
Но надо двигаться вперед.

Еще врагов Советской Власти
Внутри страны, да и во вне
Всегда хватало разномастных,
Да и на Западе к войне
Шла подготовка полным ходом.
Всего лишь три неполных года
Той мирной жизни и осталось,
В войну Европа заигралась
Своим амбициям в угоду.

На беззаконии построить
Что – то серьезное нельзя
И вряд ли Сталина устроить
Могли такие вот дела.
А он страну отстроил все же,
И сколько не было б вранья,
Он жизнь и быт в ней обустроил –
На совесть, проще говоря.
Фундамент заложил такой,
Что долго мы еще страной
Могли гордиться. На корню,
Сегодня это загубили,
Страна блефует в жанре «ню»,
Что бы о ней не говорили.

Нам говорят: - Пришла свобода
И истинная власть народа,
Что демократия теперь,
Мол, просто, ты в нее поверь.
Закон уже всем верховодит,
А то, что нынче не находит
Благ социальных – не беда!
Народ ворчал у нас всегда,
Пусть меньше он себя заводит.
Ну, что тут скажешь, господа:
На счет закона, это – да!...
Одни лишь выборы у нас,
Стоят чего? Не в бровь, а в глаз
Закон нас бойко приголубит –
От власти много не убудет.

Но вот о Сталине готовы
Мы очень строго рассуждать,
Что был диктатором суровым
И что закон он нарушать
Горазд был и потом,
ГУЛАГ существовал при нем.
Что там сидело пол страны,
И часто вовсе без вины.
Нынче статистика доступна,
Ее печатали не раз.
А сколько, вот, сидит сейчас,
НЕ УЖ ТО МЕНЬШЕ? Не отступно,
Закон Российский справедливый,
Бесстрастно суд у нас вершит.
Увы! Цифирь красноречиво
Нам об обратном говорит.       
Это при времени – то мирном
Сегодня столько вот сидит,
При нефтедолларе стабильном
И Запад нынче не грозит.

Сталин отстраивал страну
И надо было поспешать,
И приходилось не одну
Ему угрозу отражать
Внутри страны, да и во вне.
И не забудем о войне –
Пришлось потом ведь воевать.
Нельзя и близко сопоставить
Заботы нынешних властей
И Сталинские. А представить
Масштабность в полноте своей
Задачи Сталинской эпохи
Нам трудно. И потом морали
Нашей, теперешней подвохи,
Двойных стандартов экивоки –
Они способствуют едвали
Оценки трезвой, мы привычно
Внушенное нам, как обычно,
За свои мысли принимаем,
При этом многого не знаем.
И не хотим знать – это бремя
Не актуально в наше время.
Так хочется еще сказать,
Что Сталин начал создавать,
Лепить из нас новых людей.
При грандиозности своей
Эта задача не проста.
Присутствовала, все же, красота
Некая в племени шестидесятых,
В семидесятые года
У представителей отдельно взятых
И бескорыстие, и доброта,
Открытость, искренность ценилась.
Как много нынче изменилось
В свободном, либеральном веке –
Кто думает о человеке?

А беспредела разве меньше
В столице стало, на местах?
Он в девяностых свой размах
Как принял, так уже надежды
На спад его трудно найти
И толи ждет нас впереди.
Но возражают вновь сурово:
А скольких Сталин расстрелял!
Ведь нынче есть свобода слова,
Не спорю, кто бы возражал.
Ты можешь говорить сегодня
Что хочешь и вполне свободно.
Вот только кто его услышит –
Твой крик отчаянный души?
Теперь ругай, кричи, пиши –
Плевать хотели те, кто выше.

Если к статистике вернуться,
То можно просто улыбнуться
Довольно грустно, господа.
При Сталине стреляли – да.
Такое это было время,
В бескомпромиссности идей,
Необходимость – порождало бремя,
Подчас, наказывать людей
И высшей мерой наказанья
В рамках закона. Покаянья
Звучали часто на процессах.
Писал Фейхтвангер – без эксцессов (См.
Леон Фейхтвангер, 1884 – 1958, «Москва 1937»
Судили Радека и Пятакова, (Радек Карл,1885 –
1939, (Кароль Собельзон)
Всю группу «ЦЕНТРА ЗАПАСНОГО (Пятаков
Георгий, 1890 -1937)
ТРОЦКИСТСКОГО» в тридцать седьмом.
Очень свободно, обо всем
Они поведали суду
Всю их мятежную борьбу –
Переворот в ней был ключом.
И что с такими делать надо,
Быть может выдать по награде?
Конечно же, при всем притом
Был произвол и искаженья
В эту эпоху безвременья,
Но Сталин всячески старался,
Что бы главенствовал закон,
Ведь не был он временщиком.
Решительно и твердо взялся
Отстроить заново страну
И это удалось ему.

