Риски и эволюция

Поскольку события резко ускорились, чуть отвлечёмся от серии «Мировой кризис». Заметкой, уточняющей понятие «риск» и его место в эволюции, открывается короткая серия, в которой через призму «риски – их нейтрализация» предлагается взглянуть на процессы социогенеза, вплоть до текущих проблем и их фундаментальных причин. Подход приподнимет занавес над внутренними связями и динамикой событий ещё с одной стороны и вполне подходит в качестве инструмента для прогнозирования. Поехали.

Риск

Риск – термин, неразрывно связанный с явлением под названием жизнь.

Все живые системы находятся в состоянии заведомо неустойчивого равновесия с внешней средой, по этой причине называемого динамическим. Из-за необходимости постоянно парировать рост внутренней энтропии, пытающийся деклассировать их до термодинамического равновесия со средой, живым системам в принципе не сыскать потенциальной ямы, в которой можно было бы «спрятаться» и «отдохнуть». Представление о сравнительных тяготах бытия жизнь-нежизнь визуализирует картинка:

Чем приятна потенциальная яма? В ней равновесие является статическим – не требует от «мяча» никаких усилий для его удержания. Тот же электрон на дне потенциальной ямы, поймав фотон, возбудится, но через некоторое время вернётся в стационарное состояние, переизлучив его. Дестабилизирующее воздействие низкой интенсивности может лишь повысить температуру системы, заставив её некоторое время колебаться относительно точки равновесия. Система маятник способна колебаться очень долго. И только сильное действие разрушает систему. Так энергичный рентгеновский фотон вполне может выбить электрон из потенциальной ямы. Ещё более жёсткий фотон требуется, чтобы выбить из кристаллической решётки атом.

Динамическое равновесие, напротив, сродни балансированию «колобка» на острие шпиля – любое дестабилизирующее воздействие, а в реальном мире их поток непрерывен, становится событием, требующим ответной реакции. Каждое из них, даже очень слабое, если его не парировать, либо ухудшает, либо вообще разрушает хрупкий баланс. Такие события называют рисками. Дестабилизирующие воздействия, которые система в принципе не в состоянии компенсировать, относятся к категории фатальных рисков – один жёсткий фотон, порыв, толчок, удар кием и динамическое равновесие «на острие шпиля» необратимо разрушается.

Такова «маленькая» разница в oнтологии жизни неживых и живых систем, порождающая серьёзные последствия: школу, обучение, знание, познание.

Энергия и знания vs риски

Нейтрализация потока рисков не бесплатна. Удержание найденной точки равновесия требует постоянных затрат энергии, она – ключевой ресурс живых систем. Без энергии балансировка невозможна в принципе, поэтому её дефицит – главный риск любой живой системы.

Живые системы способны потреблять не любую энергию, а только высокоструктурированную – ту, которую можно аккумулировать во внутренних структурах, причём с высокой плотностью E/m, которой можно управлять, в том числе спонтанно высвобождать в нужный момент в больших количествах. К примеру, живые системы так и не «приручили» энергию ветра, молнии, падающей воды, низвергающихся камней, летящей пули, и пр., и пр. Энергия, которая им нужна, зачастую дефицитна, умеет ускользать и прятаться, поэтому требует нетривиальных технологий и изрядных усилий, чтобы её добыть. Поэтому живые системы непрерывно учились её присваивать.

Термин «учились» возник здесь не случайно: чтобы не быть растворёнными энтропией и не стать ресурсом для других, живым системам необходимо обладать нетривиальным багажом знаний о том, где и как промышлять высокоструктурированную энергию, нейтрализуя главный риск – энергетического голода.

Но этого не хватит. Нужны не менее сложные знания о том как, уже обладая энергией, купировать потоки прочих рисков: добывать остальные ресурсы – минеральные и органические, необходимые для построения тела системы, предотвращать превращение в ресурс для других, балансировать равновесное состояние и пр., и пр.

Гонка вооружений знаний

Все живые системы эволюционировали, читай пополнялись знанием, не изолированно, а в симбиозе друг с другом. Они непрерывно конкурировали за ресурсы и не гнушались рассматривать в качестве ресурса других, кто поближе и послабее, поэтому «дружно» вовлеклись в агрессивную гонку вооружений знаний, за которым все вместе ходили в суровую «школу» естественного отбора.

