Эмиссия рисков – триллер с участием финансовых корпораций

Хотя развитие сюжета протекает в интерьерах Западной Европы второй половины Высокого Средневековья, в нём как в зеркале отразились все контуры и рамки, определяющие нашу экономическую жизнь здесь и сейчас. Будет небезынтересно взглянуть на своё отражение в прошлом. Также случившееся тогда предопределило формирование финансовыми корпорациями своей базовой стратегии, что тоже будет интересно.

По ходу действия мы продолжим, как и в предыдущей заметке, анализ возникающих рисков и инструментов их нейтрализации, задающих магистральное направление социогенеза. По-прежнему никуда не денется постоянно воспроизводящийся базовый риск капитализма – вымывание золота и серебра в накопление, ведущее к деградации денежного обращения и спроса, а с ним к коллапсу экономик и государств.

В прошлой заметке упор был на создаваемые государствами инструменты его купирования, порождавшие уникальные траектории создавших их социумов. Здесь же мы попутно займёмся обзором инструментов нейтрализации рисков денежного обращения, в том числе и повседневных, созданных самим Капиталом. По мере необходимости будем сжато обращаться к материалам прежних заметок, кто помнит содержание – может пропускать.

Рождение банков

Главным повседневным инструментом для нейтрализации рисков денежного обращения стали банки. Первые из них появились ещё в VI веке до н.э. в Новом Вавилоне – социуме с древними и глубокими олигархическими традициями, складывавшимися по линии Шумер-Аккад-Вавилон.

Новый Вавилон в отличие от Ассирии сделал акцент не только на военную экспансию, но и на внешнеторговую, что невозможно без развитого товарного производства. С последним связана высокая интенсивность товарно-денежного обмена и возможности извлечения немалой прибыли, естественно, в серебре – главной мере стоимости в Вавилоне. Складывая одно с другим, получаем непрерывное вымывание серебра из обращения, утекавшего в накопления и в изготовление статусных атрибутов. Это порождало личные риски и большой общесоциальный риск: личные – воровство и ограбление при хранении накоплений и перевозке денег, общесоциальный – дефицит денег в обращении, что резко тормозило товарно-денежный обмен, а с ним и экономику.

Уже первые банки Нового Вавилона лихо управились с личными рисками:

Следующим шагом явился переход к приёму и выдаче вкладов, безналичным расчётам между вкладчиками, оплате выписанных вкладчиками чеков. Это были уже чисто банковские, а не ростовщические операции. Банки Эгиби, Иддин-Мардука и многие другие постоянно занимались ими. В деловой жизни Вавилона VI века до н.э. такие операции стали обычным явлением, Белявский В.А., «Вавилон легендарный и Вавилон исторический».

Не менее лихо первые банки Нового Вавилона справились с базовым риском. Банки сразу же возникли с функцией «депозит → ссуда» – операцией, жизненно необходимой для возвращения значимой доли накоплений обратно в обращение. Их деятельность, несомненно, продлила стагнацию нововавилонского капитализма в момент торможения экспансии, резко замедлившейся из-за схватки олигархии с царём Вавилона Набонидом 556-539 до н.э. за власть и доступ к административной ренте:

Рассказывая о семье Эгиби и об Иддин-Мардуке, я не оговорился, упоминая банки – Вавилон эпохи столпотворения был родиной банков, как Шумер III тысячелетия до н.э. стал родиной бухгалтерии. Банки родились в результате развития ссудно-ростовщического и торгового капитала, а также денежного обращения. Их вызвала к жизни потребность в кредите, без которого деловая жизнь в Вавилоне VI в. до н.э. стала уже невозможной.

Благодаря вкладам банкир получал возможность по своему усмотрению распоряжаться деньгами вкладчиков, пускать их в оборот. Они приносили ему в среднем 20% годовых – такова была средняя ставка ссудного процента, а банковский процент, который получали вкладчики, был ниже ссудного примерно на 7%. Разница и составляла прямой доход банкира.

В Вавилоне банковское дело осталось неразрывно связанным с торговлей, предпринимательством, земледелием, домовладением, рабовладением и другими видами деловой активности. Ни Эгиби, ни Иддин-Мардук и не подозревали, что они банкиры. Отсутствовал даже термин для обозначения этой профессии. Для них банковские операции служили одним из многих видов получения доходов, притом не самым важным. В этом-то и состоит коренное отличие вавилонских банков от средневековых. Для Эгиби и Иддин-Мардука банковское дело было придатком к другим занятиям, тогда как для средневековых Барди, Перуцци, Медичи, Фуггеров или Вельзеров, наоборот, основной профессией, а прочие занятия служили дополнением к ней.

Вавилонская экономика в целом – сельское хозяйство, ремёсла, торговля, денежное обращение – находилась на уровне развития античного мира. Но страны, лежавшие за пределами Древнего Востока, в том числе Греция и Рим, достигли этого уровня лишь несколько веков спустя. Вровень с Вавилоном во всём мире шли только Египет и отчасти некоторые города Финикии и Сирии, Белявский В.А., «Вавилон легендарный и Вавилон исторический».

Лёгкая шлифовка функционала банков

Древняя Греция и Рим ничего нового к функционалу банков не добавили.

Сначала в Древней Греции была в чистом виде реализована функция «хранение денег». Её взяли на себя храмы, позже банки. Выглядело это как комната с полками или столами, заставленными кувшинами с деньгами, на которых значились сумма, имя владельца и дата поступления. За хранение, естественно, взималась плата. Несомненно, что между клиентами одного хранилища производились безналичные расчёты.

После введения с лёгкой руки Лидии чеканки стал актуальным риск порчи, соответствия номиналу, сравнения и обмена монет. Проверка была делом не простым, требовавшим высокой квалификации. Трапезиты, так называли банкиров в Древней Греции, от греческого trapeza – стол, добавили, следуя велению времени, функцию проверки и обмена монет.

Очевидно, что хранение денег в запертых казематах надёжно купирует личные риски, но быстро убивает денежное обращение, а с ним и экономику. Поэтому трапезиты, отвечая высокому спросу на деньги, инициировали ссудные операции. Клиентам представилась возможность менять статус вклада с просто «хранение» на «депозит», чем они и воспользовались: кто же не хотел заработать больше?

В Древнем Риме банкиров именовали менсариями, от латинского mensa – тот же стол, или же аргентариями, от argentum – серебро. Ничего нового к функционалу банков Рим не добавил. Зато одарил нас термином «депозит», понятием срочный депозит, ограничением сверху ставок по ним – тогда 6-12% годовых, а также первыми законами, в явном виде регулировавшими отношения банк-клиент.

Термин «банк»

После Рима евразийская Цивилизация вступила в тысячелетие феодализма. Вынужденный возврат к натуральному обмену существенно снизил объёмы товарно-денежного обмена и потребность в деньгах. Сжатие денежного обращения сильно проредило кормовую поляну банкиров и спрос на функционал банков.

Возрождение банков началось с конца XI века там, где шло активное восстановление денежного обращения, прежде всего в Северной Италии. Оттуда и дошёл до нас классический термин «банк»: от итальянского banco – всё тот же стол, стойка, лавка, прилавок. В итоге новый термин с древним содержанием распространился, следуя за финансовыми капиталами, превратившимися в мощную социальную силу, на весь Мир.

Убийственный инструмент «ссуда»

Банки, конечно, несколько замедляли деградацию денежного обращения и отдаляли крах, но ненадолго. Ссуда, будучи инструментом прямой инъекции денежных накоплений в заёмщика, тут же генерирующего спрос, является «лекарством» мгновенного действия от деградации и спроса, и обращения. Но долг платежом красен и необходимость скорого возврата денег, да ещё с процентами начинает планомерно добивать и заёмщика, обратившегося за ссудой явно не от хорошей жизни, и денежное обращение.

Ещё одна зарисовка-реконструкция из жизни Нового Вавилона:

Наряду с торговлей товарами в Вавилонии издавна процветала торговля деньгами – ростовщичество. Оно пропитало все поры вавилонской деловой жизни, наложило на неё и на самих вавилонян неизгладимый отпечаток.

Давно прошли те времена, когда ростовщик за несколько мер ячменя или фиников закабалял должника и превращал его в раба. Ростовщик времён столпотворения выглядел гораздо цивилизованнее и деликатнее своих предшественников, что, однако, не мешало ему получать такие прибыли, которые тем и не снились. Ростовщик получал доход в виде ссудного процента, ставка которого в VI веке до н.э. колебалась от 10 до 33% годовых. Обычной была ставка в 20%. Это была вавилонская норма прибыли – тот уровень, с которым сравнивалась доходность в любой сфере хозяйственной деятельности. Если земля, дом, раб давали прибыль ниже 20% своей стоимости, они считались нерентабельными.

В случае сомнений в платёжеспособности должника ссуда обеспечивалась залогом земли, дома, раба или иного вида имущества. Получить долг не всегда было простым делом. Кредитор не имел прав на личность должника. Он мог забрать только залог, но и это считалось неэтичным: ростовщичество в неприкрытом виде вызывало осуждение. Поэтому ростовщики часто прибегали к маскировке своих действий. Они давали ссуды под поручительство третьих лиц, и в случае неустойки залог забирали не кредиторы, а поручители, с которыми после этого и имели дело кредиторы.

Если должник начинал задыхаться под бременем долга и процентов, «гуманный» ростовщик не спешил топить его, а напротив, давал ему новые ссуды, чтобы тот был в состоянии продолжать уплату процентов. Должник на долгие годы попадал в силки ростовщика. Подчас дело тянулось из поколения в поколение. Ростовщик времён столпотворения перестал быть тигром, стремившимся слопать свою жертву. Он превратился в терпеливого паука, постепенно высасывавшего из должника все жизненные соки,  Белявский В.А., «Вавилон легендарный и Вавилон исторический».

По характеру своей деятельности депозитные банки являются системными ростовщиками, пользующими для этого не только собственный капитал, но и накопления клиентов. Их деятельность поднимает объёмы выданных ссуд, а с ним и возникающих в перспективе рисков, на принципиально иной уровень.

Ссуда относилась к категории убийственного «лекарства» от деградации денежного обращения и спроса. Она регенерирует их ровно до той поры, пока скорость роста объёма выданных ссуд таков, что интегральный заёмщик в состоянии не только гасить проценты и ранее выданные ссуды, но и не сокращать спрос на товарную продукцию. Сие возможно только при росте общей суммы долга год от года в темпе геометрической прогрессии со знаменателем ощутимо выше единицы, как минимум на десятки процентов. На интервалах в десятки лет такой рост можно охарактеризовать как лавинообразный. Поэтому ссуда, заливая деньгами один системный риск – деградацию денежного обращения и спроса, моментально порождает следующий – стремительный рост задолженности, а с ним риск массового дефолта.

По характеру вызываемой зависимости и потребности в постоянном увеличении дозы ссуда больше похожа на социальный наркотик, чем на лекарство. Выступив на мгновение в качестве обезболивающего, она мгновенно вызывает зависимость, порождающую эмиссию рисков в рабочем теле социума.

В Древнем мире зависимость время от времени купировали посредством массового убийства кредиторов – или восставшие заёмщики, или волею диктаторов подобных Луцию Корнелию Сулле, Марку Эмилию Лепиду и иже с ними. Диктаторы, помимо казней и проскрипций, физически уничтожавших кредиторов, могли принуждать их к частичному или полному прощению задолженности. Поэтому крупные финансовые капиталы начали выставлять перед собой толпу мелких розничных посредников, практически неуловимую ни для физической, ни для экономической казни, аналогично тому, как в Новом Вавилоне кредиторы проделывали это во избежание репутационной «казни»:

Социум, подсев на убивающую его ссудную «иглу», не в состоянии слезть с неё без упомянутых выше жестоких мер, даже если захочет. Поэтому церковный запрет на ссудный процент, под страхом лишения причастия или изгнания из государства, следует рассматривать как абсолютно адекватную реакцию системы на эмиссию фатальных социальных рисков. Ушлые дельцы, конечно, исхитрялись обходить запрет, но всё же основную массу мелких ремесленников и землевладельцев он от соблазна решать проблемы с помощью ссуд ограждал.

