Тема построения цифровой экономики в России с подачи Президента за последнее время стала топовой. Об этом говорят и на высшем уровне (на заседании Совета по стратегическому развитию и приоритетным проектам при президенте России принята амбициозная (?) программа цифровизации России до 2024 года), и на экспертном (тут многие сведущие люди в амбициях сомневаются), и на бытовом (здесь скепсис превалирует). Отчего же очевидные, казалось бы, преимущества «цифровой перспективы» смущают граждан? Почему само понимание термина «цифровая экономика» в России и на Западе не совпадает? И остался без ответа главный вопрос: спасут ли надежды на цифровизацию во многом архаичный постсоветский отечественный базис?

Тема цифровой экономики стала модной, правда неизвестно сколь долго «цифровизация всей страны» продержится в новостных заголовках? Впрочем, в любом случае на ближайшие три-четыре года внимание, финансы и решения на высочайшем уровне ей гарантированы. Так что будем развивать? Вопрос не праздный: проблема в том, что власти — не только в России, но и на Западе — сами до конца не понимают, чего ждут от цифровизации своих экономик. Но одно уже ясно точно: догнать и перегнать «по показателям» в этой гонке невозможно.

Почему вдруг возник такой интерес к этой теме? Россия стала технологически продвинутой и инновационной страной? Наверное, так должно было бы быть, раз президент и премьер, позабыв о модернизации, инновациях и прочих словах водрузили в период предвыборной гонки новое знамя — они строят цифровую экономику!

ОТКУДА ПОЯВИЛСЯ ТЕРМИН «ЦИФРОВАЯ ЭКОНОМИКА»?

Н. Негропонте

В 1995-ом году американский информатик Николас Негропонте (Массачусетский университет) ввёл в употребление термин «цифровая экономика» (Negroponte N. Being Digital / N. Negroponte. – NY : Knopf, 1995.).

Это понятие связано с интенсивным развитием информационно- коммуникационных технологий (ИКТ), началом процесса информатизации второго поколения, что по мнению многих является основой формирующегося VI технологического уклада.

Схема подготовлена организаторами форума «Технопром-2013»

Сейчас этим термином пользуются во всём мире, он вошёл в обиход политиков, предпринимателей, журналистов.

Цифровая экономика — это не идея, рождённая в умах российских чиновников. Она была озвучена Всемирным банком в 2016 году в «Докладе о мировом развитии — 2016: цифровые дивиденды». Правда там понятие цифровой экономики и первоочередные шаги в этом направлении отличались от того, что под этим понимает Правительство РФ. Если Всемирный банк указывал на такие признаки цифровизации в России, как открытые данные, система электронного правительства, работа отечественных цифровых гигантов, как «Яндекс», «Касперский», службы онлайн-заказов, сокращение срока регистрации прав собственности при помощи информационных технологий до 10 дней, то в итоговой государственной программе на этом Правительство РФ останавливаться не стало. Учитывая, что сам термин размыт, цифровая экономика явно будет с российской спецификой.

Для начала, стоит вспомнить определение обычной «аналоговой» экономики — это хозяйственная деятельность общества, а также совокупность отношений, складывающихся в системе производства, распределения, обмена и потребления.

Использование компьютера, интернета, мобильных телефонов уже можно считать «потреблением», в этом случае цифровую экономику можно представить как ту часть экономических отношений, которая опосредуется Интернетом, сотовой связью, ИКТ.

Доктор экономических наук, член-корреспондент РАН — Владимир Иванов даёт наиболее широкое определение:

«Цифровая экономика — это виртуальная среда, дополняющая нашу реальность».

Недавно возникло новое толкование: цифровая экономика как дополнение к аналоговой, которое способно подтолкнуть развитие реальных секторов. Поворот занятный: ещё пару-тройку лет назад на Западе стремились всеми силами «разогнать» цифровой сегмент, чтобы он стал сопоставим по объёмам с реальной экономикой, теперь же многие эксперты отмечают его начавшуюся стагнацию с точки зрения сокращения темпов роста.

«Великобритания — один из лидеров цифровой экономики, но в прошлом году этот сектор «весил» у них всего 12 процентов от ВВП,— пояснил «Огоньку» председатель Московской международной высшей школы бизнеса МИРБИС Джомарт Алиев.— И у меня нет данных, что эта цифра очищена от поставляемых в этом сегменте экономики материальных благ. В любом случае 12 процентов — это немного».

Джомарт Алиев убеждён, что уровень развития цифровой экономики «напрямую коррелирует с уровнем развития материальной экономики: там, где он высок в реале, там и развитие цифрового сегмента наиболее целесообразно».

«Для меня цифровой экономики как самостоятельной не существует: есть цифровой сегмент реальной экономики,— говорит Джомарт Алиев. — Люди — материальные существа, живущие не в виртуальном мире. Так, наличие цифровых контрактов на поставку нефти всё равно отталкивается от того, что нефть для продажи нужна в натуральном выражении. Как и еда, одежда и т.д. Конечно, уже есть какое-то число людей (такие, как геймеры), которые на «жизнь в цифре» тратят больше, чем на «жизнь в реале», но их немного и не они задают тренды в экономике».

