Мировой кризис 31: эволюция ренты и Домината, часть 2

Незапланированно ключевое место в статье заняла не тема, заявленная в названии, а анализ причин перерождения античности в феодализм. Материал услужливо предоставлен Древним Римом. Пройти мимо не сумел. Будет интересно.

Предыдущую заметку мы прервали на том, что в III веке до н.э. в Средиземном море утвердилась римская сила, причесавшая и Карфаген, и Элладу. Пунические войны 264-146 до н.э. закончились полным разрушением Карфагена. Событие удивительным образом совпало с окончательным разгромом в 146 до н.э. Ахейского союза, завершившим подчинение Греции Риму. Но Греция являла собой конгломерат мелких полисов, за исключением короткой эпохи Македонского царства, а Карфаген был крупнейшим геополитическим образованием Средиземноморья, справиться с которым было не просто. И тем не менее, его поражение было предопределено.

Истоки военного поражения Карфагена

Де-факто Карфаген потерпел окончательное поражение не в Третьей, а уже во Второй Пунической войне 218-201 до н.э., хотя, казалось, ничто не предвещало его. Ганнибал вёл в целом успешную кампанию на чужой территории в южной Италии, выигрывая сражение за сражением, не решаясь напасть на Рим и напрасно дожидаясь подкреплений. Карфаген оставил его без деятельной поддержки, поскольку олигархическая партия, всячески пытавшаяся поддерживать хорошие отношения с Римом, была враждебна и войне, и Ганнибалу. Она-то и блокировала долгое время отправку столь необходимых ему подкреплений.

Рим, будучи не в силах справиться с Ганнибалом, перенёс усилия на Испанию. Сражаться там было за что. Главным призом был город Картахена, в окрестностях которого располагалось месторождение серебра, столь обильное, что, по словам греческого историка Диодора Сицилийского 90-30 до н.э., во время сильных лесных пожаров серебро текло по руслам ручьев как вода.

Первое достоверное упоминание о городском поселении Картахена относится к 227 до н.э. В нём говорится о том, что карфагенский военачальник Гасдрубал Красивый основал город-тёзку Карфагена – Кварт Хадашт или Новый Город. Карфаген – Qart-ḥadašt – тоже переводится с финикийского как «Новый город». Картахена превратился в главную базу созданного Ганнибалом в Испании пунийского царства, обеспечившего  Карфагену контроль над богатыми минеральными месторождениями её юго-востока.

В 209 до н.э. римский полководец Сципион Африканский захватил Картахену, после чего римляне переименовали его в Картаго Нова – Новый Карфаген. В том же в 209 до н.э. Карфаген утратил и всю Испанию, а с нею все испанские источники серебра, которые подпитывали государственные расходы. Поскольку олигархия не спешила делиться с мета-големом своими доходами от морской торговли, Карфаген ожидала печальная участь, аналогичная участи Афин поле утраты ими контроля над Лаврийскими рудниками.

С потерей Картахены и Испании итог Второй Пунической войны в целом был предрешён. В 201 до н.э. его оформил позорный мир, лишивший Карфаген геополитической субъектности, вследствие чего закат города стал лишь вопросом времени.

Поведение олигархической партии Карфагена диктовалось жёсткой логикой. Большие Капиталы понимали, что даже захват Ганнибалом Рима, случись он, не позволил бы Карфагену удержать и контролировать его и Италию, поскольку Карфаген не был заточен под это – он был чисто торговой, а не военной империей. Победа над таким противником как Рим была невозможна без трансформации Карфагена в военную державу, что означало бы попадание Больших Капиталов под жёсткую пяту мета-голема и полководцев-триумфаторов, что олигархию не устраивало. Поэтому для неё Ганнибал и патриотическая партия Карфагена были не меньшим и даже большим злом, чем Рим. При сложившемся в начале столкновения балансе сил меж Римом и Карфагеном война превратилась бы в длительное сжигание ресурсов, мешавшее торговле с важным партнёром, наглядно продемонстрировавшим свой военный потенциал. Куда целесообразнее был уход под административный и военный зонтик Рима, дабы множить Капиталы под его защитой, чем биться за сохранение гегемонии в Средиземном море, сжигая ресурсы в войне с ним, попутно попав под жёсткую пяту своего огрубевшего от войны мета-голема, знавшего, у кого ему следует изыскивать средства на её ведение. В той же логике действовала и вавилонская олигархия, подложившая Вавилонское царство в IX веке до н.э. под военную мощь Ассирии, затем в 539 до н.э. – под военную машину Ахеменидов. Большие Капиталы интересует не субъектность породившего их этноса, а минимизация нецелевых расходов и доступ к инфраструктуре для своего расширенного воспроизводства.