Новый игрок – сетевая финансовая корпорация

Совместно с бурным ростом межрегиональной торговли существенным риском денежного обращения становилось перемещение больших денежных сумм. Тогда как издержки на действенную вооружённую охрану были очень высоки. Решить проблему могли только банковские структуры с развитой сетью представительств и высоким уровнем вооружённой охраны. Первым удовлетворил этим требованиям Орден бедных рыцарей Христа, известный как тамплиеры или «храмовники».

Вовсе не случайно годы его существования 1119-1312 совпали с расцветом в Северной Италии первой версии классического капитализма, сопровождавшимся интенсификаций денежного обращения. Орден, раскинувший широкую сеть в Европе и Передней Азии, имел жёсткую иерархическую структуру во главе с Великим магистром. Его защищала собственная военная мощь и покровительство папы Римского, что обеспечило освобождение от церковных налогов и подсудность только Святому Престолу.

Защита паломников в Святую землю – такая цель декларировалась при учреждении Ордена. Однако когда широкая сеть командорств (возглавляемые командорами территориальные подразделения духовно-рыцарских орденов) покрыла всю Европу и Ближний Восток, у Ордена появилась уникальная возможность – не только хранения, но и выдачи денег в любой точке «мира». Последняя услуга была в дефиците, что превратило тамплиеров в крупнейшую банковскую корпорацию Европы.

Его командорств, считая зависимые замки и монастыри, насчитывалось в XIII веке пять тысяч. А военная машина Ордена (её численный состав на пике могущества достигал двадцати тысяч) обеспечивала в первую очередь финансовую деятельность. За умеренную плату тамплиеры осуществляли перевозку вверяемых им денег и ценностей туда, куда укажет заказчик, например, от погибшего паломника к наследникам, между заимодавцем и заёмщиком, покупателем и продавцом.

Потребности минимизации затратной перевозки денег продиктовали тамплиерам введение с XIII века в широкий оборот чеков – распоряжений о выдаче указанных в нём сумм лицам, идентифицируемым по оставляемым в момент выписки чеков отпечаткам пальцев. Это было повторением опыта банков Нового Вавилона, на иной технической базе и в ином масштабе. Отныне в паломничество и не только можно было отправиться с куском пергамента, а полновесную монету получить в любой прецептории – минимальной административной единице Ордена. За операции с чеками, естественно, брался сбор. Дважды в год они пересылались в прецептории выписки для окончательного учёта, после чего прецептории с отрицательным балансом поступление-выдача пополнялись деньгами.

В отличие от неоднозначного инструмента «ссуда», данные услуги несли социуму ощутимую пользу без отрицательных последствий:

Естественно, что владение и распоряжение гигантскими средствами соблазнило тамплиеров к занятиям самой доходной и востребованной финансовой операцией – выдачей ссуд. Ордену, который был рабочим инструментом Римской Курии, не составляло особого труда обходить запрет без риска подвергнуться репрессиям. Ссуду у храмовников можно было взять под 10%, что было существенно меньше стандартных 20-40%, поэтому постепенно в числе их должников оказались все сословия – от королей и пап до крестьян.

Но помимо тамплиеров в Европе в ту эпоху действовали ещё две значимые сетевые финансовые структуры – корпорация Иврим (евреи) и корпорация ломбардцев. Знакомство с ними начнём с Иврим.

Неоднозначное приобретение

Новый Вавилон одарил Цивилизацию не только банками, но и корпорацией Иврим. Она возникла в период иудейского плена, после того как Навуходоносор II в два приёма, в 597 и в 586 до н.э., угнал в Вавилон несколько десятков тысяч жителей досаждавшей ему Иудеи. То была сплошь элита Иудейского царства – царь Иехония с семьёй и свитой, придворные, столичная знать, жреческое сословие, пророки, тысячи воинов, плотников, кузнецов и прочих ремесленников. В Вавилон параллельным переносом был перемещён высший административный, силовой, интеллектуальный, мастеровой срез иудейского социума вместе с готовой административной и церковной структурой. В Иерусалиме и Иудее осталась только беднота.

Вавилон, издревле пронизанный традициями стяжательства и власти олигархии, характеризовался высоким уровнем свобод – экономических и вероисповедания, в том числе для рабов. Коммерциализация рабства привела к тому, что талантливые рабы свободно занимались экономической деятельностью, более того в талантливых рабов, которым поручалось дело, инвестировались деньги – главное, чтобы они несли прибыль.

Иудейские пленники, изначально скреплённые административным и религиозным каркасом – старейшинами Иехуды, пронизанные идеей возвращения в Землю Обетованную – дабы вернуть себе всё оставленное в Иудее, сразу оформился в закрытую социальную структуру, имевшую все признаки корпорации. В сравнении с конкурентными возможностями корпорации все остальные субъекты экономики выглядели пигмеями. Её невероятная энергетическая эффективность в конкурентной среде и позволила ей стабилизировать и сохранить структуру. Корпорация в полной мере воспользовалась всем объёмом экономических свобод и возможностями богатейшей в тот момент экономики Древнего мира.

Энергетическая эффективность – необходимое условие стабилизации корпорации, но недостаточное. Её административной структуре требуется идеологический инструмент стабилизации. Им стал Устав корпорации.

Адаптивный Устав корпорации Иврим

Тора – Пятикнижие Моисеево – была записана в Вавилоне. Она является главным разделом Письменной Торы – Письменного Закона, включающего ещё два раздела: Невии́м – Пророки и Ктуви́м – Писания. Вместе они составляют Тана́х – еврейское Священное писание, которое в христианской традиции практически эквивалентно Ветхому Завету.

Письменная Тора стала первым Уставом корпорации. Эта чисто иудейская инновация была главным инструментом, который помог жёстко отделить и противопоставить пленников миру, дабы стабилизировать корпорацию: «И не вступай с ними в родство: дочери твоей не отдавай за сына его, и дочери его не бери за сына твоего», Второзаконие 7:3.

Поскольку жизнь непрерывно и непредсказуемо меняется, твёрдому Слову Божьему сложно исполнять функцию адаптивного права. Поэтому Тора послужила каркасом – своего рода конституцией, опираясь на которую постоянно создавался и подгонялся оперативный закон.

Первая динамичная адаптивная часть закона была привнесена в Корпорацию в формате Устной Торы – Устного Закона. Его вместе с Письменной Торой Всевышний «передал» Моисею на горе Синай. Со временем Устная Тора усложнялась, диаспора расселялась. Дабы оперативный Закон не был рассинхронизирован в разных частях диаспоры – нашпигован противоречиями, был удобен для изучения, применения, его записали в письменном виде. Так родилась Мишна́ – буквально «повторение».

Но жизнь, а с ней и закон не стояли на месте, поэтому дальше предметом толкования стала уже сама Мишна. Так появилась Гемара́ – буквально «учение» – бурная письменная дискуссия вокруг Мишны. Гемара состоит из двух разделов – Галаха́ и Аггада́. Галаха́ – традиционное право, регламентирующее религиозную, семейную и социальную жизнь иудеев. Аггадá – исторические предания и легенды, афоризмы, притчи религиозно-этического характера, предназначенные облегчить усвоение и применение первой части.

По мере того как Гемара усложнялась, возникла настоятельная потребность зафиксировать и систематизировать Мишну и Гемару, что и было сделано в едином труде – Талмуде. Талмуд – буквально «изучение». Будучи обобщением и систематизацией Гемары, Талмуд, как и она, тоже состоит из двух разделов – Галаха и Аггада, и рассматривается как развёрнутый комментарий к Мишне.

Классических Талмудов два – Иерусалимский и Вавилонский. Первый создавался в III-IV веках в Тверии на северо-востоке Палестины, Вавилонский позже – в IV-VIII веках. Вавилонский Талмуд написан, во-первых, позже, во-вторых, Учителями, представлявшими не бедствовавший в Иудее этнос, а саму Корпорацию – диаспору, поэтому более актуален, практичен и стал главным. Зачастую его так и называют – Гемара. Главенство Талмуда из Вавилона хранит память о том, что Вавилония долго оставалась главным методологическим и духовным центром корпорации Иврим: «Сами еврейские культура и традиции, как подробно описано в вавилонском Талмуде, сложились в Месопотамии», Пол Кривачек, «Вавилон. Месопотамия и рождение цивилизации».

Давно исчез город Вавилон, но рождённый в его землях идеологический форпост Иудаизма ещё долго функционировал, вплоть до Средних веков, корректируя тонкие настройки базовой идеологии расселившейся диаспоры. Наличие источника закона, общего для всех иудейских общин «в плену», в высокой степени синхронизировало трактовки и практики его применения в локальных дивизионах.

Талмуд – огромный и хаотический массив информации. Со временем задача его адаптации к изменчивым обстоятельствам потребовала очередной систематизации и шлифовки для облегчения усвоения сложных текстов. Первый подход к адаптации Талмуда предпринял в Испании в XII веке Моисей Маймонид, написавший 14 книг Мишне Торы – буквально «повторение Торы». Следующую адаптацию практик выполнил в XVI веке Йосеф Каро, составивший системный и актуальный кодекс практических положений Устного Закона «Шулхан арух» – буквально «накрытый стол». В него, в отличие от Мишне Торы, были включены практики, обычаи и установления не только сефардов – испанских евреев, но и традиции ашкеназов – условно немецких евреев.

Становление в Новом Вавилоне социального оператора

В Новом Вавилоне корпорация не только сформировалась, но и была определена её главная специализация и уникальная кормовая база.

Идея о непременном возвращении в Землю Обетованную обусловила выбор пленниками профессий – с максимальным избеганием привязки к земле и недвижимости. Тому же способствовала и исходная социальная и трудовая специализация пленников – отсутствие крестьян. В итоге состоялась трансформация Корпорации в замкнутое сообщество свободных профессий.

Таким образом, исходные начальные условия породили уникального социального оператора в формате корпорации, специализировавшегося не в трудах праведных на земле, а в операциях на социальной ткани. Он, в отличие от этноса, был привязан к геофизическому ландшафту весьма опосредованно, за исключением мерцавшей где-то там далеко впереди мифической встречи с Землёй Обетованной. Социальный оператор в формате замкнутой Корпорации – в этом принципиальное отличие корпорации Иврим от других этнических групп, кроме, пожалуй, цыган. Остальные же этносы являются, прежде всего, ландшафтными операторами.

Языческий монотеизм

Уязвимость человека древности перед силами природы и ландшафта вынуждала его поклоняться целому пантеону богов – каждый ответственный за свою сторону бытия. Боги в картине Мира Человека являются прямым следствием абстрактного мышления – имманентной ему причинно-следственной парадигмы восприятия. Как следствие, у любого необъяснимого Сильного Явления имеется Сильная Причина – Бог, который воздействует на Мир так же, как человек на лежащий под ним ландшафт. И человек, не будь дурак, пытался договориться с богами в режиме «ты мне – я тебе»: просьба о благосклонности за сравнительно небольшую мзду – приношения. Из необходимости занести «взятки» во многие Высокие инстанции проистекало многобожие язычества.

Но если ты социальный оператор, то оперируешь только на социальном ландшафте, и успех твой практически не зависит от геофизических неурядиц. Даже фатальная катастрофа или война, убивающая этнос, мало что меняет для социального оператора – разве что состав лежащей под ним «почвы». Поэтому для успеха вполне достаточно договориться о содействии с единственным Богом, но непростым, а таким, который делит людей на оператора и социальный ландшафт – в этом корни иудейского монотеизма в пакете с избранностью. Ведь чтобы стать успешным оператором на социальном ландшафте, надо не просто отделить себя от него, но и стать над ним. Отсюда императивная исключительность и богоизбранность – важнейшая часть Завета – договора между Богом и Моисеем, часть его «сделки» с иудеями. А с прочими ландшафтными богами пусть договариваются другие социумы, с которых корпорация Иврим будет снимать жатву.

