Слово

Молчат гробницы, мумии и кости, -

Лишь Слову жизнь дана:

Из древней тьмы, на мировом погосте,

Звучат лишь Письмена.

И нет у нас иного достоянья!

Умейте же сберечь

Хоть в меру сил, в дни злобы и страданья,

Наш дар бессмертный – речь.

(И.Бунин).

23 ноября 2011 г. (10 ноября по старому стилю) исполнится 210 лет со дня рождения Владимира Ивановича Даля. Человека, который совершил подвиг создания Великого словаря великого русского языка.

Древнерусский язык является Праязыком. Он старше всех языков, в том числе греческого и финикийского, этрусского и санскрита, арабского и критского. Он стоит на уровне первооснов Бытия. Корневой системе русского языка более 100 тыс. лет. Древнерусская Всеясвятская грамота насчитывала 147 букв. Буквы несут смысловую нагрузку слова, т.е. буква больше, чем символ звука. Вообще русская азбука по большому счёту шире, чем азбука. Это учение о целостности мироздания.

В языке заключена тайна, в нем живет сокровенное. Видимо, это сокровенное пленило великого труженика, доблестного делателя В.И. Даля. Из прожитых 71 года 53 года он собирал, составлял и совершенствовал свой Словарь. Т.е. начал это главное дело своей жизни с 18 лет.

Даль родился в Луганске в семье врача, детство его прошло в Николаеве, откуда он 13 лет переехал учиться в Петербургский морской корпус. Окончив его, 18-летний Даль около 5 лет прослужил на флоте. Затем выходит в отставку по состоянию здоровья и поступает на медицинский факультет Дерптского университета. В 1829 г., защитив диссертацию, едет в действующую армию в Турцию, затем участвует в Польской компании. И ещё один год работает ординатором военно-сухопутного госпиталя в Петербурге.

С 1832 г. – чиновник особых поручений при Оренбургском губернаторе в течение 10 лет. С 1841 по 1849 – крупный министерский чиновник С-Петербурга, а с 1849 – управляющий удельной конторой Нижнего. После 10 лет пребывания на этой должности выходит в отставку (1859 г.) и поселяется в Москве. Такова официальная канва его биографии. А вот как он вспоминает в Автобиографической заметке: «3 марта 1819 г… мы выпущены в мичмана, и я по желанию написан в Черное море, в Николаев. На этой первой поездке  моей по Руси я положил бессознательно основание к моему словарю, записывал каждое слово, которое дотоле не слышал»[1,c.38].

Даль обладал исключительным интересом к русскому народному языку, творчеству и быту, а личная его судьба сложилась так, что ему пришлось побывать в различных частях обширного российского государства и прийти в тесное соприкосновение с многими представителями русского народа, по преимуществу крестьянства. Когда он работал в Оренбурге, ему приходилось совершать частые и большие разъезды по краю, и это дало ему возможность узнать природу и этнографию далёкой окраины России. Он не ограничивался собиранием материалов по языку, по народной словесности: он пополнял коллекции естественного отделения Академии наук большим количеством экспонатов.

Но чем бы Даль не занимался, он, прежде всего, оставался собирателем языкового и этнографического материала. В результате у него скопились огромные запасы слов, выражений, пословиц, поговорок, сказок, песен. И возникло желание упорядочить эти материалы и обнародовать их. Он предложил эти материалы и себя в распоряжение академии наук, но это предложение не принято. Оставалось самому отдаться этой грандиозной работе. В результате возникло уникальное, единственное в своём роде явление – «Толковый словарь живого великорусского языка»(1863-66 гг.)[2]. Создатель не был языковедом по специальности, но стал выдающимся знатоком русского слова, а чутким ценителем и заботливым собирателем русской речи он проявил себя уже в ранней молодости. О себе и своём словаре Даль говорил: «Писал его не учитель, не наставник, не тот, кто знает дело лучше других, а кто более многих над ним трудился, ученик, собиравший весь век свой по крупице то, что слышал от учителя своего – живого русского языка»[1,с.206].

Творчество Даля состояло в трансмутации выявленных им стихийных энергий народного творчества. Эти энергии как бы прошли через творческую лабораторию Далевого Духа. Хотя сам он очень скромно говорил, что, мол, работая над собранным, я прилежанием своего труда улучшил его.