Главным содержанием «уроков», с которых никак не сбежать, было присвоение всё новых и новых знаний, улучшающих архитектуру особей (признаки) и эффективность протоколов действий (технологий) в направлении повышения качества работы с рисками.

До появления прорывной технологии под условным названием «высшая нервная деятельность» все знания носили чисто предметный характер – пакеты признаков и прикладных технологий, не пропускаемых через сознание, которого в принципе не было. Представление об объёме необходимых знаний можно получить, самостоятельно поучившись балансировке на шпиле или ходьбе по канату:

Сложность и трудоёмкость процесса обучения соответствует как объёму отшлифованных до нюансов тончайших мышечных реакций, нейтрализующих потоки возможных возмущений, так и необходимости намертво прописать (запомнить) их в нервных центрах. Задача, отметим, на порядки более простая, чем балансировка равновесного состояния и купирование рисков сопутствующих «элементарной» живой клетке – кладезь признаков и технологий.

Трудности записи и преподавания

Процесс обучения был бы невозможен без преодоления учениками двух принципиальных технических трудностей.

Первая – необходимость записывать и запоминать знания, для чего требуются символьная система и твёрдый носитель записей. Их роль в одном лице исполнил генетический код. Генетический способ кодирования и записи оставался единственно возможным вплоть до появления технологии «высшая нервная деятельность». До неё все живые системы являли собой только то, что записано в их генетических конспектах, которые они бережно сохраняли, пополняли и передавали по наследству. Несомненно, что конспект – великое подспорье для студента, но не настолько, чтобы абсолютизировать его, как это сделал в «Эгоистичном гене» Ричард Докинз, поставивший во главу процесса запись результатов, а не содержание — познание. Тогда как в школу всё же ходят не за конспектом, а за знаниями: запись и конспект – лишь вспомогательные технологии, сопутствующие обучению и познанию .

Вторая трудность – преподавание. Проблема в отсутствии в школе штатных учителей на ставке, которые выбирали бы из запасников нужное знание и затем растолковывали его живым системам. Нетривиальная проблема была решена организацией зажигательного процесса «обучения».

Школа-казино – чисто эмпирический этап познания мира

Отсутствие штатных преподавателей позволила преодолеть генетическая изменчивость, ставшая отправной точкой любого акта познания. Изменчивость «формулирует» в каждом поколении широкий спектр новых признаков и технологий – своего рода «гипотез» о том, как повысить эффективность особи. Затем гипотезы проверяются в ходе практических занятий. По итогам проверки вид, а это минимальный субъект познания, способный не только обеспечить поток гипотез, но и вести их генетическую запись, запоминает удачные, прочие отметаются. В виде исключения могут попадать под запись нейтральные признаки и технологии, которые не помогают, но и не мешают.

Исходя из организации процесса обучения, школа естественного отбора больше похожа на казино, в котором каждый вид делает огромный объём ставок на эффективность гипотез. Поток редких выигрышей обеспечивает неспешный рост качества. Плата за проигрыш – преждевременная гибель или репродуктивный бойкот огромных масс «отставших» в обучении особей. Ими вид расплачивается за возможность повышения качества и сложности.

При столь жёсткой системе поощрения и наказания «учеников» учебный процесс никогда не бывает скучным: все уроки в школе-казино проходят в бодрой боевой обстановке с короткими переменами на обед, послеобеденный отдых, игры, сон и репродуктивный десерт, поощряющий передачу следующим поколениям постепенно пополняемых генетических конспектов.

Неосознаваемый процесс познания

В длительном и непрерывном процессе обучения цепочки признаков и технологий увязываются в сложнейшие технологические пакеты. При этом живые системы не осознают, что записано в конспектах, не осознают себя носителями признаков и технологий. Все их знания исключительно конкретные и предметные – из серии «знаю как». При этом они не располагают ни возможностью их корректировки по собственной воле, ни возможностью директивного переноса прежде усвоенных элементов знаний в конструируемые с нуля или модернизируемые технологии. Они продолжают дописывать свой технологический пакет, «тупо» набрасывая широким фронтом всё новые и новые гипотезы, без остановок тестируя их эффективность.