Но несмотря на очевидный прорыв к монотеизму, содержание Иудаизма ни на йоту не отступило от главного императива язычества – «ты мне – я тебе»: мы Тебе почитание Закона и жертвоприношения, как Ты того потребовал, Ты нам – власть над сынами человеческими. Примерно так, сразу же с обозначением главной специализации – давать взаймы, но не брать:

Ты народ святой у Господа, Бога твоего: тебя избрал Господь, Бог твой, чтобы ты был собственным Его народом из всех народов, которые на земле… потому, что любит вас Господь. Соблюдай заповеди и постановления и законы, которые сегодня заповедую тебе исполнять, Второзаконие 7:6,8,11.

И если вы будете слушать законы сии и хранить и исполнять их, то Господь, Бог твой, будет хранить завет и милость к тебе… Введёт тебя Господь, Бог твой, в землю, в которую ты идёшь, чтоб овладеть ею, и изгонит от лица твоего многочисленные народы,… предаст их тебе Господь, Бог твой, и приведёт их в великое смятение, так что они погибнут,… не устоит никто против тебя, доколе не искоренишь их, Второзаконие 7:1,2,12,22,23,24.

Ибо Господь, Бог твой, благословит тебя, как Он говорил тебе, и ты будешь давать взаймы многим народам, а сам не будешь брать взаймы; и господствовать будешь над многими народами, а они над тобою не будут господствовать, Второзаконие 15:6.

Тогда сыновья иноземцев будут строить стены твои, и цари их служить тебе, ибо в гневе Моем Я поражал тебя, но в благоволении Моем буду милостив к тебе. И будут всегда отверсты врата твои, не будут затворяться ни днём, ни ночью, чтобы приносимо было к тебе достояние народов и приводимы были цари их. Ибо народ и царства, которые не захотят служить тебе, погибнут, и такие народы совершенно истребятся, Исайя, 60:10,11,12.

И придут иноземцы, и будут пасти стада ваши, и сыновья чужеземцев будут вашими земледельцами и вашими виноградарями. А вы будете называться священниками Господа – служителями Бога нашего будут именовать вас, будете пользоваться достоянием народов и славиться славою их, Исайя, 61:5,6.

Языческие жертвоприношения, при обещании столь щедрого отклика на лояльность, естественно, никуда не делись из Иудаизма. Они лишь прервались с семидесятого года нашей эры, после разрушения римлянами Второго Храма, до момента сооружения Третьего:

Нет, мы не отказались от жертвоприношений, как это предписано Торой. Эту роль, согласно решению Мудрецов, с момента разрушения Второго Храма исполняют молитвы. Мы ждём с нетерпением, день за днём, когда вновь удостоимся приносить жертвы в Храме в Йерушалаиме, и мы твёрдо верим, что день этот настанет. Просто мы должны пройти определённый путь, чтобы исправить «повреждения», приведшие к разрушению Храма. Чтобы наши жертвоприношения в Храме никогда уже не иссякли, ссылка.

Поэтому Тора – очевидный шаг к монотеизму, но не отказ от язычества. Это продвинутая адаптация традиционных религий ландшафтных операторов к нуждам социального оператора – новорожденного корпоративного монстра. Монотеизм с избранностью – адаптация, позволившая решить задачу смещения операционной деятельности с геофизического на социальный ландшафт.

Сетевая Корпорация свободных профессий

Специализация в свободных профессиях, отсутствие привязки к земле и локальному этносу позволили диаспоре сравнительно легко сниматься с территорий и перемещаться в любые места, где наличествует экономически развитый социальный ландшафт, что обусловило быстрое превращение корпорации Иврим в разветвлённого сетевого оператора.

Сетевая Корпорация была в состоянии обеспечить своим талантливым особям высочайший уровень юридической поддержки, латентной силовой защиты и налоговых льгот. Общины Иврим с успехом добивались юридического иммунитета, автономии во многих вопросах жизни, возможности выкупа евреев из тюрьмы. В том числе обладали автономией в сборе и уплате налогов, решая с чиновниками вопросы по урегулированию нормы податей на общину в целом и выступая финансовыми агентами властей по их сбору.

Не было равных корпорации в инфраструктурном и информационном обеспечении предпринимательства. Куда бы ни перемещался еврей с деньгами и связями, получив от общины разрешение на ведение дел, он везде погружался в благоприятную для него среду. Никто не обладал более полной информацией о целях, проектах, желаниях, слабостях местных аристократов и богатых нуворишей, чем труженики свободных профессий – управляющие, домашние врачи, учителя, портные, парикмахеры и пр., в чём и специализировались низшие слои корпорации Иврим. От них в неё втекала информация, столь необходимая для успеха в ведении коммерческих дел.

Всё это превращало остальных субъектов экономики в сравнении с Иврим в жалких пигмеев. Только опора на силу административной власти или бурный всплеск эксклюзивной ренты позволяли местным элитам противостоять напору Корпорации. Но лишь эпизодически и на коротких временных отрезках, поскольку бурная эксклюзивная рента имеет свойство быстро опустошать финансовый ландшафт, а монархи и монархии, а с ними и этнические элиты, бренны, тогда как Корпорация Иврим «вечна».

Рабочее тело Корпорации

Как в любых социальных группах в корпорации Иврим присутствует расслоение, поэтому не сказать, чтобы жизнь на её нижних этажах – сахар:

В еврейской общине проявилась тенденция превратить общинное руководство в замкнутую олигархическую группу, наделённую богатством, учёностью и знатностью рода, имеющую довольно досуга, чтобы безвозмездно исполнять свои обязанности. Время от времени недовольство рядовых членов вынуждало руководство менять  систему выборов, налогообложения, структуру общины и т.п. Так, в XIII веке в испанских общинах разгорелась ожесточённая внутренняя борьба, когда низшие и средние слои еврейского населения – простолюдины – выступили против олигархического меньшинства, электронная еврейская энциклопедия.

Рабочее тело корпорации Иврим обеспечивает ей конкурентные преимущества, но пользуется ими экономическая и обслуживающая её теократическая элиты. За непрямую косвенную эксплуатацию Корпорация расплачивается с нижними уровнями иерархии определённым уровнем социальной защиты, поддержкой общины в проведении активных операций на социальном ландшафте при наличии у иудея соответствующих талантов, а также наркотиком богоизбранности – эксклюзивным и бесплатным социальным лифтом.

Хотя бесплатный – преувеличение. За наркотик избранности приходится платить чудовищной деформацией этики и психики, готовностью оказаться под ударами этносов, когда алчность Корпорации при ошкуривании социального ландшафта превышает его болевой порог. В эти моменты рабочее тело, не имея достаточно ресурсов защитить себя или улизнуть, дабы переждать бурю, выступает щитом элиты Корпорации. Но все издержки и риски перевешивают предоставляемые общиной защита, потенциальные возможности и угар избранности – они как гвоздями вколачивают еврея в Корпорацию.

Но вернёмся в Вавилон.

Вопросы эффективности и устойчивости Корпорации

Уже к окончанию плена в Вавилоне, т.е. менее чем за столетие, Иврим удалось достичь высокого богатства и статуса. Поэтому когда в 539 до н.э. персидский царь Кир II захватил город и даровал свободу, в вожделенную Землю Обетованную пожелала вернуться меньшая часть «пленников с нижних этажей корпоративной иерархии. А богатые соплеменники профинансировали возвращение домой экономически несостоявшейся прослойки и религиозных фанатиков, ставших им обузой. Элиту и средние этажи Корпорации куда больше оставленных в нищей Иудее собственности и социального статуса привлекали возможности операций на богатом социальном ландшафте.

Сброс балласта, экономически несостоявшегося, но тоже заражённого бациллой исключительности, существенно повысил экономическую эффективность и внутреннюю устойчивость Корпорации, что было нелишним. Критическая масса проникнутых богоизбранностью экономических заурядностей в состоянии дестабилизировать диаспору, о чём, к примеру, свидетельствует вторая еврейско-римская война 115-118. Её второе название – война Квиета – по имени римского генерала, подавившего в 117 выступление евреев в Месопотамии и затем в самой Иудее. С иврита её название переводится как «восстание в изгнании», поскольку развязала войну не Иудея, а диаспора.

С определённого момента социальный оператор, набравший массу на обильной ресурсной базе, столкнулся с нехваткой ресурсов на фоне усиливавшегося иммунного ответа социумов. Явный диссонанс между высоким внутренним и реальным социальным статусом довёл огромную массу богоизбранных до социального взрыва. Аберрация реальности вызвала спонтанную вспышку ярости, которую подогрели локальные пассионарии.

Война была очень жестокой. И тональность ей задали не римляне, а сама диаспора, будто бы сделавшая ставку на самоуничтожение. Восстание евреев Киренаики было подавлено императором Траяном в 117, не раньше, чем там были убиты около 200 000 римлян и греков. В этой вспышке Ливия обезлюдела до такой степени, что впоследствии там пришлось заново создавать новые колонии, еврейская энциклопедия. По сведениям римского историка Диона Кассия в Киренаике евреи вырезали 220 тысяч римлян и греков, на Кипре – 240 тысяч, тысячи в Египте. Убиения были зверскими, нередко несчастные жертвы распиливались на части. Восставшие разрушали языческие храмы, базилики, термы, символику римского владычества.

Римляне не сразу, но справились с восставшими, получившими ответ в виде жестоких карательных акций. Взаимная истребительная война сильно уменьшила размер корпорации Иврим в первую очередь за счёт желающих повоевать, а не заработать, масса же диаспоры была сбалансирована с объёмом безболезненно присваиваемых ресурсов, что стабилизировало её.

Из новейших кризисов «перепроизводства» можно отметить случившийся в конце XIX – начале XX века в России, община которой разрослась до половины от мирового еврейства. После присоединения в конце XVIII века  Польши в России начался резкий рост еврейского населения. Менее чем за столетие, к 1897, оно выросло с миллиона до 5 млн. 189 тыс. Доля евреев в общем населении России изменилась с 2% до 4%, т.е. вдвое опередила динамику коренных народов. Вновь возникшая аберрация реальности и необходимость административной власти защитить ландшафтное население от внутренней экономической агрессии евреев помогла разжечь в Корпорации внутреннюю ярость в отношении Империи. Несколько демпфировала, но не исправила ситуацию эмиграция: Всего эмиграция евреев из России в 1881–1914 составила 1 млн. 980 тыс. из них 1 млн. 557 тыс. в США. Доля евреев из России в их общей эмиграции в США колебалась в тот период в диапазоне 70-80%, электронная еврейская энциклопедия.

Россия, как мы знаем, получила в 1917 свою войну Квиета – чудовищный по силе и жестокости социальный взрыв, несомненно, с иудейскими корнями. Киренаика отдыхает. Но социальные инженеры переборщили с мощностью заряда, и последствия в итоге оказались несколько иными, чем ожидалось.

Крёстные отцы корпорации Иврим

Чтобы корпорация Иврим превратилась в непревзойдённого социального оператора, иудеи вынужденно прошли через два такта социального отбора. И те, кто их устроил, несомненно, являются крёстными отцами Корпорации.

Первый и самый главный такт инициировал Навуходоносор II. Сделанная им в Иудее выборка перенесла в Вавилон не только эксклюзивный по качеству срез социума Иудеи, но и готового административного и теологического мета-големов, т.е. перенёс готовое и с высоким качеством государство в государство. В экономически благодатной и толерантной среде ему не составило особого труда трансформироваться в замкнутого социального оператора.

Второй такт отбора за царём Персии Киром II. Мягкий непринудительный формат возвращения в Иудею позволил диаспоре остаться в сердце огромной и лояльной империи Ахеменидов, попутно сбросив в Иудею экономически несостоятельный балласт. Это стабилизировало Корпорацию, а свобода перемещений предоставила в её распоряжение гигантскую кормовую базу.

Гигантские размеры, высокая связность империи Ахеменидов, её несомненные экономические успехи, лояльность к инородцам позволили Корпорации заполнить всю Переднюю Азию и Египет. Позже с этого плацдарма на плечах Птолемеев, Селевкидов, Римской империи и Арабских халифатов она проникла в Западную Европу и Африку.