Даль, по сути, совершил переворот в нашем родном языке. Дело в том, что с петровских времён язык искажался, ему делались разнородные прививки, забившие дичок. Из богатого, звучного, сильного и самостоятельного языка мог сделаться язык вялый, тяжёлый и набродный, как выражался Даль. Чопорные же писатели отряхивали пальчики от русского языка, казавшегося им грубым и непонятным, и прибегали к французскому словарю. Даль  отвечал, что чужие обороты речи бессмысленны на нашем языке, понятны только тому, кто читает нерусскою думою своею между строк, переводя читаемое мысленно на другой язык!

И он ставил задачу: «дать простор этому дичку, дать ему вырасти на своём корню, на своих соках, сдобриться  холей и уходом;.. в словах и выражениях у нас нет недостатка, умейте только отыскать их, изучить, усвоить и пустить в ход».  Вопрос стоял так: «русской речи предстоит одно из двух: либо испошлить донельзя, либо, образумясь, своротить на иной путь, захватив с собою все покинутые второпях запасы»[2,с. ХХІ].

«Мы здесь будем говорить только о языке… простого народа, который…  всегда и везде удерживает более коренного и самобытного, … не умничает, не искажает языка, как мы, у которых в этом отношении ум за разум зашел и природное чутьё утрачено»[2, с.LVI].

Даль приводит к примеру Державина, Карамзина, Крылова, Жуковского и Пушкина, избегавших чужеречий и старавшихся писать чистым русским языком. «А как Пушкин ценил народную речь нашу, – писал Даль в 1862г., – с каким жаром и усладою он к ней прислушивался, как одно только кипучее нетерпение заставляло его в то же время прерывать созерцания свои шумным взрывом одобрений и острых замечаний и сравнений, – я не раз бывал свидетелем»[2,с.XXI].

Словом Даль считал, что пришла пора подорожить народным языком и выработать из него язык образованный.Народный язык был доселе в небрежении, а другого, равного ему живого, наполняющего источника нет. «Если же мы отсечём… этот источник, – говорил Даль, – то нас постигнет засуха, и мы вынуждены будем растить и питать родной язык чужими словами, как делают растения тунеядные… мы отделимся вовсе от народа, разорвём последнею с ним связь, мы испошлеем ещё более в речи своей, отстав от родного берега и не пристав к другому; мы убьём и погубим последние нравственные силы свои в этой упорной борьбе с природой»[2,с.XXII].

В 4_х книгах Словаря Даля собраны в сжатых формулах все знания, накопленные веками глубоких  многосторонних опытов. В словаре вдумчивый человек найдёт ответ на самые сложные проблемы жизни, освещенные с многих сторон… Даль показал, что фонетика, корневая и понятийная система русского языка таковы, что целый ряд слов и фраз (или речений, как говорил Даль) невозможно перевести на иные языки без того, чтобы не потерять оттенков смысла и многие ассоциативные связи. Он писал: «Можно ли отрекаться от родины и почвы своей, от основных начал и стихий, усиливаясь перенести язык с природного корня его на чужой, чтоб исказить природу его и превратить в тунеядца, живущего чужими соками?.. никак нельзя оспаривать самоистины, что живой народный язык, сберёгший в жизненной свежести дух, который придаёт языку стойкость, силу, ясность, целость и красоту, должен послужить…сокровищницей для развития образованной русской речи, взамен нынешнего языка нашего, каженника»…[2, с.XXII].

Даль приводит пример, иронизирует: «В романе «Путеводитель в пустыне», по-русски «степной вожак», есть прозвище «открыватель следов», – и это такой же парадокс грамотейства, как само заглавие, – грамотейства, которое становится на ходули. Английское pathfinder  в точности переводится русским словом «выследчик (следопыт)»;  но, во-первых, в словарях наших нет ни выследчика, ни даже глаголов «выслеживать, выследить»; во-вторых, английское составлено из двух слов, значит, и нам надо, бросив своё слово или даже не ища его, сковать новое, из 2_х же, а затем, указывая на уродливое детище своё, попенять на неуклюжесть русского языка»[2, c.XXII].