Главный вывод: цифровая экономика не есть рецепт от всех бед и «хорошо развитый цифровой сегмент экономики — это всего лишь поддержка экономики как таковой.

ИЗЪЯНЫ ЦЕЛЕПОЛАГАНИЯ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЙ ПРОГРАММЫ

Учёные уже определили, что чем больше оцифровываются процессы на производстве, тем более активный толчок к развитию получают аналоговые виды сервисов и производство. Более того, когда эффект от цифровизации заканчивается (а такое неизбежно происходит), без активизации аналоговой экономики не обойтись. В России же, похоже, решили цифру и аналог в связке не рассматривать вовсе, что как минимум странно.

Итак, экономика России будет не сырьевой и не производственной, а цифровой. Правительство РФ удивило новой программой, которая содержит преимущественно секторальные цели: создать минимум 10 высокотехнологичных IT-предприятий, 10 «индустриальных цифровых платформ для основных отраслей экономики» (образование, здравоохранение и т.д.), 500 малых и средних предприятий в сфере цифровых технологий. А ещё обеспечить ежегодный выпуск 120 тысяч дипломированных IT-специалистов, предоставить 97 процентам российских домохозяйств широкополосный доступ в интернет со скоростью не менее 100 МБит/с (в 2016 году средняя скорость равнялась 12 МБит/с). И сделать так, чтобы 95 процентов сетевого трафика шло через отечественные сети. Наладить во всех городах-миллионниках устойчивое покрытие 5G и добиться того, чтобы доля России на мировом рынке услуг по хранению и обработке информации была бы 10 процентов (сейчас — менее 1 процента). Всё это к 2024 году при финансировании ежегодно по 100 млрд рублей из госбюджета. Итогом реализации программы должно стать снижение доли иностранного компьютерного и телекоммуникационного оборудования, закупаемого госорганами, до 50 процентов, а программного обеспечения — до 10 процентов.

Обозначенные программой цели чётко указывают на то, что власть рассчитывает получить от цифровизации в первую очередь решение вопроса нацбезопасности. Между тем именно от этой ошибки ещё прошлой осенью-зимой предостерегали эксперты Всемирного банка, напиравшие на то, что цифровизация — более широкое понятие, чем развитие информационно-компьютерных технологий (ИКТ). Их можно понять — бояться нашей независимости как чёрт ладана. Но и у нас похоже пока не понимают всей широты технологий цифровизации, а зря.

Как видно, ставка сделана, по сути, на достижение определённых цифровых показателей, а не на создание среды. Поясним. Широкополосный интернет, число программистов и скорость передачи данных — скорее технические условия. Они, безусловно, нужны, но главную проблему не решают. А она в том, что в России самое серьёзное отставание от стран — лидеров в деле цифровизации этой области — в сфере управления.

Западные эксперты — будь они из McKinsey или Всемирного банка — едины в том, что цифровые технологии не работают без настройки отношений между субъектами экономики и управления в целом. Цифровая революция отгремела на Западе ещё лет 10—15 назад: там бизнес первым и весьма активно освоил новые средства коммуникации, оцифровал всё, что только можно, добился от властей законодательного оформления электронной подписи, наладил цифровую связь не только внутри бизнес-сообщества, но и государством, да и госведомства мало-помалу интегрировали свои информсистемы.

Заметки на полях

Авторы доклада ВБ лишь вскользь замечают, что в экономически развитых странах вклад ИКТ в повышение темпов экономического роста пока крайне скромен. По их данным, в период 1995—99 годов вклад всей цифровой экономики в экономический рост развитых стран был эквивалентен 3% ВВП; в период 2005—2009 годов — 1,0%; в период 2010—2014 годов — 1,8%. Однако они тут же признают, что основная часть этого вклада приходится на рост капитализации компаний сектора ИКТ. Примерно 20% всего прироста ВВП, который был обусловлен цифровой экономикой в двадцатилетний период 1995—2014 годов, обеспечивалось теми отраслями и компаниями, которые были потребителями ИКТ. Получается, что основные дивиденды от цифровой экономики получает не общество, а IT-компании. Прежде всего, американские IT-компании. По данным ВБ, 8 из 14 крупнейших в мире высокотехнологичных компаний находятся в США. А вклад цифровой экономики в ВВП США, оценённый в 7% ВВП, — совокупная капитализация раскрученных гигантов сектора ИКТ. Кстати, мы помним, какой пузырь был надут в 1999—2000 годах на американской биржевой площадке NASDAQ, где обращались бумаги высокотехнологичных компаний.