Хрущев и Саша Солженицын
Не очень стали – то скупиться
В цифрах, расстрелянных в те годы –
Преподнесли они народу
Жертв на десятки миллионов,
При попустительстве закона.
Так вот, к статистике вернемся
И может все - таки проснемся
Мы от гипноза этих данных,
Страшных по сути, но туманных.
Ведь если стольких расстрелял
Диктаторский закон народу –
Демографический провал,
Должен присутствовать в те годы.
Но ничего такого нет –
Стабильный прирост населенья,
Кривая роста нам ответ,
На эту чушь, дает в сравненьях.
Вот с сорок первого провал,
Действительно существовал!
На целое десятилетье
Был прирост минусовый,
Войны ужасной лихолетье
Страну выкашивала снова.

 II

Итак, в конце тридцать восьмого
Лаврентий Берия в НКВД
Назначен был вместо Ежова.
К этому времени в стране
Фактически органы стояли
Над партией и государством
И кое - где уже подмяли,
Во властном кураже, ухарстве,
Органы партии, секретарей.
«Меч Революции» скорей
Катком стал, что несется с кручи
Без тормозов и без руля,
Своею массою могучей
Все, подминая под себя.

Проблема сложная была,
С ней надо срочно разбираться,
Так снова Берия впрягаться
Пришлось в суровые дела.
Опять реформы проводить
Уже в масштабе государства,
Вникнуть во все, переварить,
Одернуть органы в бунтарстве.
И поспешать, и не спешить,
Системно, выверено, точно
И делать это надо срочно.

Не раз реформы продвигались
В органах за двадцать лет,
Наркомы так же в них менялись
И каждый свой оставил след.
Когда в крутые измененья
Входит страна на вираже,
Возможны разные явленья
На исторической меже.
Ягоду вихри подхватили
Ленинцев - пламенных, вождей –
Они те вихри закрутили
Из сути собственных идей.
Амбиции все возрастали,
Ведь Сталин всех их обошел
И как балласт с «Олимпа» смел –
Они поэтому и бунтовали.
И вот не устояв в соблазне
Ягода вплелся в заговор,
Расстрельный, узкий коридор
Закончил это дело казнью.

А дальше новая волна
Свои протесты порождала,
Иные лица, имена
На план передний выдвигала.
Войны гражданской комиссары –
Лихие, славные рубаки,
Их в пыльных шлемах Окуджава
Романтизировал когда – то.
Именно этот круг и взялся
Волну протестную вторую
И накатить, когда в плотную
Сталин к реформам подбирался.
Здесь надо, все - таки, понять –
Пласт этих славных комиссаров
Готовил мощные удары
И был способен отрицать,
И выхолостить суть реформ.
Тридцать седьмого года шторм
Это все ясно показал.
Ежов прилежно зачищал:
Вождей и тех же комиссаров,
Потом запутался совсем
И сам погряз в грехе немалом.
И постепенно, между тем,
Не избежал и он искуса
Когда пытал, сажал со вкусом.
Не раз такое вот бывало –
Власть слабых просто развращала.

И Берия оставил след
В органах, да и не только в них.
Осталось множество примет
Его трудов - их на троих
Партийных деятелей хватит.
Вот только кто теперь заплатит
За горы грязи, море лжи,
Мой соплеменник – расскажи?

С чего реформы начинал
Берия в органах НКВД?
Ведь он прекрасно понимал
Их солидарность в череде
Преступно – гнуснейших деяний,
Не может быть им оправданий.
(Нам говорят всесильный Сталин,
Все просчитавший далеко,
Ежова просто он подставил,
Потом расстался с ним легко.
Среди подлога, лжи обильной,
Нам, все же, надо понимать –
В то время не был он всесильным,
Чтоб так расчетливо интриговать.
Иных забот ему хватало –
Война на пятки наступала,
Море задач пришлось решать.)