Этих примеров тысячи, и это наш грех! Но пришло время покаяния. И вот Даль пишет: «Народ не затрудняется приискать в сокровищнице своей новое выражение, если оно ему понадобится, но у него совсем иные приёмы: берётся одно только слово, ближайшее к главному понятию, а затем изменением окончания, приставкою одного или двух предлогов… или переносом ударения придаётся выражению этому любой вид и значение»[2, c.L].

«С языком, с человеческим словом, с речью безнаказано шутить нельзя; словесная речь человека – это… осязаемая связь…между телом и духом; без слов нет сознательной мысли…без вещественных средств этих в вещественном мире дух ничего сделать не может, не может даже проявиться»[2, c.XXIII].

И Даль приводит пример с нашими соседями, братьями одного корня, у которых славянский язык слился с западными. Образовался новый язык, но от этого насилия его обдало мертвизною, и он окоснел, что ярко выразилось утратою им своего слогоударения.

Работа Даля была невидной и некорыстной. Сколько себя помнил, его всегда смущала и тревожила несообразность письменного языка по сравнению с устной речью простого русского человека; не отклоняясь от духа языка, простой человек поневоле выражался ясно, прямо, коротко и изящно. Жадно хватая налету родные речи, слова и обороты, когда они срывались с языка в простой беседе, Даль записывал их для памяти, для изучения языка, потому что они ему нравились. И сколько раз было, что слова этого не было ни в одном словаре, а слово это было чисто русское!!!

Запасы уже требовали для себя подводы. У него был интересный случай во время русско-турецкой войны(1829г.),  когда в военной суматохе пропал его вьючный верблюд. О чемоданах с одеждой он мало заботился. «Беседа с солдатами всех местностей широкой России доставила мне обильные запасы для изучения языка, и всё это погибло. К счастью, казаки подхватили где то верблюда с кларнетом и  через неделю привели его в Андрианополь».[2, c.XXIV].

Когда Далю отказала  в какой-либо поддержке Академия наук, ему пришлось самому, с надеждой только на Бога и себя, взяться за составление словаря. Взвешивая силы и средства, т.е. знания и способности, Даль ясно отдавал себе отчёт в том, что ему не доставало общих познаний языковедения, и в частности грамматики. Мало того, с грамматикой он находился в разладе, т.к. всюду встречал в русском языке грамматику латинскую и немецкую, а русской не находил.

Но зато: 1) был большой склад запасов, не вошедших доселе в наши словари (свыше 80 тысяч слов – А.М.);  2)было сильное сочувствие живому русскому языку, близкое знакомство с ним, могущее заменить (частично) ученость;  3) была и любовь к нему, ручавшаяся за одоление труда, за стойкую, усидчивую работу над этим делом по конец жизни;  4) кроме того, разнородность службы: морской, военной, врачебной, гражданской, склонность к естественным наукам и всем ремёслам ознакомили его по языку и понятиям с бытом разных сословий и состояний наук и знаний. И взвесив всё это, Даль приободрился, решив, что всего одному не одолеть, но ему дана своя часть работы, свой талант, который он и обязан пускать в оборот.  А дальше «Найдутся более даровитые и ученые труженики, которым уже легче будет дополнить, чего не достаёт, найдя одну часть дела готовою, … основу и сущность моего словаря… Передний заднему мост»[1, c. 206].

Но как смотреть на все местные наречия или говоры, из которых народный язык слагается? Даль говорит, что за исключением ближних соседей Малой и Белой Руси, у нас нет наречий, а разве одни говоры. Местные же говоры – законные дети русского языка и много краше письменного жаргона. А оборотам русской речи можем поучиться во всякой местности Руси, во всякой деревушке, во всякой лачуге. Местные отклонения языка столь незначительны, что их даже не всякий замечает…  Даль указывал: «Наречием, более в политическом смысле, называют областной, местный говор небольшой страны, также язык местный, искаженный, отшатнувшийся от коренного языка, родившийся от смеси двух и более языков»[2, c. LVI].