Тогда много говорили о том, что «наступает новая эра», эпоха высоких технологий и коммуникаций. Именно тогда термин «цифровая экономика» вышел за стен Гарвардского и Массачусетского университетов, чтобы войти в обиход американских биржевых спекулянтов и связанных с ними журналистов. Мы помним также, что ещё в 60—70-е годы американские социологи Л. Туроу, Э. Тоффлер и Д. Белл начали вводить в оборот термин «постиндустриальное общество» и подводить под него свои теории. Так вот: на стыке двух столетий кабинетная, полуутопическая идея «постиндустриального общества» получила конкретное воплощение в концепции «цифровой экономики». Биржевые котировки многих IT-компаний в 2000 году упали до уровня ниже некуда. Многие тогда «наелись» этим самым хайтеком. Через несколько лет спекулянты опять принялись надувать пузыри, но на этот раз на рынке ипотечного кредитования и ипотечных бумаг. Кончилась всё тяжелейшим финансовым кризисом 2007—2009 годов. Как считают эксперты, что сегодня мы наблюдаем новый раунд биржевой спекулятивной игры, участники которой принялись азартно разыгрывать уже подзабытую карту цифровой экономики.

Ошибкой было бы считать, что по темпам цифровизации Россия отстаёт от Запада на 10 лет: в каких-то отраслях и секторах она бежит почти наравне с лидерами, например в сфере телекоммуникаций и распространения широкополосного интернета, не говоря уже о разработках пресловутого стандарта 5G или в сфере распространения интернет-банкинга. Иное дело, что подходы власти к решению технологической задачи — это подходы вчерашнего дня: создать госкорпорацию или спецпроект, или высокотехнологичную площадку — непременно под контролем инстанций. Такие институции возникают, но почему-то прорывных проектов и идей ни «Роснано», ни «Национальная технологическая инициатива», ни «Сколково» пока не дают.

Если изучить опыт Запада в этом вопросе, то можно смело сказать: и не дадут — там уже не первый год прорывными оказываются малые команды талантливых единомышленников, способных мизерными средствами совершить прорыв и открыть новый горизонт. Именно поэтому Запад на новом витке цифровизации делает ставку на человеческий капитал — отсюда такое внимание цифровому здравоохранению, развитию всех видов услуг, образованию.

Для появления таких команд нужна среда, которой в России, увы, пока нет. И стоит понимать: прописанными в программе позициями её не создать. Очередная попытка догнать Запад числом (IT-компаний, скоростью передачи информации, увеличением штата программистов и пр.) оставит российскую экономику в привычном положении — вечно отстающей. Чтобы преодолеть разрыв, нужен не «скользящий план» к фиксированным показателям по валу, а иной подход к проблеме цифры, по неясным причинам не учтённый,— взаимосвязь цифровой экономики с реальной.

Но это уже другой сюжет. И печальный. Реальная экономика в России такова. Производительность труда в 3,5-4 раза ниже, чем в развитых странах. По этому показателю мы занимали в 2016 году 32-е место среди стран ОЭСР. Степень износа основных фондов за последние три года — 48—49 процентов, это самые высокие цифры после 1990 года (данные ГКС). Полностью изношенные основные фонды предприятий на конец 2015 года — 15,8 процента. Самый большой износ — на предприятиях, производящих машины и оборудование (24 процента). Из 75,3 млн человек, работающих в реальном секторе, более 20 млн — старше 50 лет…

Люди старшего возраста, может, и умеют обращаться с компьютером. Но цифровизация — это не только ИКТ…

В общем, перефразируя героя известного фильма, согласно данной программе останется уже не «одно сплошное телевидение», а «один сплошной компьютер». Вот только улучшит ли это жизнь наших граждан?

ДОБЪЁМ ОСТАТКИ ПРОМЫШЛЕННОСТИ

Что по этому поводу думают специалисты?

«Это не просто не поднимет уровень жизни народа, но и добьёт остатки промышленности! — уверен руководитель Института демографии, миграции и регионального развития Юрий Крупнов. — Программа ставит во главу угла некие потребительские потребности, смартфоны и айфоны, совершенно не предлагая строить самолёты, турбины, корабли и так далее. В этом смысле — это выдающаяся антипромышленная программа!»

Крупнов констатирует: вся программа построена на западных тезисах развития связи и интернет-технологий 30-летней давности:

«Наше правительство просто село и переписало, что сумело. Но главное не в этом, а в том, что всё это на Западе существует в другой промышленной системе, где есть аэробусы и так далее. А смартфоны и мобильники – это одна сотая процента. У нас же нет ни самолётов, ни станков, ничего! И вместо того чтобы поднимать своё производство, мы ударяемся в какие-то детские фантазии про скоростной интернет и мобильники. Это вопрос колоссальной неадекватности авторов программы!»

Поезд в метро должен прийти вовремя. А управляет им машинист или искусственный интеллект — так ли это важно? Врач должен уметь лечить, учитель — учить, а не пользоваться компьютером.

«Примерно то же самое нам уже обещал много лет назад Анатолий Чубайс — нанотехнологии и прочие прорывы. Вот только в итоге получилась одна «виртуальная реальность», в неё и провалились миллиарды бюджетных денег», — напоминает социолог Роман Заваришин.

Согласно статистике, россияне едят мяса, овощей и фруктов и пьют молока меньше, чем жители стран Запада. Хуже лечатся, меньше тратят на одежду, реже путешествуют. Каждый пятый россиянин жалуется, что ему не хватает денег на еду. И почти никто во время соцопросов не пожаловался, что ему не хватает искусственного интеллекта, виртуальной реальности, интернета 5G и робота — водителя трамвая.