Подтверждением тому, что Навуходоносора и Кира можно смело называть крёстными отцами корпорации Иврим, являются результаты другой корпорации свободных профессий – цыган. Их предки согласно генетическим и лингвистическим исследованиям вышли из Индии в VI-X веках н.э. Имеются сведения, что это был подарок индийского падишаха царю Персии в знак признательности. После четырёхсот лет в Персии последовало расселение их через Византию в Египет, Переднюю Азию, Европу.

Цыгане, как корпорация свободных профессий, несомненно, состоялись, но корпорация их, и это тоже несомненно, не состоялась экономически. Причиной тому пропущенные такты жёсткого социального отбора на административный, теологический, экономический, технический интеллект и отсутствие готовых мета-големов. Цыганам явно не хватило Навуходоносора и Кира, что предопределило их экономические результаты.

Для желающих несколько подробнее познакомиться с корпорацией Иврим ссылки здесь, здесь и здесь.

Главная уязвимость конкурентов корпорации Иврим

Основное преимущество корпорации Иврим, если кратко – неубиваемость.

Формат сетевой корпорации как энергоэффективного механизма конкуренции нащупали и другие социальные группы. Одну мы уже знаем – Орден тамплиеров, были и другие – генуэзцы, ломбардцы, армяне. Все они исповедовали Христианство – этически универсальную религия, не допускающую избранности и изоляции. Поэтому при долгом пребывании в других этносах их границы сильно размывались. Они могли сохраняться как диаспоры, но не жёстко замкнутые, этнически сраставшиеся с базовым социумом, зачастую с ним и гибнувшие.

Несколько позже в ограниченном виде трюк иудеев удалось повторить экономическим элитам англосаксов и прочей Северной Европы, вкусившим крайние формы протестантизма. Новые трактовки «христианства» были заряжены концепцией предопределения, стихийным ключевым критерием которого стало богатство: богат – значит избран. Налицо перевёртыш Христианства: Иисус же сказал ученикам Своим: истинно говорю вам, что трудно богатому войти в Царство Небесное; и ещё говорю вам: удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие,  Мф. 19:23,24. Не удивительно, что кальвинизм и прочие крайние течения протестантизма рассматривают как иудаизацию Христианства.

Предпосылки побега в классический капитализм

В Классическом или Высоком Средневековье XI-XIV века взошла звезда ещё одной сетевой финансовой корпорации – ломбардцев, более узко – флорентийцев. Её восхождение и гибель были тесно связаны с короткой вспышкой классического капитализма, главная характерная черта которого – административная власть Больших Капиталов. С XII по XIV века, четырьмя столетиями ранее Северных Нидерландов, смелую попытку побега в новый уклад предприняли города Северной Италии. Лидером и символом побега стала Флорентийская республика 1115-1532.

Переход к феодализму стал логичным итогом попыток императора Диоклетиана 284-305 решить нерешаемую проблему регенерации денежного обращения, которое убивало вымывание золота и серебра в накопления. Натурализация процессов обмена и налогов существенно уменьшили нагрузку на денежное обращение и сократили потребность в золоте и серебре:

… на большей части Европы в течение «тёмных веков», с VI по X, резко сократились запасы благородных металлов, пригодных для чеканки денег. Широко практиковавшееся разграбление во время войн захваченных земель, привело впоследствии набегов германских племён к тому, что накопленные в античную эпоху запасы золота и серебра были рассеяны по огромной территории. Добыча металла на золотых и серебряных рудниках тоже сократилась, ссылка.

С XI века положение с денежным обращением стало выправляться, и прежде всего в Северной Италии. Во-первых, с началом Высокого Средневековья в Западной Европе открылись новые рудники. По оценкам в XI-XII веках ежегодная добыча серебра в них вышла на уровень 5-10 тонн. Во-вторых, начало в XII веке эры крестовых походов способствовало проекции силы Западной Европы на Северную Африку и Переднюю Азию. В частности, это позволило подчинить внешнюю торговлю Магриба, а с ним и поток золота Мали. Его добыча, оцениваемая примерно в одну тонну в год – эквивалент примерно 14 т серебра, была перенаправлена в Европу.

Новая денежная база позволила реанимировать товарно-денежный обмен и инициировать побег в классический капитализм. Тому же способствовал и расцвет в XI веке в Северной Италии грандов морской торговли и ремесленного производства – Венеции, Генуи, Пизы, Амальфи. Эффективная модель морской торговли требовала двусторонней загрузки судов, а значит, наличия центров товарного производства на обоих концах торгового плеча. Тогда как их собственные производственные возможности были ограничены: людской ресурс в первую очередь обеспечивал процессы мореходства и торговли, во вторую – производство. Поэтому им был необходим промышленный район поблизости от себя, на продукцию которого они предъявили начальный платёжеспособный спрос.

Объединение спроса со стороны морских грандов с возникавшим в Западной Европе собственным платёжеспособным спросом и дало толчок побегу в классический капитализм.

Первая игра Больших Капиталов за власть

Деньги появились, спрос был, но успех предприятия был неочевиден. Становление новых центров товарного производства требовало наполнения широкими массами свободного населения городов, что было невозможно без выхода из-под власти феодальных сеньоров. За спинами последних стояли два мощных центра силы, два верховных Сюзерена – император и папа.

Трюк с превращением городов в Республики – такова  форма политической власти Больших Капиталов – стал возможен только за счёт игры на противоречиях между имперским и папским центрами власти, в геофизическом фокусе противостояния которых Северной Италии «повезло» оказаться. В  городах оно материализовалось в соперничестве гибеллинов – приверженцев власти императора с гвельфами – сторонниками усиления влияния папы Римского. Капитал, подогревая и используя местные противоречия между папой и императором, существенно ослабил позиции и светских, и духовных феодалов, что создало предпосылку к захвату власти.

Города-республики в итоге превратились в территории феодального «непослушания»: крестьянин, сбежав от феодала и прожив в городе год и один день, становился свободным. Но не личная свобода крестьянина была целью Капитала, а удовлетворение своей растущей потребности в рабочих руках.

Впечатляющий прорыв

Из всех, кто ушёл в побег, глубже других окунулась в классический капитализм Флоренция, подробнее см. здесь. Тому причиной выигрышное геополитическое положение – близость к Риму и папе, связывающая с морем река Арно. По объёмам товарного производства Флоренции не было равных в Северной Италии, а по уровню урбанизации она сравнялась с Венецией:

Имея в конце XII века 15-тысячное население, Флоренция в начале XIII века достигла примерно 50 тысяч жителей – цифра, представляющаяся многим историкам завышенной, около 1260 – 75 тысяч, в 1280 – 85 тысяч и, наконец, в конце XIII века – 100 тысяч, ссылка.

Во Флоренции начался быстрый дрейф ремесленного производства в мануфактурное, к XIV веку вполне состоявшийся. Массовое товарное производство оказалось столь эффективным инструментом генерации прибыли, что по скорости накопления богатства Флоренция опередила морских грандов Геную и Венецию. Пиза не в счёт – заиление десятикилометрового выхода к морю по реке Арно лишило её перспектив, а поражение от Генуи в 1284 в битве при Мелории лишь зафиксировало выход в тираж.

Индустриальный пылесос Флоренции настолько эффективно всасывал огромные объёмы золота, что позволил ей в 1252, первой в Западной Европе, начать чеканку золотого флорина с содержанием золота 3,53 гр. В этом качестве она сменила Византию, ещё с IV века чеканившую признаваемый всеми золотой солид, чьё денежное обращение явно засбоило. Флорин стал самой популярной монетой, свидетельствуя о превращении Флоренции не только в производственный, но и в главный финансовый центр Европы. Вторым участником финансовой дуополии стала Венеция, выпустившая золотой дукат в подражание флорину – с тем же содержанием золота, но позже – в 1284.

Возвращение забытых рисков

Диоклетиан, не найдя решения проблемы деградации денежного обращения, вернул основную массу социума от товарно-денежного к натуральному обмену.

Капиталы Северной Италии запустили обратный процесс. Мануфактурное производство привело к резкому скачку производительности труда, как следствие, росту объёмов товарной массы, выручки и прибыли, откладываемой в накопления. Бурный рост накоплений тут же реанимировал проблему вымывания из обращения золота и серебра, за которой деградация платёжеспособного спроса, схлопывание производства, разрушение товаропроводящих цепочек и хозяйственных связей.

Соблазнение Европы новыми, качественными и относительно дешёвыми товарами, как и невиданные доселе объёмы товарной массы прямо вели к глобализации европейской торговли, что превратило деградацию денежного обращения в общую проблему всей Западной Европы.

Феодализм – долгий и в целом безрисковый для здоровья экономики этап социогенеза закончился. Социумы опять вышли на штормовые просторы океана проблемных товарно-денежных отношений:

Сражение с фатальным риском

Классический капитализм, толком не успев стартовать, тут же, уже в конце XII века, столкнулся с проблемой жёсткого дефицита денег. Потребность в них всё росла и росла – для обслуживания не только товарных сделок, но и жизненных процессов свободной рабочей силы, вернувшейся от натурального к товарно-денежному обмену.

Новые промышленные центры производили столько, что попали в зависимость от состояния платёжеспособного спроса всей Западной Европы. Без эффективных механизмов его регенерации стабилизация симбиотической системы была невозможна. Из всего спектра традиционных инструментов, которым посвящена предыдущая заметка, в распоряжении городов-республик оказался следующий их набор: 1) военная добыча – траектория «Ассирия», 2) элитарное потребление, 2) регулярные налоги – траектория «Ахемениды», 3) добыча драгоценных металлов – траектория «Лидия».

По траектории «Ассирия» Западная Европа полноценно проследовала единственный раз, организовав IV крестовый поход 1202-1204. Венецианцы удачно подвезли крестоносцев на своих кораблях в Константинополь, который в 1204 вместе с ними ограбили. Объём награбленного – эквивалент 1000 т серебра – на тот момент равнялся вековому объёму добычи всех рудников  Западной Европы. Сверхдопинг придал мощный импульс росту товарного производства и обмена. Более таких удач Европе не выпало.

Элитарное потребление тоже неплохо показало себя в качестве инструмента регенерации денежного обращения, но только на начальном этапе накопления. В XIII веке семьи Флоренции, заработав первые 20 тысяч флоринов, сразу приступали к строительству дворца. Они оплачивали услуги каменщиков, плотников, мебельщиков, драпировщиков, художников, кузнецов, поставщиков роскоши, тем самым перерабатывали свободные капиталы в платёжеспособный спрос со стороны исполнителей. Но инструмент работал недолго – пока новая экономическая элита не обустроилась сообразно своим представлениям о достоинстве.

Регулярное налогообложение для стабилизации денежного обращения оказалось дистрофичным инструментом, поскольку Капитал, обладая полнотой политической власти, не имел воли обложить сам себя высокими налогами. Во Флорентийской республике налоги вводились и отменялись, однако упор всегда делался на непрямые налоги, бремя которых тяжелее всего ложилось на бедные слои. Экстренные расходы синьория финансировала за счёт добровольных и принудительных займов, т.е. опять же не из прибыли Капитала, а напротив, увеличивая в итоге его интегральные накопления. Любая попытка изменить подход к налогам заканчивалась восстанием и изгнанием «неправильной» администрации.

Гораздо эффективнее административных работали культовые «налоги» в пользу католической церкви, тратившей изымаемые у Капитала накопления на строительство всё новых и новых соборов. Но ты ещё пойди собери церковную десятину у столь скользкого и хищного субъекта.

Самым действенным инструментом регенерации денежного обращения стала добыча драгоценных металлов – траектория «Лидия». Основной вклад в непрерывную реанимацию обращения внесла Чехия. Для неё с конца XII века серебро стало главным символом богатства. Резкий рост добычи пришёлся на вторую половину XIII века, особенно после 1280, когда началась «серебряная лихорадка» в Кутна-Гора. С 1290 по 1350 там ежегодно добывалось более 20 т серебра, что вдвое нарастило общую добычу в Европе. Денежная реформа короля Вацлава II 1283-1305 запретила хождение серебра в слитках, обязав добытчиков сдавать его в монетный двор в обмен на монету. Реформа предотвратила привычное утекание бóльшей части серебра на изготовление украшений и посуды, что позволило в разы увеличить пополнение денежного обращения Европы серебряной монетой из Кутна-Горы.