Сие не означает, что после 201 до н.э. морская олигархия забросила Карфаген. Глупо было бросать порт с отлаженной торговой инфраструктурой, занимавший столь выгодное положения в торговле Европы с Африкой. Следствием активного продолжения торговли стал быстрый подъём благосостояния города, что не радовало римлян и вынудило Катона требовать его разрушения.

По содержанию третья Пуническая война 149-146 до н.э. была не войной, а истреблением Карфагена. Решение об его участи уже было принято. Пунийцы с самого начала соглашались на мир на любых условиях. Однако после их удовлетворения выдвигались новые требования – более тяжёлые. Сначала римляне добились выдачи заложников, потом сдачи оружия, затем предъявили требование перенести Карфаген в любую местность не ближе 15 км от моря, что было равнозначно гибели торгового города. После отказа война свелась к осаде Карфагена, защищаемого жителями под руководством Гасдрубала. Больших Капиталов, следует полагать, в его стенах уже не было. Захватив город, римляне разграбили его, получив громадную добычу. Затем сожгли, прошлись плугом по месту, где стоял Карфаген, а землю посыпали солью – эпическая картина.

Карма военной империи

Континентальное расположение посреди варварских племён, при посредственных условиях для ведения сельского хозяйства исключало становление Рима в качестве крупного торгового города. Поэтому он не состоялся и в качестве ремесленного центра, способного конкурировать с Карфагеном, Александрией, Передней Азией. Исходно не было у Рима и собственных Лаврийских рудников, как у Афин. При всём богатстве выбора, ему был предначертан путь стать чисто военной империей – античной реинкарнацией Ассирии.

Античная государственность не предполагала наличия регулярной армии. В те времена её не было ни у Карфагена, ни у греков. Римское царство и затем Республика тоже не знали постоянной армии – солдаты присягали полководцу, призвавшему их под знамёна, сначала – на год, позже – до окончания похода. Но в имперский период, с конца I века до н.э., у римлян появилась профессиональная армия, как некогда у великого царя Ассирии Тиглатпаласара III 745-727 до н.э. Начиная с Октавиана Августа, первого римского императора 27 до н.э. — 14 н.э., армия стала постоянной, власть главнокомандующего – пожизненной. Срок службы определили в 20 лет, после чего ветеран получал право на почётный отпуск и обеспечение деньгами или землёй.

С начала экспансии и до падения Рим ввозил товаров существенно больше, чем продавал. Расплачивался он за них золотом и серебром, которое присваивал в военных походах, добывал в захваченных рудниках, взыскивал в качестве налогов с покорённых территорий. При этом исправно исполнял все причитающиеся Империи функции. Прежде всего, обеспечил высокую инфраструктурную связность континентальной Европы, до этого существенно отстававшую от Передней Азии. Обыкновением стало введение после римского завоевания его денежной системы. Римские серебряные монеты вошли в обиход с III века до н.э., а золото, преимущественно в слитках, в период пунических войн.

Развитие инфраструктуры, обеспечение её безопасности, снятие торговых барьеров, унификация законодательства и денежного обращения отозвалось упорядочением, урегулированием и расширением торговли. Её более не стесняли таможенные преграды, дороги были безопасны от разбойников, моря не кишели пиратами. Рим не состоял на службе у элитных групп морских Больших Капиталов, заинтересованных в том инфраструктурном сопротивлении, которое пираты создавали неопытным начинающим конкурентам. Поэтому, когда те стали помехой его торговле, расправился с ними быстро и эффективно – к началу нашей эры Средиземное море было практически очищено от пиратов. Но то была мелкая помарка, в целом не помешавшая процветанию финикийских морских капиталов.

Финикийцы в составе Римской империи

Накануне крушения Карфагена у динамичных и мобильных морских капиталов была возможность эвакуироваться либо в другие портовые базы империи пунийцев, либо в саму Финикию, во II веке до н.э. ещё не попавшую под власть Рима, либо непосредственно в порты Италии. Несомненно, что основная их часть так и сделала.