«Наше родное правительство и так уже полностью живёт в виртуальной реальности», — комментирует Заваришин.

И с этим трудно не согласиться.

ПЕРЕВЕДЁМ СТРАНУ В ЦИФРУ — И ЗАЖИВЁМ!

Действительно, если верить статистике, опубликованной в самой программе правительства, дела с цифровыми технологиями в России и без программы обстоят неплохо. Так, на каждые сто человек у нас приходится 160 мобильников, мобильным доступом к интернету пользуются 71,3% населения. Средняя скорость в Сети в России составляет 12,2 Мбит/с, и по этому показателю Россия находится на одном уровне с Францией, Италией и Грецией!

Так в чём же проблемы? Стоит ли правительству ломать над этим голову? Не лучше ли задуматься о производстве, сельском хозяйстве, а не плавать в «виртуальной реальности»?

Нет, Дмитрий Медведев уверен: счастье народа целиком зависит от перевода России в «цифру». В России должна быть сформирована «цифровая среда», которая сейчас находится на этапе развития, заявил премьер:

«Нужно это движение серьёзно ускорить, предстоит устранить имеющиеся препятствия для успешного развития цифровой инфраструктуры».

Экономисты тем временем удивляются: да, есть маленькие страны, офшоры, основу экономики которых составляют финансовые услуги, удалённая регистрация юридических лиц и прочая «цифра». Такую экономику в принципе можно назвать цифровой. А вот больших стран с доминированием электронных продуктов в экономике в мире нет!

«В области цифровых технологий мы и так находимся не на последнем месте, -– комментирует глава агентства «Российское право» Алексей Самохвалов. – Зачем нужна эта программа, непонятно. У нас можно оплатить через интернет большинство услуг — купить авиабилеты, заплатить за ЖКХ и др. Банки при помощи интернет-банкинга предоставляют кредиты и т. д.».

А Алексей Воронин, сооснователь инвестиционного фонда ICO Lab, не понимает:

«Есть ли смысл оцифровывать все находящиеся в бумажном варианте документы? Это самое слабое место в программе — направление «Государственное регулирование».

Впрочем, с государственным регулированием в России дела не только в программе, но и в целом обстоят довольно плоховато. Зато хорошо — с виртуальной реальностью

ТРИ БАЗОВЫХ ВЕЩИ ЦИФРОВОЙ ЭКОНОМИКИ

В разрастающейся буре событий посвященных этой теме можно заметить некий сумбур в понимании самого термина «цифровая экономика» или даже непонимание основных акцентов, которые требуется правильно расставлять. В пылу дискуссий и обмена компетентными мнениями порой забывают три базовых составляющих экономической «цифровизации». Именно о них хотелось бы напомнить. И все три вещи, которые не стоит упускать из внимания и которые надо искать в самом понятии «цифровая экономика».

Во-первых, сбор и анализ данных

Но для того, чтобы правильно добывать данные и качественно работать с ними, необходимо понимать, для чего это делать на самом деле.

Во-вторых, потребности (на первый план выходит — потребитель, а не творец)

Как бы не показалось парадоксальным, но в контексте цифровых данных именно «потребности» выражает в рассматриваемом понятии слово «экономика». Активная информатизация преобразует поведение потребителей. Маркетинг постепенно и неуклонно приближается к сути экономического взаимодействия, к основной движущей силе, заставляющей каждого человека включаться в экономическое взаимодействие — к потребностям. То есть мы получаем в своё распоряжение потенциал, способный как-то облагородить примитивное потребление в управляемую зону тотального комфорта для каждого человека.

В-третьих, управление

Третий элемент в термине «цифровая экономика» для человека незрим. Но в нашем случае мы вынуждены принимать во внимание и «машинное зрение». Тогда принципиальное значение представляет собой «невидимый» пробел между словами «цифровая» и «экономика». А в нашем случае устойчивого сочетания двух этих понятий можно даже говорить о неразрывном пробеле (в правительственной программе он отсутствует — наше прим.). И что же этот пробел собой представляет? Что может прочно и квалифицировано соединить цифровые данные с экономически-значимыми потребностями?

Управление (профессиональные кадры) — квалифицированная система управления взаимодействием, которая призвана в теории и на практике прогнозировать, планировать, организовывать, исполнять, контролировать и координировать всю масштабную деятельность по активному использованию данных в деле удовлетворения возрастающих потребностей человечества. И эта система сегодня, пожалуй, как никогда, очень сильно нуждается во всесторонней поддержке: научной, методической, методологической, технологической, информационной, инструментарной, креативной и т. п.

То есть, должна быть единая система управления народно-хозяйственным комплексом на основе сбора и анализа данных для выработки путей развития страны, чтобы каждый житель страны знал, что его ждёт в будущем.

ТАКАЯ СИСТЕМА — ОГАС — УЖЕ БЫЛА РАЗРАБОТАНА В СССР

Мы должны вспомнить тех, кто это сделал. Особенно сейчас, в век цифровой экономики. История подтвердила, что слова академика В.М. Глушкова о том, что советская экономика в конце 70-х годов столкнётся с огромными трудностями, оказались пророческими.