Начиная со второй половины XIII века, заблистало ещё одно богатейшее месторождение в словацкой Кремнице, тогда принадлежавшей Венгрии. Там к середине XIV века ежегодно добывалась 1 т золота, т.е. половина мировой, по другим оценкам – треть, или 85% всей европейской добычи золота, и около 3 т серебра, ссылка. Монетный двор в Кремнице после 1325 стал столь же важным эмиссионным центром, как и в Кутна-Гора. Учитывая паритет между золотом и серебром, оба монетных двора вливали во второй половине XIV века в денежное обращение Европы сопоставимые объёмы денег, что во многом и позволило отодвинуть финансовый кризис на середину XIV века. За это Чехию и Венгрию впустили в прихожую дружной семьи народов Западной Европы. Заслужили.

Королевские игры с деньгами

Несмотря на использование широкого арсенала инструментов реанимации денежного обращения, к началу XIV века во всех уголках Европы, зачищаемых индустриальным пылесосом Северной Италии, сложилось катастрофическое положение с деньгами. Монархи Западной Европы были поставлены перед лицом дистрофии денежного обращения, и включились, как смогли, в борьбу с ней.

Так, Филипп IV Красивый, король Франции 1285-1314, продавал и сдавал в аренду должности, делал принудительные займы, устанавливал высокие косвенные налоги. Эдуард I Длинноногий, король Англии 1272-1307, действовал аналогично – те же косвенные налоги, займы в обмен на права и привилегии, светские субсидии (налоги, взимаемые с определённой доли движимого имущества феодалов).

При Филиппе и Эдуарде Франция и Англия затеяли войну 1294-1298, ведь они к тому моменту уже более полвека как не воевали. Для покрытия военных расходов Эдуард I потребовал в 1294 от клириков половину церковных доходов. Угроза поставить их вне закона вынудила подчиниться. Следом, в 1296, обложил налогами доходы церкви и Филипп IV.

Их решения, идущие вразрез со сложившейся практикой, возмутили папу Бонифация VIII 1294-1303. Защищая доходы Римской курии, он в 1296 издал буллу Clericis laicos, категорически запрещавшую духовенству платить мирские подати, а мирянам требовать их без особого на то соизволения. В ответ Эдуард исполнил озвученную угрозу, а Филипп запретил вывоз из Франции золота и серебра, что лишило Престол значительной статьи доходов. Синхронные действия королей заставили папу уступить – отменить буллу.

Но никакие налоги и частичные изъятия в принципе не в состоянии были решить проблему вымывания золотой и серебряной монеты в направлении индустриальных монстров Северной Италии. Они лишь отдаляли момент краха. Меры становились всё жёстче – пришлось прибегать к силовому изъятию золота и серебра в долг у населения, к ограничению их трансграничного перемещения, в том числе в виде монет, ограничить их переработку в изделия:

Ввиду недостатка монеты в обращении происходило принудительное изъятие золота и серебра в виде артефактов. Так, например, в 1313, 1332 и другие годы во Франции издавались распоряжения, чтобы всякий принёс треть своих вещей из золота и серебра для перечеканки в монету, которую население получало по истечении определённого времени, т.е. де-факто имел место заём со стороны короны. Ювелирам запрещалось выделывать предметы свыше определённого веса, а то и вообще практиковалась временная приостановка их производства. Более ранние виды денег – продукты, неметаллы, хотя и встречались несравненно реже, но всё же не выходили из употребления.

Недостачей монеты объясняются повсеместные запреты вывозить золото и серебро в слитках, монете и утвари без особого на то разрешения короля, как и уплачивать ими по векселям. Отсюда и требование к приезжим купцам, в частности в Венеции и в Англии, приобретать товары на всю вырученную в данном месте сумму. Порой действовали более мягкие запреты, имевшие целью предотвращать вывоз из страны только лучшей монеты, как это, к примеру, было во Франции в годы особенно сильной порчи денег, ссылка.

По мере деградации денежного обращения и спроса снижался объём налогов, собираемых в полновесной монете. Короли вынужденно ступили на ту же стезю, что и Римская империя в момент кризиса III века – выпуск позолоченной медной монеты под видом золотой. Первым делом позолота стиралась на выпуклой части монеты – на носу короля, поэтому Филиппа IV прозвали в народе «красноносым». Поскольку подавляющая часть населения жила очень бедно и золотых монет в глаза не видела, несложно догадаться, кто припечатал короля хлёстким словцом.

Военные расходы и денежное обращение

Филиппу и Эдуарду, как и остальным европейским монархам, принято ставить в вину порчу денежного обращения непомерными военными расходами. Насколько обоснованы претензии?

Важно осознавать, в каком именно месте создают дефицит денег военные расходы. Очевидно, что они вымывают деньги из казны, но вместе с тем интенсивно вливают их в обращение: через денежное довольствие, оплату труда оружейников, обеспечивающие их ремёсла, через плату за продовольствие, лошадей, телеги, постой и пр. Т.е., обескровливая казну, военные расходы регенерирует денежное обращение.

На эту дуальную связь опиралась первая после «катастрофы бронзового века» великая государственность Ассирии. Просто Ассирия решила проблему наполнения казны золотом и серебром, успев создать доминирующую военную индустрию, исправно поставлявшую богатую военную добычу. В подобной конкретной геополитической конфигурации регулярные военные расходы никак не мешали ни здоровью казны, ни здоровью денежного обращения. Имперскому военному пылесосу Ассирии удалось проработать без сбоев более трёх веков, пока не реанимировали свою государственность другие субъекты социогенеза.

Но на ландшафте Высокого Средневековья, заполненном сравнимыми в военном отношении субъектами, военная индустрия явно буксовала. Богатые, но ослабевшие «Константинополи» оказались в огромном дефиците, поэтому военная добыча никак не покрывала расходов на войну, что перенесло тяготы её финансирования с противника на казну. Но сама по себе поломка всасывающей части военного пылесоса вовсе не отменила факта, что затраты казны продолжили реанимировать денежное обращение и платёжеспособный спрос, пока хватало её доходного, конфискационного и заёмного потенциалов.

Всё окончательно сломалось в индустриальную эпоху, в которой основная доля затрат на войну приходится на высокотехнологичную военную промышленность. А она всегда работает с очень высокой нормой прибыли, поэтому выступает в качестве внутреннего пылесоса, с невероятной скоростью высасывающего деньги в прибыль и накопления. Тем самым в индустриальную эпоху имперский военный пылесос «Ассирия» сломался уже с двух сторон – не только не пополняет казну, но и не реанимирует денежное обращение через военные расходы, напротив, ускоряет его деградацию. Поэтому современная война убийственна для экономики. Полезны лишь короткие войны с папуасами, в которых ты – Ассирия, несущие новые колонии, колониальные доходы, контроль над ресурсами или же наркотрафиком. Но и им виден предел – ландшафт с папуасами тоже заканчивается.

Во времена Филиппа и Эдуарда механизм регенерации денежного обращения за счёт военных расходов вполне себе ещё работал, портили они только казну – баланс её доходов и расходов.

Черёд банковских корпораций

Исчерпав потенциал щадящих инструментов регенерации денежного обращения и спроса, социумы вынужденно интенсифицировали использование ссудного инструмента. В XIII веке крупнейшими кредиторами Западной Европы выступили наши знакомцы – сетевые финансовые корпорации – Орден тамплиеров и корпорация Иврим, в XIV веке – ломбардцы.

Ссудный механизм, как мы разобрали выше, имеет следствием неизбежный лавинообразный рост долга, затягивающего удушающую долговую петлю, что порождает риск массовых дефолтов. Но нередко катастрофу предварял силовой ответ мета-голема, убийственный уже для кредитора. Монархам было под силу разрубить мечом удавку дефолта. Под их удар и попали финансовые корпорации. Первой – корпорация Иврим.

Расправа над корпорацией Иврим

В 1276 евреи были изгнаны из Верхней Баварии. К середине XIV века цепь погромов и гонений привели еврейство Баварии к катастрофе.

Чуть позже, опираясь на негодование, порождаемое массовой финансовой кабалой, сыграл свою партию Эдуард I. В 1279 при облаве на обрезчиков монет были арестованы по обвинению в их порче все главы еврейских общин. Около трёхсот из них казнили. Король явно не планировал возвращать долги, и в 1290 издал эдикт об изгнании, предписывавший евреям покинуть Англию под страхом смертной казни. Официальная причина – ростовщичество.

Решительность, позволившая Эдуарду присвоить еврейские займы и собственность, впечатлила парламент и сподвигла согласиться с существенными светскими субсидиями. Изгнание евреев из Англии было последовательнее, чем в любой другой стране Европы – оно продолжалось 365 лет. Процесс возвращения начался только в 1656 при Кромвеле.

За Эдуардом I последовал черёд Филиппа IV:

В 1306 король приказал арестовать всех евреев и конфисковать всю принадлежавшую им собственность. Евреев обязали в течение месяца покинуть Францию, они могли взять с собой только 12 су на человека. Эту меру поддержали французские феодалы, многие из которых были должниками евреев. Даже владельцы ряда земель, не входивших в состав Франции, изгнали евреев – Лотарингия, Савойя, Дофине, Франш-Конте. Здания синагог были розданы приближенным короля, парижскую синагогу король подарил своему кучеру, Евреи во Франции.

Спецоперация против пап

Филипп Красивый, в отличие от Эдуарда I, на разгроме корпорации Иврим не остановился. В 1307 от имени Святой инквизиции он приступил к разгрому Ордена тамплиеров. Процесс хотя и сложный, но был чисто технической операцией с применением широкого арсенала наветов, пыток, судов, казней. Гораздо интереснее подготовка к ликвидации Ордена – вот это действительно нетривиальная операция, поскольку проводилась на уровне папы Римского,  под защитой и покровительством которого находились храмовники.

В 1300 Филипп Красивый спровоцировал возобновление конфликта с Бонифацием VIII, затухшего в 1296. В 1302 в булле Unam Sanctam понтифик вновь подтвердил примат духовной власти над светской, «духовного меча» над «мирским». В сентябре 1303 Бонифаций готовил к обнародованию новую буллу, отлучавшую короля от церкви и освобождавшую подданных от клятвы верности.

Переведя конфликт в острую фазу, Филипп провёл подлинную спецоперацию по возведению на Престол «правильного» папы. Для начала Генеральные Штаты – собрание высших духовных лиц и светских баронов Франции – обвинило папу во всевозможных злодействах и постановило предстать перед их судом. Действуя в обеспечение их решения, Филипп послал отряд для захвата Бонифация VIII во главе с советником и хранителем печати короля Гийомом Ногарэ. Хотя соотечественники и освободили папу, но он через несколько дней при неясных обстоятельствах умер. По прошествии десяти месяцев скончался от отравления и его преемник Бенедикт XI. Прямых доказательств отравления его Гийомом Ногарэ нет, но свидетельства, что он получил от Филиппа IV приказ устранить папу, имеются.

В течение года споры между французскими и итальянскими кардиналами, которых было почти поровну в конклаве, не позволяли избрать нового папу. Наконец, в июле 1305 кардиналы утвердили креатуру короля Франции – гасконского прелата Бертрана де Го, взявшего имя Климент V. Новый понтифик 1305-1314, на которого у Филиппа IV имелся компромат, целиком подчинился воле французской короны. Он сразу отменил буллу Unam Sanctam и в 1309 перенёс папскую резиденцию из Рима в Авиньон. В период авиньонского пленения Святой Престол стал приложением к французской короне: французы были в большинстве в конклаве, многие из них ранее служили при королевском дворе, как результат, все папы тоже были французами.