Но тот факт, что живые системы не осознают себя субъектами познания, созидателями и носителями уникальных предметных знаний и технологий не означает, что они не познают мир. Если они не познают Мир, то тогда как в их распоряжении оказались пакеты предметных знаний, позволяющих уверенно, без видимого напряжения «идти по канату» или «балансировать на шпиле», купируя потоки связанных с этим рисков? Им их кто-то подарил? А если нет, то чем тогда является процесс скрупулёзного присвоения знаний по крупицам? Может быть всё-таки познанием?

Только усердие долгой череды поколений в многотрудном обучении и познании «дарит» каждому новому ученику школы совершенный техпакет, позволяющий не замечать хлипкость опоры. И лишь серьёзное событие, значимо отклоняющее от точки равновесия, либо просвистевший рядом фатальный риск вдруг напоминают, что под тобой всего лишь канат, с которого ни в коем случае нельзя падать.

Нежелание биологов-эволюционистов видеть в естественном отборе процесс обучения и познания, согласен, несколько необычного для нас формата – сообразно располагаемому учениками инструментарию, рождает в итоге фантазмы типа эгоистичного и хитрого гена Ричарда Докинза. Вирусное де-факто понимание генов как некой самостоятельной сущности, использующей жизнь в качестве машинки для сохранения и размножения – эпатирующий взгляд на жизнь и эволюцию, выхолащивающий их главное содержание – познание. Вместо содержания Докинз абсолютизирует техническое обеспечение «школьного» процесса. В его логике можно пойти дальше – рассмотреть институты и университеты как социальные организмы, предназначенные исключительно для размножения и сохранения конспектов. Но может предназначение их всё же несколько иное? Обучение и познание? При этом книга Докинза, если абстрагироваться от абсолютизации техобеспечения, несомненно, умная, полезная и захватывающая.

Революционная оптимизация процесса познания

В эволюционном всеобуче Человеку досталась роль прилежного и везучего ученика, вытащившего в гонке за знаниями счастливый билет.

Всё началось с появления технологии «высшая нервная деятельность», которая сделала возможным формулирование, запоминание и передачу знаний в негенетической символьной форме. Через некоторое время ряд видов гоминид, опираясь на широкие возможности адаптивных фонетических символьных систем, сделали ставку на интеллект. Часть из них сумела продвинуться в доработке нового технологического пакета далее других и осуществить, опираясь на фундамент из абстрактных символьных систем и логического мышления, радикальную оптимизацию процесса познания.

Энергетически новый техпроцесс оказался на порядки эффективнее, чем эмпирическое тестирование «гипотез» широким фронтом. Но его, если сравнивать с естественным отбором, долго преследовал существенный недостаток – отсутствие «твёрдой» памяти. Следующий революционный прорыв закрыл уязвимость, добавив к членораздельной речи, «мягкой» коллективной памяти и интеллекту «твёрдую» память – письменность и её носители. Они позволили надёжно запоминать, хранить и передавать кодируемые в фонетических символах знания.

Появление абстрактных систем кодирования

Как уже упоминалось, школа естественного отбора учила и учит исключительно предметному знанию.

Первые фонетические символьные системы тоже были предметными – они кодировали узкий круг конкретных сущностей и реакций на них. Выгода от расширения объёмов кодирования сделала целесообразным появление членораздельной речи и на её фундаменте сложных фонетических систем. Заложенные в них потенциальные возможности тут же запустили процесс их превращения из предметных в абстрактные: символьному обозначению подверглось множество окружающих предметов, явлений, их связей и характеристик даже без прямых запросов со стороны наличного технологического пакета и школы естественного отбора.

Появление абстрактного знания и интеллекта

Абстрактные символьные системы тут же сделали возможным появление абстрактного знания, которое более не являлось неотделимой частью конкретных технологий. Абстрактные символьные системы позволили кодировать знания о сложных связях и характеристиках объектов и явлений вне всяких связей с конкретными технологиями. Отныне знание можно было использовать в любой технологии, и оно не становилось её «собственностью». Размыкание жёсткой связи знания с прикладными технологиями стало главным шагом на пути его превращения в абстрактное. Постепенно знание всё далее и далее удалялось от технологий, превращаясь в фундаментальное.

Добывает абстрактное знание не естественный отбор удачных гипотез, а абстрактное логическое мышление, которое стало главным техпроцессом более широкого технологического пакета под названием интеллект.