До конца жизни он оставался верным своей идее создания ОГАС, реализация которой могла бы спасти хиреющую экономику.

Академик В.М.Глушаков

Читаем воспоминания академика Виктора Михайловича Глушкова, зафиксированные в книге Б.Н.Малиновского «История вычислительной техники в лицах» (изд. «КИТ» ПТОО «А.С.К.», Киев, 1995, стр. 154—168):

«Задача построения общегосударственной автоматизированной системы управления (ОГАС) экономикой была поставлена мне первым заместителем Председателя Совета Министров (тогда А.Н.Косыгиным) в ноябре 1962 года. К нему меня привёл президент Академии наук СССР В.М.Келдыш, с которым я поделился некоторыми своими соображениями по этому поводу.

Функциональная структура ОГАС

Его рассказ о борьбе за создание ОГАС — это обвинительный акт в адрес руководителей государства, не сумевших в полной мере использовать могучий талант учёного. Если бы только Глушкова! Нет сомнения, что это одна из важных причин, по которым великая страна споткнулась на пороге XXI века.

Наличие планового хозяйства в бывшем СССР позволило создать самую эффективную систему управления экономикой. Понимая это, В.М.Глушков и сделал ставку на ОГАС. По оценке специалистов, существовавшая в СССР система управления была втрое дешевле американской, когда США имели такой же валовой национальный продукт. Неприятие ОГАС было стратегической ошибкой нашего руководства, нашего общества, так как создание ОГАС давало уникальную возможность объединить информационную и телекоммуникационную структуру в стране в единую систему, позволявшую на новом научно-техническом уровне решать вопросы экономики, образования, здравоохранения, экологии, сделать доступными для всех интегральные банки данных и знаний по основным проблемам науки и техники, интегрироваться в международную информационную систему.

И сейчас и «Индустрия 4.0», и «Общество 5.0» были бы давно пройденными этапами, и не нужна нам была бы очередная кампанейщина под лозунгом «цифровой экономики».

В феврале 1964 года создатель кибернетики Норберт Винер дал интервью журналу «U.S. News&World Report»:

Вопрос. Вы нашли во время вашей последней поездки в Россию, что Советы придают большое значение вычислительной машине?

Ответ.

«Я скажу вам, насколько большое. У них есть институт в Москве. У них есть институт в Киеве. У них есть институт в Ленинграде. У них есть институт в Ереване, в Армении, в Тбилиси, в Самарканде, в Ташкенте и Новосибирске. У них могут быть и другие».

Вопрос. Используют ли они эту область науки полностью, если сравнить с нами?

Ответ.

«Общее мнение – и оно идёт от самых разных лиц — таково, что они отстают от нас в аппаратуре: не безнадежно, а немного. Они впереди нас в разработке теории автоматизации…».

Вряд ли Винер кривил душой.

В 1964 году Винер предупреждает своих заокеанских коллег о возможном прорыве русских по вопросам автоматизации. Потом были весьма странные мытарства академика Глушкова, уничтожение троичной ЭВМ Брусенцова и логически на свет появляется рабочая записка «О советской программе форсированного развития ЭВМ», подготовленная в разгар «перестройки» (02.08.1985 года) ещё одним выдающимся советским учёным Александром Семеновичем Нариньяни — в ту пору работавшим в Вычислительном центре Сибирского отделения АН СССР, в которой он говорит, что

«Положение в советской вычислительной технике представляется катастрофическим».

А.Нариньяни

Но Нариньяни не был услышан. Страну уже сотрясали другие процессы. Под крики о демократизации и «свободном рынке» кому нужна программа форсированного развития ЭВМ?

Нариньяни как учёный-патриот делал всё, что мог. Особенно высоких результатов он добился в области разработки искусственного интеллекта. Но это уже другая история.

А Запад добился поставленной цели.

Глушковский проект был загроблен ещё во второй половине 60-х частично собственными усилиями, частично в рамках целевой дезинформационной кампании.

В первой половине 60-х по инициативе тогдашнего Министра обороны США Макнамара Линдон Джонсон в 1964 году подписал директиву Совета национальной безопасности, в переводе на русский она звучит как «Красная киберугроза».

Идея была в том, что СССР был впереди по всем трём компонентам ИКТ — харду, софту и инфраструктуре. Дальше, в рамках реализации этой директивы были 3 направления:

1) недопущение наших учёных на стажировку в американские компании, потому что 2 американца г агенты КГБ, специалисты по компьютерам, а точнее по микропроцессорам, смогли бежать в СССР (когда провалились) и в итоге Хрущёв создал по их инициативе Зеленоград;

2) дезинформация ( что и случилось с проектом ОГАС — наше прим.);

3) это максимальный вывоз мозгов из СССР, в основном математиков. Вывозили мозги в рамках соглашения о еврейской эмиграции и максимальных научных контактов наших и американцев, чтобы бесплатно получать разработки.