В частности, останавливаясь на наречиях разных регионов России, Даль отмечал крайнюю, изменчивость и шаткость ударений, в Новороссии: гл`ыбоко, тамож`енный, деньг`ами и др. Даль вовсе не утверждал, что все слова народной речи должны быть внесены в образованный русский язык. Но он утверждал, что «мы должны изучать простую и прямую русскую речь народа и усвоить её себе, как  всё живое усваивает добрую пищу и претворяет ее в свою кровь и плоть»[2, c. XXVI].

Но какой порядок принять  для Словаря, – алфавитный или корнесловный? И тот, и другой имеет  недостатки. При алфавитном способе слова подбираются в азбучном порядке и объясняются сами по себе, «будто иных прочих и не бывало. Самые близкие и сродные при законном изменении своем на второй и третьей букве разносятся далеко врозь и томятся тут и там в одиночестве; всякая живая часть речи разорвана и утрачена; слово, в котором не менее жизни, как и в самом человеке, терпнет и коснеет; одни и те же толкования должны  повторяться несколько раз. Читать такой словарь нет сил, на десятом слове ум притупеет и голова вскружится, потому что ум наш требует во всём… разумной связи, постепенности и последовательности. Притом… мертвый список слов – не помощь и не утеха… Словари на всех языках составлены же этим порядком, стало быть, это находят удобным… Беру опять такой словарь в руки,  перелистываю его день и другой, но … с тревожным чувством откладываю в сторону. Нет, такой словарь мне не рука.  Как я его пущу в дело, как вызову из него и отрою все сокровища..?»[1, c. 359].

При этом способе, – говорил Даль, – «я не могу найти слова, которого у меня не хватает; не могу посмотреть сряду самые близкие (сродные) слова, чтобы освоиться с основным значением слов этого корня; не могу отыскать под общим, родовым понятием нужные мне выражения, оглянуть закон и порядок словопроизводства, чтобы осмыслить речь свою… – всё раскинуто врозь; одним словом это не словарь… это список, сборник слов… без связи и смысла, для крайне ограниченного употребления, и более для иностранца, чем для русского[2, c. XXVII].

Второй способ, корнесловный, очень труден на деле,   потому что знание корней образует уже по себе целую науку и требует изучения всех сродных языков, не исключая и отживших. К тому же этот способ основан на началах шатких, где без натяжки не обойдешься. Сверх того при отыскании слов корнесловный порядок предполагает в создателе и читателе одинаковый взгляд и убеждения насчет отнесения слова к тому или иному корню… Поэтому требуется особый, объёмистый указатель и необходимо отыскивать каждое слово дважды, а это докучает и утомляет»[1, c. 360; 2,с. XXVII].

Даль решился собрать по семьям, или гнездам все очевидно родственные по смыслу слова. А в азбучном порядке есть указания, где искать каждое необходимое слово. Такой словарь Даль представляет себе настольной книгой каждого образованного человека. « В этом словаре под каждым главным, родовым или собирательным словом … должны быть размещены с подробным толкованием все подчиненные выражения, относящиеся к одному и тому же предмету». Словарь состоит из целого ряда статей, в каждой из которых объяснены десятки и сотни слов. «Если мы находим на своём месте слова: гора, цепь, кряж, отрог, хребет, сырт, курган, холм, сопка, угорье, изволок, взлобок, скала, отпрядыш, камень и пр., то всех этих слов никто в случае надобности отыскать и собрать не может, а равно не найдет их сравнительного объяснения, которое одно только в состоянии дать истинное понятие об их значении». Но! «все речения эти, как и множество, подобных им, совокуплены и объяснены сравнительно под общим понятиям «гора», выражающим всякое возвышение земной поверхности»[2. XCI].

И так как запасами и заготовками для Даля были не просто столбики услышанных слов, но стоящая за словами жизнь во всей полноте, то Толковый словарь явил собой энциклопедическое сочинение. Рассматривая родовые отношения гроздей слов, Даль нашел общий закон их взаимосвязи. Этот закон даёт правила образования слов звеньями, цепью, начиная обычно с глагола. И Даль добавляет: «как верно схвачена была К. Аксаковым, при рассмотрении им глаголов, жизненная, живая сила нашего языка! Глаголы наши никак не поддаются мертвому духу такой грамматики, которая хочет силою подчинить их одним внешним признакам; они требуют признания в них силы самостоятельной, духовной…  своего значения и смысла». «Кажется, будущая грамматика наша должна будет пойти сим путём, т.е. развивать наперёд законы словопроизводства, разумно обняв дух языка, а затем уже обратиться к рассмотрению каждой из частей речи»[2, c. XXVIII – XXIX].