Абстрактное мышление позволяет нанизывать длинные цепочки причинно-следственных связей, искать и делать предположения о пока ещё неизвестных причинах. Важнейшим из предположений стали боги – великий абстрактный символ неведомых сильных причин. С ростом мощи логического мышления остался единственный Бог – причина причин – Создатель. Для тех, кто понимает и принимает – Бог ещё и Цель. Чуть перефразируя Заратустру Ницше:

Человек – это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком Богом, – канат над пропастью. Опасно прохождение, опасно быть в пути, опасен взор, обращённый назад, опасны страх и остановка. В человеке важно то, что он мост, а не цель.

Согласно теореме Гёделя о неполноте любую формальную арифметику обязательно замыкает недоказуемая аксиома. Только она обеспечивает формализму полноту, пусть и нелогическую. Похоже, что и логическую картину Мира обязательно замыкает Бог — та самая фундаментальная аксиома, причина причин, обеспечивающая картине непротиворечивость и полноту. Без Бога полная и непротиворечивая цепочка причинно-следственных связей — от уровня микромира до Космоса, от начала жизни Вселенной до её конца и рождения новой Вселенной — не выстроится. У человека есть возможность на практике подтвердить объективность аксиомы, дойдя по канату до конца. И только дойдя, человек поймёт, что на самом деле он не шёл, а поднимался до уровня Бога внутри себя. Очень и очень на это похоже.

Изменения субъектности познания

С изменением техпроцесса изменился и субъект познания. У Homo sapiens элементарным субъектом познания стал не вид, а социум: род, племя, ном, государство, империя. Именно социумы обеспечивали и обеспечивают процесс познания ресурсами, заносят знание в коллективную память, конвертируют его в прикладные технологии, тем самым обратно в ресурсы.

В новом техпроцессе, также как и в школе естественного отбора, особь не является субъектом познания – лишь одним из инструментов, волею случая оказавшимся на кончике пера эволюции, что не должно вводить особь в заблуждение относительно отведённой ей роли. «Если я видел дальше других, то потому что стоял на плечах гигантов», Исаак Ньютон. Когда открытие созрело к рождению, за любым гением выстраивается очередь готовых взобраться на «плечи» и сделать открытие за него.

Удивительно, но у принципиально разных технологий познания – предметной и абстрактной – нашлись похожие подпроцессы. Так, обмен социумов знаниями является аналогом горизонтального переноса генов, что существенно ускоряет познание. Перетоки абстрактных знаний поддерживали войны и присоединившийся позже активный товарный обмен, обеспечившие плотные контакты социумов.

Рискованная ставка на интеллект

Нам с вами повезло – мы не только знаем результат неоднозначной эволюционной ставки на интеллект, но и активно пользуемся выигрышем. Однако перед этим большой и сложный мозг – носитель интеллекта – должен был просочиться сквозь сито естественного отбора. Инструмент потреблял критически значимую долю дефицитных энергетических ресурсов, неся тем самым огромные риски каждому отдельному организму и виду в целом. Более того, решение задачи его активного использования породило ряд сопутствующих дополнительных рисков, весьма и весьма энергоёмких.

Один из них – редyкция клыков, необходимая для внятной артикуляции и глубокой социальной кооперации. Их деградация снизила вооружённость самцов и расширила ряды хищников, воспринимающих вид в качестве доступного ресурса. Ещё один крайне рискованный признак – прямохождение. Оно было необходимым условием трансформации передних конечностей в совершенные манипуляторы с тонкими настройками, позволявшими воплощать прикладные технологии интеллектуального генезиса.

Но поначалу прямохождение имело все шансы загубить ставку на интеллект. Вызванные им изменения в строении таза самки обусловили предельный размер мозга новорождённого, который при родах не убивал бы его и мать. Итогом компромисса стали тяжёлые опасные роды и появление на свет фактически недоношенных детёнышей. Как следствие, потребовался самый длительный во всей «школе» период детства, обеспечивавший рост и развитие мозга, его последующую загрузку обширным багажом ранее накопленных абстрактных знаний.

Долгий период детства нёс колоссальные риски. Во-первых, это огромные дополнительные энергозатраты на каждую новую особь. Во-вторых, длительная беспомощность детёныша, надолго выбивавшая самку из процесса добывания пищи. Поэтому её и детёныша ждала бы неминуемая гибель, если не побудить умных, как следствие, эгоистичных самцов (в критических ситуациях интеллект способен отключать инстинкт заботы о потомстве) щедро делиться дефицитными пищевыми ресурсами даже в тяжёлые периоды бескормицы. В-третьих, добавила рисков необходимость обеспечивать растущий мозг животными белками, предотвращавшими развитие алиментарного маразма, что требовало от самцов хищничества, с редуцированными, заметим, клыками.