Дальше история такова. Как таковой проект ОГАС был загроблен. Поэтому с точки зрения инфраструктурной нас там остановили. Однако мы продолжали первенствовать до середины 80-х годов в мобильной телефонии. Первые массовые мобильные телефоны были в СССР. Назывались «Алтай», которые стояли в автомобилях всех начальников. Первая широкополосная передача сигнала была сделана у нас в первой половине 70-х годов. Телевидение спутниковое было у всех, а возможность трансляции именно широкополосной не было ни у кого.

Это сделали в рамках одного из проектов Челомея.

По харду — железу — ситуация была сложнее. В СССР не смогли сделать хороший кремний. Поэтому с конца 70-х годов начали отставать по процессорам. Но с точки зрения архитектуры процессоров у нас они были лучше американских. Показатель следующий: традиционная архитектура процессоров (как они сейчас работают) — это процессор «Эльбрус» Бабаяна. Их сделали в начале 80-х годов.

А в середине 90-х всю группу Бабаяна забрали американцы (Майкрософт). И они помогли американцам сделать Пентиум. Парадокс состоял в том, что, когда стыковались «Аполлон» с «Союзом», при том, что у американцев были намного лучше процессоры, реальная связь шла через наш ЦУП, потому что у нас были лучше архитектура и связь. Кроме того, американцы так и не сделали трепьютер. У нас Брусенцов сделал первый трепьютер — машину «Сетунь» — в середине 70-х (которую здесь разрезали). Потом её усовершенствовал. Трепьютер от компьютера отличается тем, что у компьютера две ячейки — да и нет. А у трепьютера — три — да, нет, неизвестно. Такая архитектура позволяет работать с неопределённостью, которая и есть наша жизнь.

Наконец. Нариньяни в рамках программы КГБ и Генштаба получил первый распределённый суперкомпьютер. Он соединил несколько компьютеров. Это называется Грид. Они мало того, что выполняли распределённые вычисления. Вот сейчас работают компьютеры последовательно. А у него они работали параллельно.

В конце 80-х годов в СССР сделали первый в мире реально работающий процессор на алмазной основе. К этой теме только-только подбираются американцы. Но пока не знают, как это сделать. Проблема в том, что кремний ограничивает вычисления, потому что разогревается. Плюс, на нём нельзя сделать оптический компьютер. А на алмазной основе это все можно сделать.

Что касается софта, то наиболее мощные функциональные языки программирования (Лисп, Хаскель — это сейчас суперсовременный язык, это языки искусственного интеллекта). Их разработал наш Ершов г директор Института математики Сибирского отделения АН СССР ещё в 70-е годы. Американцы это забрали. Когда СССР рухнул, что главное, что вывозили — математиков. Они и создали ядро американской программы нейронных сетей и искусственного интеллекта».

Таковы последствия распада СССР.

ЧТО ЖДЁТ СТРАНУ ОТ НЕЦИФРОВОЙ ЭКОНОМИКИ?

Если бы цифровая экономика ограничивалась ростом охвата интернетом и самообеспечением России в этой сфере, можно было бы признать, что она должна стать государственной программой, не менее актуальной, чем прочие. Но как было указано выше, цифровая экономика — это программа насаждения цензуры в сети и ровно такая же сказка, как все предыдущие идеи правительства о переходе на технологические рельсы. В этой связи хотелось бы, чтобы Правительство было способно решить реальные проблемы, которые стоят перед страной. Например:

• провести полную газификацию страны, завершить которую Медведев обещал к 2015 году, хотя на 1 января 2016 года она составила 66%. Видимо доходы от экспорта газа важнее качества жизни россиян;

• увести страну от сырьевой экономики в сторону промышленно развитого, технологически передового государства. С 2008 года власти твердят, что сырьевая модель себя исчерпала и настала необходимость её менять. Но вместо смены строят «Турецкий поток», газопроводы в Китай, ряд проектов газопроводов в Европу;
• побороть бедность, искоренить социальное неравенство через прогрессивное налогообложение. Превратить олигархов в социально-ответственных граждан, а не заниматься ростом их благосостояния за счёт средств бюджета;
• дать стране идею, целевой ориентир, куда движется Россия, именно национальную идею, объединяющую российское общество не вокруг одной персоны, а вокруг общих и разделяемых всеми ценностей;
• обеспечить достойный уровень жизни граждан. Когда страна по оплате труда отстаёт от Китая и Ирана, который также находится под санкциями, совершенно очевидно, что уровень жизни не соответствует желаемому.

Продолжать можно и дальше, но уже на этом примере очевидно, что внедрение цифровой экономики не решит поставленных перед страной задач. Пример тому – выступление премьер-министра, который заявил, что населению стоит готовиться к безработице.

ПРАВИТЕЛЬСТВО ПРИЗВАЛО ГОТОВИТЬСЯ К «СМЕРТИ» НЕКОТОРЫХ ПРОФЕССИЙ ИЗ-ЗА ЦИФРОВИЗАЦИИ ЭКОНОМИКИ

«Технологическая трансформация может привести не только к взрывному росту производительности труда, но и «убить» целые профессии, усилить риски поляризации доходов людей», — сказал председатель Правительства РФ Д.А. Медведев, выступая 8 сентября 2017 года на Московском финансовом форуме (http://www.interfax.ru/russia/578298).