При объяснении и толковании слов Даль передавал смысл «одного слова другим, а тем паче десятками других, и это вразумительнее всякого определения, а примеры ещё более поясняют дело. Каждое из объяснительных слов найдётся опять на своём месте, и там в свою очередь объяснено подробнее тождесловами»[1, c. 364].

Так понял Даль настоятельную потребность следовать призванию своему, назначению, предопределению. Среди сокровищ, вошедших в Словарь в числе примеров, – пословицы и поговорки как коренные русские изречения, занимают первое место; их свыше 30 тысяч… «Кому они не любы, тот легко может перескочить через них, а иной может быть, вникнув в дюжий склад речи, увидит, что  тут есть чему поучиться»[1, c. 367; 2, c.XXX].

Словари, которые были до Даля, действительно были нетолковыми. Даже академический словарь (областной), был издан сырьём, как запасы были доставлены. То есть это не труд ученого братства, а подарок не входившего в рассмотрения рукописи издателя. И Даль спрашивает: может быть, Словарю не стоило давать название Толкового словаря, а назвать «Запасы для Толкового словаря»? Но сам же отвечает: «Если словари, которые были доселе, назывались не запасами, а словарями, то, как же общий свод их, с прибавкою свыше 80 тысяч слов (конкретно, 83 – А.М.), с объяснениями и примерами гораздо более полными и цельными, не назвать словарём?»[2, c.XXXII]. Даль объяснил и снабдил примерами около 200 тысяч слов.

И ещё Даль писал: «Вместо «русского» сказано «великорусского». Кажется, это будет точнее и правильнее, – и объяснял, – малорусское и белорусское наречия, не говоря уже о прочих славянских языках … исключены, по крайности стали не обязательны для словаря, а могли войти в него кое-где, по неразрывной своей связи с целым, для пояснений и толкований»[2, c.XXXII].

Да, священный язык наш обрёл своего Светоча. Проблемы, стоящие перед Далем, ему удалось одолеть лишь потому, что  чувство любви и вкус к чистоте и жизненности языка, а также безграничное трудолюбие подвигли этого подвижника Земли Русской. Словарь содержит 200 тысяч слов. (для сравнения – в еврейском, на котором написана Библия, лишь 15 тысяч).

Биограф Даля, В. Порудоминский, пишет: «Толковый словарь Даля берут в руки не для того лишь, чтобы отыскать нужное слово…»  «его открывают как величайшую сокровищницу языка нашего. Как богатейшее собрание пословиц – хранилище народной мудрости. Его читают как повесть. Его изучают как своеобразную энциклопедию жизни русского народа»[1, c.370].

Даль был признателен в своем гигантском труде не только предшествующим словарям,  но всем сообщавшим ему в течение последних 25 лет по его просьбам сборники слов, заметки, объяснения и запасы. Сделаем, однако, заметку о словарях – предшественниках. «В областной словарь Академии наук вошло всё без разбора, что присылали по должности уездные учителя, и с теми же безобразными объяснениями, … утратившими всякий толк и смысл, однобокими или неверными.  В словаре этом от А до У (от аза до ужицы) тянется путаница по недоумению, как быть с нашей грамматикой, которая сбила с толку целое ученое братство, чем принятые правила и доказали несостоятельность свою»[2, с.XLIV].

На эту насильственность и несостоятельность грамматики указывали и предшественники Даля: Востоков, а тем более Греч и К.Аксаков.

Даль признавал, что он сам не избежал ошибок и недочетов в своём словаре, но чтобы их устранить, надо было бы прожить два или три века. «Но, – писал он, – при самых простых, обиходных глаголах в словарях наших недостаёт половины производных: при глаголе «давать» у меня добавлено противу других словарей 11 слов.., при глаголе «давить»- 14.., «жалеть»- 19, «дарить»- 26 и т.д.. Я не выбираю на выбор, а беру примеры сподряд»[2, XLVII].