Риски, высокие уже сами по себе, превращались в фатальные, если не стимулировать самцов к непрерывной активной заботе. Вид нашёл выход, поддержав развитие у самок круглогодичной скрытой овуляции, ярко выраженных вторичных половых признаков и постоянной готовности к спариванию. Их трансформация в визуально соблазнительный сексуальный объект, никогда точно не известно в какой именно момент готовый к оплодотворению, превратила секс в постоянно желанный и целесообразный, что сделало его регулярным.

Секс с учётом подходов, отходов, агрессивной конкуренции за ярких самок является предприятием весьма энергозатратным. Если догрузить его постоянной заботой и защитой самки и потомства, то предприятие станет ещё более энергозатратным. Поэтому регулярный секс относится к абсолютно уникальным видовым признакам Homo sapiens. Ни один другой вид не смог позволить себе подобной энергетической роскоши. Но у головастых гоминид, кроме стратегии «регулярный секс в обмен на пищу, заботу и защиту», других возможностей спасти рискованную ставку не было. Дополнительным бонусом стратегия «премиальный секс» расширила круг самцов, готовых проявлять заботу: из-за скрытой овуляции все самцы, с которыми самка вступала в связь до появления явных признаков беременности, имели основания считать себя отцами потомства, поэтому относились к нему благосклонно. Это снизило риск утраты энергетически дорогого потомства вместе с гибелью отца.

Так были созданы предпосылки для спасения ставки на большой мозг и с ним на интеллект. Но чтобы ставка сыграла интеллект должен был с походом компенсировать понесённые огромные энергозатраты, часть из которых перечислена выше. Большой мозг, во-первых, существенно снизил энергетическую цену знаний, позволив Homo sapiens выскочить из кровавой эмпирической «бани» естественного отбора, которая отбраковывала массу носителей слабых техпакетов. Все они имели вполне конкретную энергетическую цену. Во-вторых, открыл возможности широкого тиражирования абстрактных знаний во множестве прикладных технологий. В-третьих, обеспечил невероятный рост скорости познания.

Самцы, вооружённые передовыми технологиями, быстро обновляемыми, так что другие виды не имели времени и возможности адаптироваться к ним, с честью выполнили задачу энергетического обеспечения и защиты вида. Со временем процесс трансформировался в избиение экосистемы, аналогичное тому, которое метрополии устраивают колониям. Гигантский энергетический выигрыш в итоге превысил все сопутствующие большому мозгу прямые и косвенные энергозатраты и риски, что позволило ему просочиться через сито отбора.

Неоднозначную ставку на новый техпакет «познание» спас старый проверенный техпроцесс из арсенала школы естественного отбора для добычи знаний категории «знаю как». Именно «школа» с пользой для дела накрыла рисковым видам постоянный сладкий стол из репродуктивных десертов. К сожалению, пресыщенная Цивилизация, в принципе лишённая доступа к технологиям старой школы, увлеклась правкой тонкого и изящного продукта, меча на стол всё более и более изощрённые яства, не переставая нахваливать суррогаты, а приправой к ним извольте вкушать «Чёрный квадрат» Малевича в качестве живописи.

Непрямой отбор

При реализации ставки на интеллект школа сделала упор на технологии непрямого естественного отбора. Без них ставка не сыграла бы. В первую очередь отбирались те признаки, которые полезны социуму – лучшим образом решали задачу его ресурсного обеспечения. Что касается  конкретной особи, то ей непрямой отбор зачастую навязывал рискованные признаки, вступавшие в противоречие с императивом её выживания и репродукции. К ним относятся – увеличение мозга, требовавшее больше пищи, редyкция клыков и падение агрессивности самцов, снижавшие шансы в единоборствах, императив заботы о самке и потомстве, «кравший» дефицитные ресурсы, размытость отцовства с неясными шансами репродукции его личного генетического конспекта, «принуждение» к кооперации и общественному распределению ресурсов и пр. Обозначился явный крен отбора от эгоизма к сотрудничеству и неродственному альтруизму.