Разгром Ордена тамплиеров

Через два года после возведения Климента V в сан Филипп добился от него согласия на разгром тамплиеров. Начало ему положил арест всех проживавших во Франции членов Ордена, включая Великого магистра Жака де Моле. Филипп IV явно нервничал – всё же храмовники были нешуточной финансовой и военной силой, рассредоточенной по всей Европе, и при сильном папе были в состоянии нанести обратный удар по французской короне. Король направил обращения к другим монархам с настоятельной просьбой последовать его примеру и арестовать всех тамплиеров в их владениях. Но одних только писем было недостаточно, поскольку монархи опасались столь явного вторжения в исключительную юрисдикцию папы. Поэтому в ноябре 1307 Филипп добился от папы буллы «Pastoralis praeeminentiae» с приказом всем христианским монархам произвести аресты тамплиеров, конфисковать их земли и имущество.

Процесс, движимый энергией Филиппа IV, шёл непросто. Папа понимал, что своими руками уничтожает финансовый инструмент власти Святого Престола, поэтому слабо настаивал на обвинении. В конце 1307 Жак де Моле в присутствии двух кардиналов, присланных папой в Париж для допроса руководителей Ордена, отказался от сделанных под пытками признаний и призвал остальных тамплиеров поступить также. В начале 1308 папа и вовсе приостановил процессы и в течение полугода отказывался возобновить следствие. Только после личной встречи он уступил давлению короля.

В конце 1309 тамплиеры перед лицом папской комиссии вновь начали отказываться от ранее вырванных признаний, стали защищать Орден и своё достоинство. К маю 1310 число отказников достигло почти шестисот. Тогда последовали массовые приговоры к сожжениям и казням в предместье Парижа. Спецслужбы короля не дремали: священник Пьер де Болонья, один из главных вдохновителей защиты ордена в суде, пропал без вести, второй, Рено де Провен, был приговорён к пожизненному тюремному заключению.

В 1311 году Климент V созвал вселенский Вьеннский собор, которому предстояло вынести окончательное решение по делу тамплиеров. Папа потребовал упразднения Ордена, но сопротивление отцов Собора было весьма значительным. Понтифик, находясь под давлением Филиппа IV, настоял на своих требованиях и заставил клириков молчать под страхом отлучения от церкви. В марте 1312 Климент V издал буллу о роспуске Ордена.

Тамплиеров, признавших вину, приговаривали к заключению на различные сроки, предводителей – пожизненно. Под жестокими пытками Жак де Моле несколько раз менял свои показания. На последнем слушании в марте 1314 он громко протестовал, отвергая обвинения, и утверждал, что Орден чист перед Богом и людьми. Филипп IV потребовал его осуждения как вторично впавшего в ересь. В тот же вечер Великий магистр был приговорён и сожжён на одном из островков Сены, прокляв короля. Проклятье исполнилось в тот же год.

История поучительна: сколь тяжела и сколько энергии забирает у монарха задача по уничтожению одной только сетевой структуры, дабы снять долговую удавку с шеи социума и прирастить казну деньгами и имуществом.

Novus Ordo

Решительность Филиппа IV и Эдуарда I в отношении своих традиционных кредиторов объясняется тем, что в Европе материализовалась новая финансовая сила не только готовая, но и стремившаяся их заменить. Не исключено, что именно с её подачи и был нанесён жестокий удар по традиционным финансовым корпорациям. Пришла пора и нам познакомиться с ней.

Около тысячного года западная литература начала описывать христианское общество по новой схеме, сразу же получившей признание. Общество составлял «троякий люд»: священники, воины, крестьяне. Три категории были различны, но дополняли друг друга: каждая нуждалась в прочих. Их гармоничное единство и было «телом» общества. … Трёхчастная схема символизировала социальную гармонию.

Трёхчастная схема, очевидно, закрепляла подчинённость класса производителей двум другим, но также делала воинов защитниками церкви и религии, тем самым подчиняя их священникам, Жак ле Гофф, «Цивилизация средневекового Запада».

Система господства над крестьянами воинов и клириков, представленных во власти административными и церковными мета-големами, была невероятно устойчивой и воспроизводилась тысячелетиями. Два высших класса, непрерывно соперничая за власть, неизменно поддерживали друг друга. Подчинённость воинов клирикам была непрямая, косвенная, зачастую инверсная. Их отношения наиболее ярко воплотил симбиоз императора Священной Римской империи и папы Римского.

Побег в классический капитализм сопровождался взрывным ростом сословия людей свободных профессий, громко заявивших о себе и потребовавших места под Солнцем:

С развитием средневековых городов связано становление так называемого четвёртого сословия – Novus Ordo. Ведь Novus Ordo переводится не только как «новый порядок», но и как «новое сословие». В четвёртом сословии проявилось динамичное состояние мира, ломка и смена мировоззрения человека Средневековья. Контур нового класса проступал в нетрадиционных торговых схемах, в пересечении всех и всяческих норм и границ, как географических, так и нравственных. Диапазон его представителей – от ростовщиков и купцов до фокусников и алхимиков,  Александр Пасынков, «Феномен ростовщичества».

Несмотря на то, что трёхчастную схему общества ещё долго можно будет обнаружить как литературный или идеологический сюжет, следует признать, что со второй половины XII и в течение всего XIII века она разрушается и уступает место более сложной и гибкой схеме, отразившей серьёзные потрясения в обществе. Трёхчастное общество сменяется обществом «etats», то есть определением категорий социума по социально-профессиональному положению.

Нарушителем спокойствия стал класс купцов, чьё появление ознаменовало переход от закрытой к открытой экономике, – класс могущественный экономически и не довольствующийся подчинением священникам и воинам. В английской проповеди XIV века можно прочесть, что Бог создал клириков, дворян и крестьян, а дьявол – бюргеров и ростовщиков. А немецкая поэма уже в XII веке утверждала, что четвёртый класс, класс ростовщиков, правит тремя прочими, Жак ле Гофф, «Цивилизация средневекового Запада».

Купцы и ростовщики были наиболее финансово преуспевающей и устойчивой к потрясениям прослойкой Novus Ordo, по которой судили о сословии в целом. И они последовательно использовали мощь Больших Денег для продвижения к политической власти.

Вошла в новое сословие и интеллигенция – в роли главного проводника идеологии Novus Ordo, факультативно отвлекаясь на размышления о судьбах народа. Продукты её мыслительного процесса по большей части отбеливают тёмные стороны родного для неё сословия. Именно она приложила немалые усилия, чтобы главным критерием оценки социально-профессионального положения стали втекавшие в личный карман денежные потоки.

Социум был явно не в восторге от новой иерархии:

Иоанн Солсберийский, около 1115-1180, отводит ростовщикам весьма нелестную функцию в «общественном теле», уподобляя их желудку и кишечнику. Весь глубинный смысл этой идеи, по мере развития денежного хозяйства повторявшейся всё чаще, подробно представлен в живописных образах ада на фресках из коллегиальной церкви Сан-Джиминьяно. Дьявол испражняется золотыми монетами в рот жирного ростовщика. Если раньше дородными изображали только монахов и священников, то теперь эта привилегия распространилась на членов нового братства, под властью которых находились деньги – предмет почти столь же загадочный и безликий, как и толпа,  Элик Маклин, «Средневековые города».

Предмет, конечно, загадочный и безликий, но незримо властный над толпой, поэтому столь эффективный в продвижении к вершинам политической власти.

Novus Ordo vs Ордена тамплиеров и корпорации Иврим

Новое сословие свободных профессий заявило свои претензии на ту же нишу, в которой с большой пользой для себя уже обитали корпорация Иврим и Орден тамплиеров. Финансовые структуры, обслуживавшие состоятельную прослойку Novus Ordo, безнадёжно проиграли бы им, если бы не огромные деньги сословия.

У четвёртого сословия появился свой источник эксклюзивной, т.е. очень высокой ренты – промышленность, генерировавшая поток прибыли ничуть не меньший, чем морская торговля и ростовщичество. Эксплуатация нового источника ренты требовала мирской суеты, привязки к земле, недвижимости, симбиоза с административной властью. Поэтому-то индустриальная рента не привлекла традиционные корпорации и оказалась в руках четвёртого сословия.

Обслуживая Novus Ordo, в Северной Италии массово возникали банки для купирования рисков, вызванных бурным ростом товарного производства, континентальной торговли, прибыли, накоплений. Наиболее значимые появились в Ломбардии, несколько позже в Тоскане – Сиене и Флоренции. Дабы предоставить услуги платежа, хранения, мены, проверки, выдачи монет в разных уголках Европы они были вынуждены создавать банковские сети. А высокие риски перемещения больших объёмов денег требовали тонкой оптимизации, невозможной без высокой информационной связности сети. Так параллельно традиционным корпорациям Иврим и тамплиеры возник ряд новых финансовых структур, конкурирующих друг с другом и с ними. Всех вместе условно их можно назвать корпорацией Novus Ordo.

Новое сословие генерировало столь мощный поток накоплений, что его невозможно было утилизировать через налоги, элитарное потребление и инвестиции – из-за быстрого исчерпания свободных (гарантирующих прибыль) инвестиционных ниш. Поэтому сей бурный поток вынужденно оседал в банковских структурах. И откуда его необходимо было вернуть в денежное обращение, дабы оно не сколлапсировало. Из доступных инструментов оставался единственный – ссуда. Здесь корпорация Novus Ordo прямо вступила на поляну тамплиеров и Иврим. И в определённый момент она, опираясь на невероятные финансовые доходы, благосклонность мета-големов и более короткий шлейф негатива, выиграла конкуренцию.

Ломбардцы – первое издание корпорации Novus Ordo

Наполнение банков Северной Италии большими объёмами собственных и привлечённых денег подталкивало их к ссудной деятельности, тем более что вкладчики не возражали получать ростовщический (депозитный) доход.

Нужда в деньгах в первую очередь возникала там, откуда индустриальная Северная Италия наиболее активно пылесосила деньги – в Англии и Франции. Не осталась без внимания и Священная Римская империя, но у неё хотя бы имелись богатые месторождения серебра в Рудных горах Гарца в Нижней Саксонии и Кутна-Гора в Чехии. Тесными были её экономические связи и со Словакией, входившей в королевство Венгрия: среднесловацкая рудная область, в которой  находилось месторождение Кремница, попала в зону активного расселения немецких колонистов. Их доля в Словакии достигла 20%, в Братиславе же они и вовсе стали основным населением. Опора на богатые собственные источники золота и серебра позволяла Священной Римской империи в значительной мере самой регенерировать денежное обращение и спрос. Поэтому ломбардцы сосредоточились в первую очередь на Франции и Англии, организуя туда встречный денежный поток из Северной Италии.

Почему именно ломбардцы? Регион Ломбардия ранее других стартовал в классический капитализм. Его крупнейший индустриальный центр Милан провозгласил себя городом-коммуной уже в 1044, тогда как Флоренция лишь в 1116. Поэтому естественно, что ломбардцы первыми заработали большие деньги, первыми столкнулись с дефицитом свободных инвестиционных ниш и с необходимостью регенерировать платёжеспособный спрос на основных рынках сбыта. Потому и ринулись в наиболее денежно-дефицитные Францию и Англию, составив там конкуренцию другим сетевым финансовым структурам – храмовникам и корпорации Иврим.

Сначала в Западной Европе ломбардцами называли купцов и ростовщиков из Ломбардии и соседнего Пьемонта. Но вскоре далеко не все «ломбардцы» на поверку были из Ломбардии. Название стало нарицательным, и со второй половины XIII века так стали называть всех выходцев из Северной Италии, занятых в финансах и торговле. А к XV веку термин «ломбардец» означал во Франции просто ростовщика, безотносительно к его происхождению.

Ломбардцы объединялись в торгово-ростовщические компании, т.е. стазу пошли по пути создания сетевых финансовых корпораций. Их деятельность развернулась во многих странах Западной Европы, но особенно во Франции и Англии. Монаршие ссуды ломбардцы увязывали с королевскими привилегиями – откупом налогов, чеканкой монет, торговыми и налоговыми льготами.