Финикия с III века до н.э. быстро эллинизировалась под властью Птолемеев и Селевкидов, что только облегчало интеграцию пунийских и финикийских Капиталов в римский мир, поскольку сам Рим тоже активно эллинизировался. В 64 до н.э. римский полководец Помпей присоединил Сирию и Финикию к Риму в качестве единой провинции Сирия. Таким образом, стараниями греков и римлян финикийцы не только растворялись как этнос, но и постепенно исчезали с политической карты мира.

Однако исчезали они с политической, но не с экономической карты – эллинизированные финикийцы и их капиталы никуда не делись. Так же как никуда не делись их тысячелетние традиции по монополизации наиболее прибыльных рынков и вытеснению с них конкурентов. В Средиземном море финикийцы имели ряд осязаемых преимуществ перед любыми Капиталами: за ними стояли колоссальный опыт, полуторатысячелетие активного накопления капитала, технологическое совершенство операционной деятельности, наработанная инфраструктура, стихийные корпоративные традиции, хотя и не оформленные законодательно. Для Финикии началась эпоха Pax Romana, длившаяся до 614 года, когда её земли захватила персидская армия шахиншаха, читай императора, Хосрова II из иранской династии Сасанидов.

Но прежде были шесть веков благоденствия. В римскую эпоху ряд финикийских городов был освобожден от налогов, которые платило всё население империи, кроме римских граждан. Сумели финикийцы добиться и других привилегий. Как отмечал, говоря о Тире, Квинт Курций Руф, римский историк I века н.э.: «Под охраной римского гуманного владычества он пользуется продолжительным миром, содействующим всеобщему процветанию», Волков А.В., «Загадки Финикии».

«В Риме и италийских гаванях крупные финикийские торговцы открывали свои конторы. В столице возник внушительный финикийский квартал, остатки которого еще сегодня можно увидеть на Аппиевой дороге. Значительные финикийские поселения были в Неаполе и Мизенах (порт в 20 км от Неаполя с прекрасной гаванью). Наиболее крупные диаспоры были в больших гаванях – в Остии, что в устье Тибра, и в Путеолах в Неаполитанском заливе. Сохранилось распоряжение сената города Тир от 174 года о ежегодном предоставлении 10 тыс. денариев в качестве платы за аренду торговых, складских и других помещений в Путеолах. Рим и Средняя Италия стали центром новой экономической экспансии Финикии, но сеть её торговых факторий простиралась по всей империи. Не только купцы, но и ремесленники, а вместе с ними и представители «сферы услуг» искали возможность обогатиться в отдалённых краях Римской державы, как некогда в финикийских колониях. С ростом экономической экспансии финикийских городов усиливалось и их культурное влияние. Оно достигло апогея в годы правления сирийско-ливанской династии Северов», Карл-Хайнц Бернхардт, «Древний Ливан».

Покажем на картах гавани, упомянутые в данном отрывке. Порт Неаполя служил входными воротами в сам Неаполь и окружавший его богатейший регион. Мизены и Путеолы находились в 20 км от Неаполя, но Путеолы удобнее и ближе к Аппиевой дороге, до которой от него было менее 40 км, что превратило Путеолы в крупный торговый порт:

Следующий порт – Остия-Антика – располагался в устье Тибра. Находясь в 22 км от Рима, порт служил его главной гаванью и основным центром римской торговли, прежде всего, зерновой. Для увеличения возможностей импорта зерна императором Траяном в дополнение к порту Клавдия была построена новая гексагональная гавань. Гавани соединял с Тибром канал, по которому груз баржами переправлялся до него и далее в Рим:

Гавань Остия-Антика

Очевидно, что финикийские торговые капиталы, следуя вековому опыту, дислоцировались в таких гаванях, которые позволяли им занимать ведущие позиции в римской торговле. Они не только не сгинули, но и привели во власть свою династию императоров Рима.

Очередная «встреча»

Правление в Риме финикийской династии Северов 193-235 явило нам второе со времён Давида и Соломона очевидное свидетельство взаимной симпатии двух ветвей Домината. Несомненно, что в вопросах накопления Капитала евреи к тому моменту существенно подтянулись к финикийцам, в полной мере используя сильные стороны освоенных ими корпоративных технологий, адаптируя и усложняя их с помощью гибких Мишны и Гемары, чуть позже породивших Талмуд.