Селекция столь странных признаков была по силам лишь многоуровневому непрямому естественному отбору – половому, внутригрупповому, групповому. В первом случае решение о репродукции того или иного генетического пакета принималось самками, озабоченными только энергетической безопасностью – своей и потомства. Во втором, ограничения на уровень доминирования, агрессии и эгоизма выставлял внутривидовой отбор – сложная система вырабатывала механизмы, контролировавшие поведение членов группы. Технически отбраковку особей, неформатных новым технологиям, производил либо сам мужской коллектив – субъект охоты и защиты, либо процессы реализации технологий, в которых неформатность особи превращалась в уязвимость. В третьем случае – группового отбора – преимущество над коллективами с высокой концентрацией эгоистов получили группы с оптимальным уровнем неродственного альтруизма, усиливавшим потенциал нового техпакета.

Во всех трёх случаях критерии отбора диктовались интересами социума, а не конкретной особи, что неудивительно, поскольку интеллект мог возникнуть и проявить свои преимущества только при тесной внутригрупповой кооперации. Вот почему главенствовал непрямой отбор, способный выставить основным критерием соответствие генетического конспекта не личным интересам, а новым умным технологиям.

Долгое и интенсивное действие непрямого отбора привело к полной утрате особью способности выживать самостоятельно, как следствие, к императивной зависимости от социума. Именно поэтому являются химерой все мифы о личной свободе и приоритете личного над социальным.

Homo sapiens и сoциальные технологии

Интеллект породил новый негенетический продукт – инновации и производные от них умные сoциальные технологии, имевшие двуединую направленность. Первая – прорывы в присвоении социумами энергии и оптимальном её расходовании, вторая – оптимизация архитектуры социума в направлении повышения его устойчивости и энергоэффективности.

Если последствия первого ряда технологий ещё можно как-то прогнозировать, то второго – нереально. Социум настолько сложная непрогнозируемая система, что эффективность вносимых в его структуру изменений становится очевидной только после практического тестирования. Несмотря на всю мощь логического анализа, любые идеи и умозрительные измышления об оптимальном устройстве социума гроша ломаного не стоят, пока не прошли эмпирическую проверку на сопутствующие им риски, объёмы энергетических затрат и эффективность.

Энергетическая оптимизация

В чём социальные организмы не стали исключением – в том, что долгое время базовым для них, как и для всех прочих живых систем, оставался риск ресурсной недостаточности, прежде всего энергетической. Поэтому все создаваемые Человеком на фундаменте интеллекта сoциальные технологии, если копнуть достаточно глубоко, направлены на купирование риска дефицита энергии.

Каждая новая технология совершенствуется и тестируется социумом с двух противоположных направлений: первое – обеспечение роста объёмов присваиваемой энергии Е₁, второе – минимизация сопутствующих ей энергетических затрат Е₂. Технология принимается, если итоговый баланс (Е₁- Е₂) оказывается положительным. Практическую проверку выполнения условия (Е₁- Е₂)>0 и работу над улучшением баланса назовём энергетической оптимизацией. Все такты процесса – конструирование и реализация технологии, проверка её баланса и его улучшение – выполняются самим социумом без привлечения техпакета школы естественного отбора.

Естественный отбор как энергетическая оптимизация

Естественный отбор, если присмотреться, тоже действует по лекалам энергетической оптимизации. Для начала пару примеров.

К примеру, метатехнология (композиция ряда элементарных технологий) «регулярный премиальный секс», генерировала мощный поток рисков и обошлась виду энергетически очень дорого. Однако она обеспечила огромный выигрыш – высокую выживаемость энергетически очень дорогого потомства умных головастиков. Поэтому общий баланс оказался заведомо положительным (Е₁- Е₂)>>0, и технология прошла через сито энергетической оптимизации.

То же самое относится к более глобальной метатехнологии «интеллект», включившей в себя составной частью стратегию «регулярный премиальный секс». Большой мозг в итоге прошёл через сито естественного отбора, поскольку, несмотря на огромные сопутствующие затраты Е₂, тоже обеспечил гигантский энергетический выигрыш Е₁: (Е₁- Е₂)>>0.