Поэтому, по словам Медведева,

«критически важна готовность к новым вызовам таких ключевых госинститутов, как система образования, здравоохранения, социальной помощи, поддержки занятости».

Кроме того, подчеркнул он, необходима модернизация государственного аппарата с тем, чтобы все типовые, рутинные, сервисные операции были переведены в «цифровой» вид.

Он отметил, что элементы «цифрового управления» по администрированию доходов позволили увеличить собираемость налогов и других платежей в бюджет. При этом сами административные процедуры стали удобнее для бизнеса и граждан.

Как заявил Медведев, «важно продолжать эту работу, обеспечить справедливые условия конкуренции, в том числе в сегменте госзакупок».

Заметки на полях

Отметим, что скрытая, или замаскированная, безработица уже сейчас является большой проблемой для России. Так, например, в стране более 700 тысяч частных охранников, штатная численность МВД — более 900 тысяч человек. Иными словами, более 1,5 миллионов человек занимается охранной деятельностью, которая не приносит стране ВВП. На том же Финансовом форуме ректор Высшей школы экономики, когда жаловался на то, что правительство не тратит средства на развитие человеческого капитала, сообщил, что в России доля так называемых неуспешных людей (то есть тех, чей вклад в ВВП страны нулевой или даже негативный) составляет 25—28%. Для сравнения: в странах Европы доля таких людей всего 6—10%, а в Финляндии вообще 5—7%, заключил Кузьминов (стоит отметить, что какие эксперты, то такова и экономика).

Он пояснил, что на таких людей «общество тратит больше, чем от них получает».

«Это примерно то же самое, что в Бразилии, Мексике и так далее. Но все эти страны трудоизбыточны», — добавил Кузьминов, отметив дефицит трудовой силы в России.

Вот такие у нас эксперты, которые публично называют жителей страны «неуспешными людьми», забыв при этом сказать, кто довёл страну до экономического дна. Таким образом, ректор ВШЭ сравнил четверть населения с биомусором.

Анализируя данное выступление, необходимо отметить следующее.

Конечно, это очередная кампанейщина. Это очередное увлечение нашей власти. В последнюю четверть века мы много видели таких пузырей, которые надувались, лопались, исчезали. Скажем, где-то года полтора держался лозунг «Удвоение ВВП». Дальше «Превратим Москву в международный финансовый центр». С этим активно носились чуть дольше, где-то лет пять.

Потом Медведев в 2008 году бросил новый клич «Четыре И: инновации, инвестиции, институты и инфраструктура», и опять это увлечение прошло. Но иногда эти увлечения не столь безобидны для нашего бюджета. Когда обсуждали вопрос о создании в Москве международного финансового центра, под сурдинку были «освоены» миллиарды даже не рублей, а долларов, и были построены небоскрёбы якобы для этого самого международного финансового центра, при том, что они и по сей день используются не по назначению, не говоря, а окупились ли вложения в эти здания.

Итак, экс-президент Дмитрий Медведев шёл на выборы 2008 года под лозунгом «модернизации», а его образ в глазах избирателей ассоциировался с инновациями и высокими технологиями.

В 2010 году по его инициативе даже был запущен масштабный инновационный проект — исследовательский центр «Сколково», в который государство вложило огромные средства: десятки миллиардов рублей. Только вот технологического чуда не получилось: вложенные деньги не дают результатов, а то и вовсе выводятся в офшоры — об этом сообщалось в 2016 году в отчёте Счётной палаты по деятельности «Сколково» (http://www.forbes.ru/news/329687-schetnaya-palata-po-itogam-proverki-skolkovo-obratilas-v-genprokuraturu).

А ещё был клич «экономика знаний»…

Есть мнение о том, что в ходе перехода РФ к цифровой экономике происходит новый, если не заключительный этап цифровой колонизации России, когда, получая «бесплатный сыр», мы становимся полностью зависимыми информационно и финансово от Запада.

А технология экспансии работает по принципу «троянского коня», вынуждающего напомнить строки Вергилия:

«Бойтесь данайцев, дары приносящих».

Мы даром (точнее, за свои деньги), добровольно за 1990—2000 годы отдали сначала кибер-суверенитет, а потом и информационный суверенитет. Примеры Украины и Арабской весны показывают, чего это стоит.

О ЧЁМ НЕ ГОВОРИТСЯ В ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЙ ПРОГРАММЕ?

Наверно, необходимо понять, почему случилось то, что случилось? Почему при гениальных разработках советских учёных мы опять, теперь уже в новых условиях, при преобразовании и экономики, и общества в цифровые, вынуждены кого-то догонять, а не идти впереди. И главное, как это преодолеть? Попробуем ответить на эти вопросы.

Во-первых, не стихийный рынок будет определять весь процесс цифровизации экономики и общества. Мобилизация всех ресурсов, жёсткий расчёт и план. План как система математического управления экономикой и обществом с использованием рыночных механизмов как дополнительные ной системы регулирования того, что не успевает отрегулировать план. Речь о комплексе плана и рынка как вершине математической мысли на основе искусственного интеллекта.