Первый удар по корпорации Novus Ordo

Ломбардцев проклинали и поносили все слои общества почти во всем христианском мире – отношение вполне естественное для попавших в кабалу кредиторов. Франция не стала исключением:

Возненавидели их не за влияние на королей и герцогов. Ломбардцы ставили свои меняльные столики в провинции, в маленьких деревушках от юга до севера и одалживали под проценты небольшие суммы всем подряд. За короткое время сеть «микрокредитования» охватила всё королевство, и итальянцы добились такого финансового влияния, которое не снилось ни евреям, ни купцам из других частей Европы, От ломбардцев до ломбардов.

Филипп IV, изгнав в 1306 корпорацию Иврим и разгромив в 1307-1311 тамплиеров, продолжил спасение казны и подданных, и опираясь на уже накопившийся негатив, не обошёл вниманием ломбардцев:

Филипп Красивый несколько раз принимал дискриминационные меры против ломбардцев, в том числе совершал произвольные аресты. Король предпринял несколько расследований их деятельности, а именно в 1303-1305 и особо активное – в 1309-1311, Жак ле Гофф, «Средневековье и деньги».

Расследования сопровождались конфискацией средств. В 1311 ломбардцам пришлось раскошелиться, чтобы откупиться от выселения из Франции. От полного разгрома их спасала не только потребность в ссудах, но и низкий уровень структуризации – сложно было уничтожить децентрализованную структуру с множеством неявных центров управления.

Главный удар по первым ломбардцам был нанесён в самой Ломбардии. Причина в её геополитической уязвимости в сравнении с Тосканой – близость к Священной Римской империи и удалённость от папы, защищавшего от императорской власти. В 1277 в Ломбардии восторжествовали гибеллины – архиепископ Оттоне Висконти, опираясь на поддержку императора, перехватил контроль над Миланом у семьи Дела Торе, представлявшей олигархию, и сменил республиканскую форму правления на режим наследственной синьории. В XIV веке влияние Висконти распространилось и на соседние с Миланом коммуны.

Утрата капиталами Ломбардии политической власти стала причиной их относительно плавной и мягкой посадки обратно в феодализм и поражения в схватке с Флоренцией за эксклюзивную индустриальную ренту. Как следствие, банки ломбардцев стали проигрывать и в объёмах привлечённых денег, и в заимодавстве. Удар Филиппа IV лишь ускорил этот процесс.

Новые ломбардцы

Филипп IV и Эдуард I были столь смелы в отношении традиционных корпораций и первых ломбардцев, поскольку в Европе появились жаждавшие сменить их новые ломбардцы – флорентийцы. Они стали главными бенефициарами устроенного Филиппом Красивым аутодафе, после которого к ним перешла роль главных банкиров и кредиторов Европы.

Во второй половине XIII века Флоренция уже достигла вершины своей промышленной мощи и стала главным европейским индустриальным пылесосом. После завершения основных вложений в производство и роскошную недвижимость накапливаемое золото и серебро стало некуда вкладывать, поэтому возникла настоятельная необходимость возвращать его в денежное обращение, желательно с прибылью. Поэтому удар Филиппа IV по ростовщикам, даже если бы он и не собирался его наносить, следовало заказать – того требовали от флорентийского капитализма жажда накопления и инстинкт самосохранения.

Основным инструментом проникновения флорентийцев во Францию послужил Святой Престол. В девяностых годах XIII века при резиденции папы открылись отделения флорентийских банков Уззиано, Барди, Перуцци, взявших на себя сей труд сбора церковной десятины по всей Европе.

Когда в 1309 началось авиньонское пленение пап, Папской курии срочно понадобились огромные средства под строительство целого города – новой резиденции в Авиньоне. Флорентийцы тут же предложили замаскированный кредит – получить за десятипроцентное вознаграждение будущую десятину авансом. Помимо этого: У Bardi был эффективный метод задабривания папских чиновников. Компания завела в своём банке «счёт Господа Бога», на который ежегодно начислялось 5000-8000 флоринов. Эта немалая сумма передавалась папским секретарям на мессу о прощении ростовщичества, ссылка.

Операции домов Барди и Перуцци быстро приобретают огромный размах. Они открывают крупные отделения в Неаполе и других городах Южной Италии, на Сицилии, в Генуе и Венеции, Перудже, на островах Средиземного моря – Майорке, Кипре, Родосе, в европейских торговых и политических центрах – Авиньоне, Лионе, Брюгге, Антверпене, Париже, Лондоне. Фундаментом для столь бурного роста послужил огромный поток прибыли, втекавший во Флоренцию с рынков Западной Европы. И накопления, растущие как на дрожжах, некуда было размещать, кроме как в инструмент долга.

На плечах папы флорентийские финансовые капиталы не только въехали во Францию и Англию, но и получили доступ к кредитованию европейских монархов и аристократии, открытый им рекомендательными письмами Святого Престола. Сотрудничество с ним создало на первых порах иллюзию отсутствия рисков:

Сотрудничество с Папским Престолом открыло компаниям Bardi и Peruzzi новые возможности. Теперь они не боялись кредитовать крупных европейских феодалов, как огня боявшихся отлучения от церкви. В конторских книгах Peruzzi, к примеру, есть запись о расходах на буллу – анафему французскому барону, отказавшемуся возвращать долг. Удовольствие обошлось в 140 флоринов – дорожные расходы флорентийскому порученцу на поездку в Авиньон и подарок папскому секретарю, ссылка.

Короткая стадия купирования рисков

Флоренция производила высококачественные ткани, перерабатывая грубое сукно и шерсть из Англии, а также из Фландрии, тогда принадлежавшей Франции. Объёмы её товарного производства были доселе невиданными, а добавленная стоимость переработки и торговли очень высокой – в разы выше затрат на сырьё. Эффективный индустриальный пылесос Флоренции быстро высасывал из Западной Европы деньги, а с ними и платёжеспособный спрос. Представление о его мощности дадут цифры.

Так, в 1320 выручка сотни крупнейших компаний Флоренции составила 6 млн. флоринов, доход городской коммуны превысил 300 тысяч. Для сравнения ежегодный доход английской короны оценивается в 60 тысяч фунтов стерлингов, что, учитывая паритет между золотом и серебром, соответствует примерно 420 тыс. флоринов. Можно представить какой поток золота и серебра втекал во Флоренцию из Европы.

Представление о размере проблемы даёт оценка ежегодной физической эмиссии в Западной Европе – оценка годовой добычи серебра в 40 т и золота чуть больше тонны будет не далека от истины. Можно добавить к ним 1 тонну золота Мали. Всё вместе это позволяло чеканить монеты в эквиваленте флоринов не более 1 млн. 400 тыс., но учитывая, что не менее половины металла так или иначе утекало в индустрию роскоши, реальная эмиссия монеты в обращение не превышала 600-650 тыс. флоринов. Сравните с годовой выручкой в 6 млн. флоринов основных компаний Флоренции, работавших с высокой рентабельностью. А ведь вместе с ними не менее исправно качали деньги в качестве платы за заморскую роскошь Генуя с Венецией.

Корпорация Барди и Перуцци выступили здесь в роли обратного финансового насоса. Он перекачивал обратно в платёжеспособный спрос те накопления, которые без него оседали бы мёртвым грузом в сундуках и в кувшинах на полках, что продлевало жизнь первому изданию классического капитализма. Поэтому, хотя мотивация флорентийских банкиров была одна – заработать, их вклад в экономику – непроизвольная нейтрализация порождаемых индустриальным пылесосом рисков деградации денежного обращения и спроса, был позитивным. Вот только рабочий инструмент оказался негодным – ссуда.

От купирования к эмиссии рисков

Естественным препятствием для длительного банкета стал бурный рост пирамиды долга. Ведь только его рост в геометрической прогрессии позволял не только гасить проценты, но и возвращать деньги назад в обращение. Лавинообразный массовый рост долговой кабалы в отсутствии у должников богатых месторождений, военной ренты, слабости их денежных доходов от товарного производства является несколько отложенным, но фатальным риском:

Представление о накапливаемых финансовых рисках даёт долг короля Англии. В правление 1327-1377 Эдуарда III долг вырос до 1,7 млн. флоринов. При реальной ставке в 15-20% годовых оплата только процентов съедала практически весь доход казны, который из-за льгот иностранным купцам постоянно сокращался.

Долг как инструмент политической власти

Большой долг, пока заёмщик признаёт его, нуждаясь в новых заимствованиях, превращается в инструмент политической власти. Флорентийцы добивались всё больших торговых и финансовых привилегий, возможности назначать своих людей на государственные должности, прав чеканить монету:

«Наши компании ныне ведут своими средствами большую часть европейской торговли и питают почти весь мир. Англия, Франция, Италия и многие другие, прежде преуспевающие государства, оказались от нас в непокрываемой долговой зависимости, и поскольку их годовых доходов не хватает даже на выплату процентов по займам, они вынуждены предоставлять нашим торговцам и банкирам всё новые и новые привилегии. Наши представители взяли под свою руку сбор налогов, таможню и скупку сырья во многих государствах», Даттео Виллани, флорентийский хронист, член правления компании Перуцци.

Де-факто флорентийские банки осуществили первый опыт экономической глобализации Европы с элементами политической. Основанием ей послужил созданный ими механизм перераспределения денег от тех, кто их накапливал, к тем, кто в них сильно нуждался. Главным наполнителем их финансового механизма послужили капиталы Флоренции, но не только они:

«Свои деньги на хранение купцам Флоренции отдавали многие бароны, прелаты и другие обеспеченные люди Неаполитанского королевства, Франции, Англии. Трудно назвать страну, где не знали бы о флорентийских компаниях, которые благодаря своим весьма разветвлённым связям и крупным масштабам готовы были ссужать любую валюту почти в любом требуемом количестве», хронист Виллани.

В 1327 флорентийцы поддержали финансами свержение Эдуарда II. На престол взошёл молодой и неопытный Эдуард III. Новый король постоянно нуждался в деньгах. Не желая просить их у парламента, он в ещё большей степени, чем отец, обратился к финансовой помощи Барди и Перуцци, продолжив передачу им не только королевских доходов, но и закладывая драгоценности.

К началу тридцатых годов дома Барди и Перуцци окончательно сосредоточили в своих руках все государственные и церковные налоги и поборы, как бы став министерством финансов Англии. Причём настолько полно, что сам король, королева, двор получали средства на свои личные нужды только из их контор по особому, заранее составленному списку.

Ненависть к новой версии корпорации Novus Ordo

В 1326 разъярённая толпа в Лондоне разнесла лондонскую контору и магазины Барди и Перуцци в пух и прах, но они продолжили свою деятельность в Англии.

«Колоссальные, невиданные ранее в Англии, суммы стекаются со всех концов страны, от всех слоёв её населения в кассы жадных, расчётливых и непоколебимых в своей жажде наживы итальянских дельцов. Контора их как гигантский паук сосёт кровь из всей Англии, и Англия реагирует на это единодушной народной ненавистью», Гуковский М.А., Итальянское Возрождение.

Первый системный банковский мультипликатор

Корпорация флорентийских банкиров во главе с Барди и Перуцци фактически реализовала первый системный мультипликатор денежной массы, пребывавшей в страшном дефиците.

В корпорацию втекали в виде живых денег огромные накопления не только флорентийского индустриального денежного пылесоса, но и аристократии Западной Европы. Внесённое ими золото и серебро превращалось в долговые расписки банков на руках у их вкладчиков, и вытекало из корпорации в виде ссуд – реальных денег в руках заёмщиков. Т.е. происходило фактическое удвоение денег: внесённые в банк деньги присутствовали у счастливых вкладчиков в виде долговых бумаг, эквивалентная им сумма – в виде реальных денег в обращении, поддерживавших товарный спрос.