Вот такой был некорыстный труд, коему конца он никогда не чаял увидеть. А помощников или сотрудников в отделке словаря у него не было. Ибо очень трудно найти людей, безвозмездно целые годы жизни своей работающих не на себя, как батрак. Поэтому весь капитальный труд выполнен самим Далем. А в наше время не раз было отмечено, что это труд нескольких научно-исследовательских институтов!

Даль был награждён Ломоносовской премией Академии Наук и избран Почётным академиком. Выступая перед Обществом Русской Словесности, Даль говорил, что мы (т.е. интеллигенция) до того шатко знаем свой язык, что вместо «обыденный» употребляем «обиходный», вместо «обознаться» – «опознаться»… И таких примеров тысячи. « А вместе с тем мы наполняем язык длинными жесткими словами, по сути своей чужими русскому языку. «Где эти семипяденные слова, с толкотнею четырех согласных подряд, в народе? Народ не говорит «предохранительная оспа», а говорит «охранная», не говорит «по воспрепятствовавшим обстоятельствам», а говорит «сталась помеха». В «собственном дому» – да почему же не в «своём»? Или разносный с почты не найдёт меня в своем доме? И «собственность» вытеснила родное слово «соб»… Если чужое слово принимается в другой язык, то по крайней мере позвольте переиначить его настолько, насколько требует дух того языка: он господин слову, а не слово ему!»[2, c. XXXIX, XLI].

И ещё: «Мне случалось слышать от людей, впрочем, умных и уважительных, … что всё равно какими словами  не объясняться… – лишь бы в том, что пишешь, был ум, сердце, душа и жизнь… Это убеждение ошибочное и вредное, как всякая ложь и ошибка: оно растлевает ум и сердце»[2, c.XLII]. В своём словаре Даль старался объяснить в первую очередь слова забытые, затёртые невниманием, а самые простые, всем известные значения, как он выражался, «нечего жевать».

Словарь Даля получил еще другое значение – в бытовом, этнографическом отношении он указывал на происхождение и сродство поколений, и потому областное наречие или говор не могут быть оставлены без внимания этнографом. О себе Даль говорил: «У меня данных много, есть заметки и образцы наречий почти всех уездов, не только каждой губернии, я редко затрудняюсь узнать по говору родину крестьянина»[2,c.LIV].

Даль поистине отдал все силы, всё время и все глаза словарю. Его Словарь – это жар-птица, которую он поймал, сослужив главную Службу своей жизни. Кроме того, он указал или исправил  множество слов искаженных в областном словаре Академии наук. А ещё множество так называемых офенских слов (воровского жаргона), т.е. сочиненных или искаженных Даль не принял из академического словаря.

Словарь Даля называют Русской Библией.

Французский писатель и философ 16 века М.Монтень сказал: «Пусть учитель, объясняя что-нибудь, покажет это ученику с сотни сторон и применит это к множеству различных предметов, чтобы проверить, понял ли ученик как следует и в какой мере усвоил это»[3, c.210]. Вот Даль и научал нас понимать объект познания с разных сторон! Его сознание проникло, по сути, в законы Бытия, ему была дана творческая сила, он оплодотворил пространство собранными формулами огненными. Даль был дан России для того, чтобы знания, высказанные правым словом, мы воспринимали не формально – лексически, а  содержательно и глубоко! Его тождесловы исходят от народа, это синонимические преобразования на уровне сознания народа. Это показатель того, что русскому народу органически присуще творческое (а не догматическое) осознание лексических форм языка и их преобразование при посредстве процессно-образного мышления. Вся передовая Россия увидела в Словаре Даля новый духовный и культурный подход ко всем вопросам жизни как государства, так и частных обиходов.

Список литературы.

1. Порудоминский В.И. Даль /В.И.Порудоминский. – М.: Молодая гвардия. Вып.17(505), 1971, 384 с.

2. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка /В.И.Даль. – М.: Русский язык, Том1-4, 1989 – 1990, 2717 с. (ссылки на страницы по 1-му тому).

3. Монтень М. Советы мудреца / М.Монтень – М.:Олма Медиа Групп, 2010, 303 с.

Источник