Во-вторых, цифровизация экономики и общества вновь может столкнуться с ожесточённым сопротивлением новой доморощенной номенклатуры, готовой как примитивные луддиты уничтожать всё новое, не позволяющее им спокойно восседать в своих креслах. Зачем такое количество чиновников, если искусственный интеллект будет разрабатывать гораздо более полезные и обоснованные решения, чем люди в креслах и мерседесах?

В-третьих, цифровая экономика требует открытости и правды обо всех социальных и экономических процессах, которые происходят в каждом посёлке, регионе и стране в целом. Ведь работа с Большими данными без этого бессмысленна.

В-четвертых, технологии цифровой революции всю систему контроля за расходованием бюджета и любых средств ужесточают и делают прозрачной. И здесь уже не остается места масштабной коррупции, мошенничеству и воровству.

Совокупность указанных факторов говорит о том, что процесс цифровизации экономики и общества не будет безмятежным, а в ряде случаев столкнётся с ожесточённым сопротивлением или умелой имитацией.

Да и антироссийские санкции конечной целью имеют ограничение цифрового развития российского общества, недопущение утечки любой информации о технологиях, способных вывести Россию в лидеры построения общества будущего.

Приведём мнение известного эксперта В.Касатонова:

А Александр Проханов и доктор юридических наук, специалист в области кибербезопасности Владимир Овчинский рассказывают о том, как изменится мир в результате цифровизации. Кто выиграет и кто проиграет в обществе победившей техносферы, почему нас ждёт рост социального неравенства? Как цифровой мир связан с каббалистический нумерологией и кому принадлежит власть в новом мире, об этом данное видео.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Сейчас наша страна находится в зависимости от глобальных технологий и ТНК. Если мы будем бесконечно рассказывать друг другу про цифровую экономику, которая открывает какие-то невероятные возможности, которая сделает нашу жизнь сверкающей, надо при этом не забывать, что все эти возможности могут быть обрушены в одночасье нажатием кнопки где-то из-за океана. Мы уже не говорим, что интернет стал сетью, которая любую гадость усиливает в разы, и в разы быстрее распространяет. Начиная от идей терроризма, и заканчивая криминальными сообществами, которые сейчас крайне активно работают с нашей молодёжью, что тоже считаем угрозой безопасности будущим поколениям. Нам придётся разрабатывать понятные, но при этом жёсткие и бескомпромиссные законодательные меры по ограничению этих угроз, а во-вторых, техническую базу, которая позволила бы в нужный момент закрывать эти ворота или открывать их по мере необходимости, пробел, просвет регулировать. Кстати, это станет сферой для создания собственных хайтек-технологий, оборудования. Надо выходить из этой зависимости. Мы находимся в слишком большом количестве этих зависимостей от мировой глобальной инфраструктуры, которая контролируется американцами, начиная от финансовой, заканчивая технической. Это очень серьёзная ситуация, которой, как мы считаем, надо заниматься. Но сначала необходимо заниматься развитием реальной экономики.

Безусловно, информация в сфере информационных технологий открывает большие возможности посредством ряда инструментов и факторов.

Однако следует одновременно учитывать границы цифровой экономики. Это, прежде всего, то, что её фундаментальные и прикладные аспекты разрабатываются в рамках аристотелевской хрематистики, капиталистической системы, т.е. «денежной цивилизации» по В.Ю. Катасонову, а не в соответствии с аристотелевским ойкономикос как общественно — полезным гармоническим (в гармонии с душой и природой) этическим хозяйством (Теоретическая экономия: реальность, виртуальность и мифотворчество / Моск. гос. ун-т, Центр обществ. наук. экон. фак. ; под ред. Ю.М. Осипова, Е.С. Зотовой. — М. : Теис, 2000. — 319 с. ).

Во-первых, теория и практика цифровой экономики игнорируют этические и духовно — нравственные принципы. Не оценен в этих позиций проект создания киборгов.

Во-вторых, в настоящее время известно, что в России запрещена криптовалюта (биткоин) в силу её бесконтрольного обращения и широкой возможности отмывания денег.

В-третьих, возникла и расширяется проблема цифрового неравенства. Монопольное владение информацией является фактором получения интеллектуальной ренты и высокой сверхприбыли.

В-четвёртых, экономические отношения становятся всё более обезличенными, усиливается возможность экономических преступлений, например, хакерства. Теоретические и практические аспекты цифровой экономики можно разработать только на основе использования междисциплинарного метода научного исследования, в частности, на стыке философии хозяйства, экономической теории, а также прикладной математики, вместе со специалистами в области компьютерных наук.

Действительно, современный мир, в том числе и экономический мир, становятся всё более технологичными. Технологическая мысль ныне сливается с экономической (по сути хрематистической, к сожалению, а не домостроительной). Задача философии хозяйства — «отделить мух от котлет» и найти истинные точки и модели качественного хозяйственного развития России. Что, к сожалению, не нашло должного отражения в правительственной программе.

Источник