Можно спуститься ниже – на уровень элементарных признаков и технологий. Присмотримся внимательнее к понятию «эффективность тестируемых гипотез». Каждый новый признак и технология – результат изменчивости – способен повлиять на избегание или купирование рисков, а их нейтрализация имеет вполне конкретный эквивалент Е₁ – энергетический выигрыш организма (Е₁=0 означает нейтральное влияние на риски). Вместе с тем каждый новый признак и технология могут потребовать от особи дополнительных энергозатрат Е₂ (Е₂=0 означает их отсутствие). Так вот, новое приобретение эффективно, если баланс выигрыш-затраты положительный (Е₁- Е₂)>0.

Поскольку для каждого конкретного организма и выигрыш, и затраты от привнесённого признака, как правило, носят вероятностный характер, то итоговый интегральный баланс (Е₁- Е₂) «подсчитывает» вид. В свою очередь, прямое воздействие качества баланса (Е₁- Е₂) на вероятность выживания и репродукции особи в итоге и является формой диктата виду решения о том фиксировать новый признак-технологию в его общем конспекте или забыть о сделанной ставке. Поэтому естественный отбор при рассмотрении его через призму энергетической эффективности «гипотез» тоже следует называть энергетической оптимизацией.

Зачем нам термин «энергетическая оптимизация» при наличии устоявшегося «естественный отбор»? Польза в том, что оптимизация не подменяет собой отбор, она универсальнее его. Естественный отбор относится только к тестированию энергетической эффективности (Е₁- Е₂) «гипотез», которые широким фронтом набрасывает изменчивость. Но не подходит для описания процесса тестирования сoциальных технологий, генетически не фиксируемых, порождаемых интеллектом, а не изменчивостью. Их отбор естественным никак не назовёшь. Тогда как термин энергетическая оптимизация отражает внутреннее содержание каждого из процессов.

Интеллект и чудеса энергетической оптимизации

В качестве примера тестирования прорывной сoциальной технологии, порождённой интеллектом, можно привести приручение Человеком огня. Его непрерывное поддержание в реалиях первобытного социума было сложной и энергетически затратной задачей – необходимо было постоянно добывать ему «пищу», дежурить для своевременности «кормления», сооружать домики для переноски, в которых он не «умер» бы и не «покусал». Однако все затраты с лихвой окупились возможностью обогреться у огня, отпугивать крупных животных и кусачих насекомых, и главное, готовить горячую еду.

Последнее, во-первых, значительно расширило пищевую базу, прежде всего за счёт белков и полисахаридов, в сыром виде недоступных, во-вторых, на 15% снизило энергозатраты на переваривание пищи и улучшило усвоение белков, в-третьих, захлопнуло широко распахнутые ворота для болезнетворных бактерий и паразитов. Технологию с полным на то основанием можно назвать прорывной: её энергетическая эффективность оказалась столь колоссальной (Е₁- Е₂) >>0, что она позволила Человеку выйти за пределы субтропического пояса в зоны с умеренным климатом и отрицательными зимними температурами.

Сопоставимой по энергетической отдаче стала более поздняя и сложная технология коллективной охоты на крупных животных. На рубеже 35-40 тысяч лет назад она привела к расцвету цивилизации охотников и следующей волне расселения. Её вершиной стала загонная охота, энергетически очень затратная: чего стоит одно только сооружение многокилометровых каменных или деревянных ограждений, сходящихся в узкую воронку, за которой расположен каменный мешок до 150 м в поперечнике, разбитый на множество запирающихся секций? Но возможность добыть за одну охоту десятки и сотни джейранов, косуль и прочих копытных с лихвой компенсировала понесённые энергозатраты.

Эти охоты начались 11 тыс. лет назад. Но перепромысел – «бич божий» загонных охот – настигал охотников повсюду. Когда кончились крупные звери, кончились и Великие Охотники Больших Загонов, Виктор Дольник, «Непослушное дитя биосферы». Великих Охотников, создавших уникальную культуру, сменили полусобиратели-полуохотники, влачившие в сравнение с ними жалкое существование.

Так продолжалось до следующего энергетического прорыва – перехода от присваивающих технологий к производящим, интенсифицировавшего процессы социогенеза. Уязвимость больших социумов, внутренне присущая им как и любой другой форме жизни, станет предметом нашего дальнейшего анализа. В его фундамент положим диалектическую пару «риски – купирующие их технологии», которая порождает соответствующую диалектическую спираль «глобальные социальные риски → нейтрализующие сoциальные технологии → порождаемые ими риски → …». Но это станет темой следующей заметки.

Август 2020