Это делало возможным повторение цикла «накопление индустриальной прибыли → поход с накоплениями к Барди и Перуцци → выдача новых ссуд → регенерация спроса → накопление индустриальной прибыли → …». Поскольку никаких Центробанков с их нормами резервирования не было, цикл теоретически можно было крутить бесконечно, всё увеличивая мультипликатор k объёма денег в экономике, львиная часть которых существовала в виде долговых расписок банков. У кредиторов, пока платились проценты, отсутствовал резон изымать вклады. Наоборот, неукротимая жажда наживы подталкивала продолжать вкладывать в «надёжные» долговые бумаги всё новые накопления, избыточные сверх необходимых для жизни.

Но до бесконечности крутить такого рода цикл можно только теоретически – по мере снижения устойчивости, любое возмущение способно его разрушить.

Разрушение финансового насоса

Обрушению пирамиды долга предшествовало начало Столетней войны за французский престол. Её развязал Эдуард III, мать которого была дочерью Филиппа IV Красивого. Первый этап 1337-1340 не принёс не одной из сторон ни решительного успеха, ни военной добычи. Обе стороны покрывали расходы на войну, которая приняла затяжной характер, за счёт мобилизации внутренних финансов и новых огромных займов у Барди и Перуцци.

В этот момент явной финансовой неустойчивости смертельный удар по финансовой корпорации нанесла сама Флорентийская республика, выпустившая в 1340 для борьбы с неурожаем и угрозой чумы билеты займа под 15% годовых. Меж тем вкладчики получали у Барди и Перуцци лишь 8%. Владельцы долговых бумаг, естественно, поспешили в банковские конторы, но все наличные средства из закромов Барди и Перуцци вычистили военные займы.

Попытка истребовать у Эдуарда III хотя бы часть долга закончилась катастрофой. А на слово Святого Престола, пребывавшего в авиньонском «плену» – у противника Эдуарда, рассчитывать не приходилось. К тому же в игре престолов за деньги монархи уже привыкли его игнорировать.

Глава компании Перуцци скончался от сердечного приступа прямо в Лондоне, но не это стало главной потерей. Аристократия и нувориши мгновенно утратили доверие к финансовой корпорации, отчего насос, исправно перекачивавший золото и серебро из накоплений в обращение, сразу сломался. Поскольку индустриальный пылесос и прочие механизмы присвоения прибыли продолжили исправно работать в прежнем режиме, они быстро и до конца обескровили денежное обращение Европы. За схлопыванием платёжеспособного спроса и товарно-денежного обмена последовал коллапс товарного производства и торговли, лишивший возможности возвращать даже проценты по долгам не только королей, но и остальных заёмщиков.

В 1343 обанкротился дом Перуцци, в 1346 – Барди, последовало массовое банкротство средних и мелких банков Тосканы – операционных винтиков финансового насоса, за ними большинства их кредиторов. Были разорены десятки тысяч вкладчиков – папа, Неаполитанское королевство, герцогство Кипр, затем почти вся Европа.

Практически остановилось массовое производство, и огромные массы людей, приводившие его в движение, остались без средств к существованию:

Остаточные волны «экономического цунами» перекатывались по Европе ещё два десятка лет, вызывая кризис за кризисом. Хронист Виллани записал: «Для Флоренции и всего христианского мира потери от разорения Барди и Перуцци были ещё тяжелее, чем от всех войн прошлого. Все, кто имел деньги во Флоренции, их лишились, а за пределами Республики повсеместно воцарились голод и страх», А.Е. Герасимов, «Банкротства».

Несомненно, что финансовый насос имени «Барди и Перуцци» продлил жизнь первому изданию классического капитализма лет на 30-40, после чего Флоренция, оставшись без доходов, с огромным избытком товарных мощностей и рабочей силы, вступила в свою Великую депрессию. После её краха последовало неуклонное обратное сползание всей Северной Италии, за исключением Генуи и Венеции, обратно в феодализм – от товарно-денежного обмена к натуральному. Флоренцию и Тоскану провозгласили герцогством в 1532 – владением дома Медичи.

Вынужденный прорыв в будущее

Как видим, реанимация спроса через сверхнагрузки на механизм долга не новость – им неосознанно баловались ещё флорентийские банкиры. Этим же сейчас вполне осознанно занимаются ФРС, МВФ, ВБ, аффилированные с ними банки и фонды.

Сделали Барди, Перуцци и Компания немало, учитывая столь явные уязвимости их насоса при отсутствии инструментов их купирования. Во-первых, у них не было Регулятора, принуждающего к резервированию средств, тем самым к размазыванию рисков по всем финансовым корпорациям. Во-вторых, у них не было инструмента деривативов, размазывающих кредитные риски по экономике в целом. Наконец, под рукой у них не было волшебной эмиссионной машинки Центробанка, позволяющей множить денежную массу без физических ограничений, а алхимики и рудокопы явно не поспели за ростом экономики.

Но главное, в подчинении у корпорации Novus Ordo не было доминирующей военной силы. Поэтому в вопросах возврата долга ей не пришлось надеяться на кольт в руке самой дорогой в Мире армии – лучшей гарантии принуждения заёмщика любого ранга к возврату долга хоть тушкой, хоть чучелом. Максимум, что было в их арсенале – доброе слово Святого Престола.

Поэтому не мудрено, что их первый эксперимент по системной накачке денежной массой обращения и спроса через инструмент долга, спасавший попытку побега в капитализм и порождённый им первый проект «глобализация», провалились столь быстро.

Следующий шаг в техническом купировании рисков

Финансовая катастрофа лишила субъектов экономики доверия к банкам. Чтобы вернуть его, а с ним возможность пользоваться их несомненными удобствами, в Италии перешли от депозитных к жиробанкам, итальянское giro – поворот или круг. Их создавали группы дельцов в целях хранения и безналичного оборота денег. Жиробанку строго воспрещалось совершать любые операции, кроме приёма, выдачи, проверки, мены денег, их переписывания по требованию клиента со счёта на счёт внутри банка.

Таким образом, банки после недолгих экспериментов со стимулированием денежного обращения вернулись к формату старой доброй лавки с расставленными по полкам кувшинами с деньгами, подписанными именами владельцев. Хозяину лавки разрешалось выдавать или добавлять деньги и пересыпать их из кувшина в кувшин.

Такие «лавки» просуществовали не менее трёх столетий, приняв со временем пафосный вид. Их клиенты не только не получали процентов, но и платили комиссионное вознаграждение – за сохранность денег, удобство платежей и антураж элитарных клубов предпринимателей:

Неизбежность перехода к стратегии доминирования

В индустриальную эпоху мета-големы, дабы не допустить мгновенной деградации денежного обращения, были вынуждены сами занимать у финансовых корпораций, сколь это ни опасно и нежелательно, и допускать их к кредитованию подданных. В свою очередь корпорации были вынуждены давать и давать взаймы, игнорируя эскалацию риска дефолтов, поскольку прокормить платёжеспособным спросом прожорливого индустриального монстра (после исчерпания возможностей других инструментов) мог только растущий в геометрической прогрессии долг. С исчерпанием по мере роста долга возможностей гасить его корпорации истребовали у казны всё больше льгот и привилегий, обеспечивающих возврат по долгу.

Все участники процесса, каждый со своей стороны, действовали строго в рамках необходимости, но она неотвратимо вела социумы к гибели. Монархи, понимая это, были вынуждены в определённый момент останавливать процесс мечом дефолта. Их «слаженные» действия в окончании XIII века – первой половине XIV называют не иначе как «заговор королей», хотя очевидно, что они действовали в рамках жестокой необходимости, спасая социумы. Как в своё время Луций Корнелий Сулла и иже с ним.

Но такое окончание отношений не устраивало финансовые корпорации. Они желали изменить финал, надвигавшийся на них с неизбежностью дня сурка, и у них накапливалось основание для этого – гигантская финансовая мощь. Финансовые корпорации консолидировали деньги в единую силу, как мета-големы – армии. А Большие Деньги рождают ощущение могущества – ты всё можешь: всё можно купить, любого можно заставить делать то, что тебе нужно, заткнуть ему рот или убрать физически. Большие Деньги рождают агрессивность – желание подчинить себе растёт в геометрической прогрессии.

Чтобы изменить финал – иметь возможность взыскивать с монархов любые долги и льготы, Большим Деньгам требовалась подчинённая им доминирующая военная сила, но таковая была только в распоряжении мета-големов. Конечно, можно было покупать военную силу, по мощи эквивалентную государственной. Но её системная покупка и использование чрезвычайно дороги, а сама она склонна к измене покупателю. Дешевле и надёжнее подчинить на системной основе мета-голем, включив его верхушку в список официальных бенефициаров своих коммерческих операций, и затем уже лепить из него доминирующую военную силу:

Финансовые корпорации столетиями нащупывали решение нетривиальной задачи, по крупицам создавая стратегию своего опосредованного доминирования. В индустриальную эпоху военное доминирование невозможно без экономического. Для корпораций, обладавших колоссальными деньгами, необходимыми технологиями и связями, эта задача была чисто технической. А вот добиться устойчивого политического доминирования над прирученным мета-големом, его превращения в послушного безжалостного монстра – было задачей более тонкой.

Нельзя сказать, что где-то собирался и заседал «штаб» корпораций, целенаправленно разрабатывавший стратегию «абсолютное доминирование». Она – продукт их естественной социальной эволюции в определённых граничных условиях. Важнейшие из них – непрерывно растущая финансовая мощь корпораций, естественное стремление не допускать повторения убийственных финалов с мета-големами, с неизбежностью повторяющихся в индустриальной среде.

По-прежнему в противостоянии: “Всё моё, – сказало злато, –  всё моё,– сказал булат. –  Всё куплю, – сказало злато, – всё возьму, – сказал булат”, – победу пока одерживал булат. Но только пока.

Живучесть финансовых корпораций и стратегия доминирования

Филипп IV Красивый провёл практический стресс-тест на устойчивость разных конфигураций финансовых корпораций второй половины Высокого Средневековья – тамплиеры, Иврим, Novus Ordo.

Орден тамплиеров был жёсткой централизованной структурой, главным фактором процветания которого было пребывание в юрисдикции Святого Престола. Но как только его мощь, как центра силы, пошатнулась, нагулявшие жир экстерриториальные прожорливые индюшата стали лакомой желанной добычей мета-големов, не без элемента мести.

С другой стороны, стресс-тест показал устойчивость децентрализованных сетевых структур, не полагающихся на покровительство внешних административных сил.

Корпорация Иврим была одной из них. Делая ставку не на займы самым высоким вельможам, а на обычное и микрокредитование, легко деформируясь под давлением, она была практически не убиваема, и как только давление ослабевало, тут же заполняла прежний объём. Так, уже сын Филиппа Красивого Людовик X в 1315 своим эдиктом снял с евреев запрет на пребывание во Франции, не упустив взыскать за право вернуться 122 500 ливров – почти два с половиной миллиона флоринов. Он даже дозволил истребовать деньги по прежним долгам, из которых две трети полагались королевской казне. Иудеям было запрещено давать взаймы под высокие проценты, а чиновники не обязаны были понуждать кого-либо уплачивать деньги по грабительским ссудам. Синагоги и еврейские кладбища тоже вернули, но только после возмещения их стоимости новым владельцам. Несмотря на столь явное обратное ошкуривание, корпорация Иврим здравствовала и вновь зарабатывала во Франции, а Орден тамплиеров был уже мёртв.

Корпорация ломбардцев, представлявшая индустриальное ядро Западной Европы, тоже была децентрализованной сетевой структурой, не полагавшейся на внешние административные силы, максимум – рассчитывала на помощь папы. Её основной уязвимостью в сравнении с Иврим было кредитование монархов – источника политических и экономических льгот, что их и погубило. Но уязвимость корпорации Novus Ordo уравновешивалась её сильной стороной – индустриальная рента была столь бурной и колоссальной, что мгновенно воспроизводила корпорацию в новой ипостаси при любом новом подъёме товарного производства. Был нанесён удар по старым ломбардцам, как сразу же появились новые – флорентийцы. Это была своего рода птица-Феникс – тоже «неубиваемая», как и Иврим, но только по-своему.

Симбиоз двух последних корпораций и реализовал стратегию «абсолютное доминирование», но об этом в следующих материалах.

Декабрь 2020