Вскрылись большие нарушенья
В работе органов, везде,
Правительства постановленье (17. 11.1938. «Об
арестах, прокурорском надзоре и ведении
следствия»)
Их отмечало в ноябре.
Надзор за органами прокурорский
Сильно ослаб в те времена.
Наркома первый зам Фриновский, (Михаил
Петрович Фриновский, 1898 – 1940)
Ежова правая рука,
Тон задавал в «большом терроре»,
(Он был расстрелян так же вскоре).
Их имена не прозвучали
Не в середине, не вначале
Постановления, но в нем
Органы критиковались,
Ну, и естественно, предполагались
Оргвыводы, уже потом…
Ведь то, что органы вошли
Во вкус порядка производства
Дел упрощенного, они,
Тем самым много допустили
Процессуальных искажений,
Точнее – просто, преступлений.
В практику дел они внедрили:
Главным – признание вины
Для обвиняемого, не важны,
Потом не экспертизы акты,
Противоречащие факты,
Вся доказательная база –
Признание вины во всем,
А протокол – это потом.
Таким порядком, как – то сразу,
Введенье дела упрощалось,
Но, тем же, самым развращались
Уполномоченные опера.
Вал стал присутствовать в делах,
И все пошло таким порядком,
Что все сводилось к разнарядкам.
Такой подход стал очень модным –
Своеобразный «ход конем».
(Припишут уж его потом (Андрей Януарьевич
Вышинский, 1883 – 1954,
Вышинскому довольно подло). прокурор
СССР, 1935 – 1939)

А начал Берия с решенья
Мало сулящего успех,
В его приказах к увольненью
Немало подлежало тех,
Кто преуспел в «большом терроре».
До трети обновлялся вскоре
Личный состав в НКВД,
Руководителей везде
На половину обновили –
Новым набором заменили
Из комсомольцев и партийных.
Пришло немало самобытных,
Русских ребят из комсомола –
Они составили основу
Уже в центральном аппарате,
В нем нацсостав менялся, кстати.
Почти исчезли латыши,
Поляки, а евреев – раз так в восемь
Состав уменьшился под осень,
Те постарались от души:
Среди расстрелянных троцкистов
Преобладал большой процент
Евреев, но среди чекистов,
Их так же выделял акцент.
По обе стороны сидели
На следствии, глаза в глаза,
Беседовали и смотрели
По крови братья, этих дней гроза
Неистовствовала, бушевала,
«Семейным делом» называла
Потом ехидная молва
Процессы эти и дела.
Такие вот тогда приколы
Ходили шутки мрачной ради,
Антисемитом поневоле
Тут станешь при таком раскладе.

Как крепко в головы нам вбили,
Репрессии, мол, проходили
В тридцать седьмом году злосчастном,
При непосредственном участье:
Интриги Берия, да злобы –
Хрущеву это надо, что бы
Репрессий тех творцов сокрыть,
Вместо себя других подставить,
Много тумана напустить,
Все с ног на голову поставить.
И Берия сажал, стрелял,
Без этого в те дни никак,
Но он немало выпускал –
С «тройками» ведь был бардак.
Были шпионы и враги,
Вредители воочию,
Они в преддверии войны
Активизировались очень.
Но были жертвы произвола,
Их сотни тысяч насажали,
Вот их - то Берия на волю
И выпустил в те дни немало.

Только за три неполных года
При пересмотре приговоров
Треть осужденного народа
Выйдет на волю вскоре.
Сотрудников пять тысяч нужных,
Берия новых набирал –
Вот этот штат и разгребал
В те дни «Авгиевы конюшни».
А это дело непростое,
Несколько сотен тысяч взять –
Пересмотреть процессов снова,
В событиях тридцать седьмого,
И трезво, честно разобрать:
Признанья выбитые, наговоры,
Князьков интриги, да раздоры.

Дел было много, между тем,
Возникло множество проблем
В сфере разведки, контрразведки,
Ведь были случаи нередки
Побега резидентов наших
Внешней разведки за границей –
Весьма позорные страницы
Для наших органов бесстрашных.
Курс группы Сталина в те дни
Был мощным центром притяженья,
Но были ведь иные мненья
И многим именно они
Казались истиной и откровеньем.
Так за границей Троцкий вел
Свою борьбу, наполнен злобой,
Интригу за интригой плел,
Свой вес имел и представлял собой,
Не меньший полюс напряженья.
И в Коминтерне шли «сраженья»
В переплетении идей.
Определенный слой людей
В разведке, после устраненья
В кругах военных заговора,
Отреагировал, вдруг, странно:
Комбриг Бармин в Париже вскоре (Бармин
Алексанр Григорьевич, (Графф), 1899 – 1987)
Просит убежища нежданно.
Был консулом он на Востоке
И резидентом ГРУ,
В Риме, Париже вел игру.
В своих воспоминаниях в итоге,
Писал, что потерял он веру
В тех, кто революцию предал,
По сути, Троцкого он повторял,
Но в Штатах, между тем, карьеру
Он все же сделать умудрился –
На внучке Рузвельта женился. (Франклин
Делано Рузвельт, 32-й президент США)
Был Русской службы зав отделом –
«Голос Америки» его пригрел,
И там, конечно, с правдой, с верой,
Потом, старательно корпел.

Кривицкий Вальтер повторил (Кривицкий -
Гинзберг Самуил Гершевич)
Кульбит комбрига Бармина,
Там же в Париже попросил
Убежище, долго потом страна
Наша зализывала «раны»,
Которые, он ей нанес –
Разведкам Запада сдал, преподнес,
Перед войной, нежданно
Сто с лишним наших резидентов,
Связей, каналов да агентов.
Рейсс, Шейнман, Лев Орлов, (И. Рейс – Натан
Маркович Порецкий)
Бежал в Манчжурию Люшков – (Шейнман -
Шейнман Арон Львович)
Бежало много в эти дни, (Лев Орлов –Лейба
Лазоревич Фельдбин)
Но и в преддверии войны (Люшков – Генрих
Самойлович Люшков)
Из эмиграции Куприн
Прокофьев возвращались,
Они свою судьбу старались,
В бремени войны годин
С родиной все – таки связать.
Много Цветаевой страдать,
Лишений претерпеть придется,
Но и она, все же, вернется.
Рвался на родину Вертинский,
Ну, а такие как Кривицкий
Решались родину предать,
При этом, как – то уж банально
Смогли ее обворовать.
Кривицкий, тот вообще реально
Десятки тысяч прихватил
Франков из кассы агентурной,
И был такой он не один
В эпохе предвоенной, бурной.
Потом, уже этот разведчик,
Почти, как каждый перебежчик,
Книгу на Западе состряпал.
Мартиросян нам показал, (Мартиросян Арсен
Беникович)
Что было в ней немало «ляпов» -
Он ли ее, вообще, писал?
А в сорок первом, вдруг, простился
В записке к близким, к адвокату
И в Вашингтоне застрелился,
Как – то сумбурно и некстати.
Ким Филби осветил потом (Гарольд Адриан
Рассел Филби,1912 -1988 - один из
руководителей
Сей суицид, при всем притом, британской
разведки,)
Он утверждал, Кривицкий, мол,
Разочарованным ушел –
В «свободном мире», в идеалах,
В своих делах: больших и малых.

Судьба приметна у Люшкова,
Тот тоже агентуру сдал
Японцам, хоть бывал,
Ходил в любимцах у Ежова.
Японским службам предлагал
Он операцию - «Медведь».
Ее, конечно, утвердили
И террористов снарядили
Из эмигрантов. Было шесть
Боевиков и их задача –
Из Турции добраться в Сочи,
На государственную дачу,
Очень темны на юге ночи.
Их целью был, конечно, Сталин.
Троих из группы расстреляли
При переходе, на границе.
Была возможность группу встретить.
Ее смогли, как говорится,
Остановить и обезвредить.
Люшков в Японии закончил
Как перебежчик плохо очень.
Долго с разведкою дружил
Квантунской армии, потом,
Конец войны как страшный сон
Нагрянул, так он получил
В награду пулю от друзей
При преданности всей своей.

Продолжение следует.

Источник