Септимий Север

В 193 к власти в Риме пришла сирийско-финикийская династия Северов. Ее основатель Септимий Север 146-211 был родом из древней финикийской колонии Лептис в Ливии в 620 милях от Карфагена. «И до и после него он оказался единственным уроженцем Африки, достигшим престола», – писал римский историк Евтропий. Другой историк, Секст Аврелий Виктор, добавлял: «Он был достаточно обучен латинскому языку, хорошо владел греческой речью, но лучше всего усвоил пуническое красноречие»,  Волков А.В., «Загадки Финикии»:

Септимий Север и его жена Юлия Домна. Античные бюсты из Мюнхенской глиптотеки

Септимий Север был высокообразованным человеком, увлекался философией и наукой. Карьера его была блистательной. Он управлял провинцией Бетика, где обнаружил «исключительную строгость и энергию». В Галлии его «превозносили за строгость, внимательность и бескорыстие». Управлял Паннонией, Сицилией, Сардинией. Император Марк Аврелий сделал его сенатором. В 185 и 189 Септимий Север становился консулом. Затем опять был поставлен во главе легионов Паннонии, командуя которыми ещё более увеличил свою славу.

После смерти первой жены будущий император женился в 184-м на Юлии Домне из жреческой семьи города Эмесы в Сирии. По астрологическим знакам брак с этой красавицей должен был принести ему счастье. Утверждают, что в Юлии живое воображение соединилось с большой рассудительностью и образованностью. Она была покровительницей философов и учёных, стараясь с их помощью поддержать угасающее язычество. Славилась она не только красотой и умом, но и тем, что доставляла мужу много огорчений своим распутством.

Восхождение во власть

Воцарение Септимия Севера, наверное, было бы невозможным без поддержки финикийцев. Ведь имелись и другие претенденты на власть. Вспыхнула гражданская война. В то время Септимий находился в Сирии, и жители Тира особенно ревностно поддерживали его. Победив одного из соперников — командующего сирийскими легионами Песценния Нигера, разбитого весной 194, он не забыл заслуг Тира. Септимий пожаловал городу права римской колонии. В знак императорской милости в Тире возводили пышные дома и строили ипподромы для состязаний на боевых колесницах. [Построенный Септимием Севером ипподром в Тире имел исключительные размеры – 480 м в длину и 92 м в ширину].

С воцарением династии Северов финикийские боги получили широкое распространение в Римской империи. Поклониться им на историческую родину императоров ездили многие римляне,  Волков А.В., «Загадки Финикии».

Но с поражением Песценния Нигера схватка за трон не закончилась. Осенью 196 командующий британскими и испанскими легионами Клодий Альбин, пользовавшийся симпатией Сената, провозгласил себя императором. Север двинулся против него и в 197 наголову разбил при Лионе. Клодия Альбина настигли и убили, его приверженцев казнили. Лион был разграблен.

Движение к абсолютизму – первому римскому доминату

Во время схватки сенат держал себя очень осторожно, но из всех трёх претендентов Септимий Север пользовался у него наименьшим сочувствием. Нерасположение сената было замечено Севером. Когда он овладел Римом, сенат выказал раболепную преданность, но Септимий затаил в душе злобу, и, когда пришло время, отомстил. Голова Клодия Альбина, присланная в сенат, была предзнаменованием того, какая судьба ждёт многих сенаторов. Писатель Спарциан перечисляет по именам казнённых Септимием Севером сенаторов – в его списке 41 имя. Он с негодованием прибавляет: «Этого убийцу таких почтенных людей, которые все имели высокий сан, многие из которых были преторами, многие консулами, чтят в Африке, как Бога!»

Убивая сенаторов, Север почти всегда приказывал убивать их жён, детей и клиентов. Он считал это необходимым для того, чтобы предотвратить восстания и обеспечить себя от заговоров. Септимий Север хотел отнять y сената всякое участие в управлении империей, подчинить все дела исключительно военному деспотизму. Вместе с тем он хотел отнять y Рима и y Италии всякие преимущества над провинциями. Он дал новые более высокие титулы правителям, зависевшим лично от императора. Септимий Север стал носить императорскую порфиру – она с того времени сделалась постоянной одеждой императоров. Вообще он правил, как военный деспот, власть которого совершенно не ограничена. Учреждённый Октавианом Августом 27 до н.э. — 14 н.э. принципат, в рамках которого император отчасти делил власть с сенатом и хотя бы в теории считался представителем воли римского народа, постепенно стал переходить в неограниченный абсолютизм восточного типа – доминат, который формально состоялся в истории Римской империи в период с 284 по 305, Русская историческая библиотека, Император Септимий Север.

Септимий Север проторил дорожку к римскому доминату – форме правления, окончательно утвердившейся при императоре Диоклетиане 284-305, чьё пребывание во власти мы обсудим ниже. Доминат стал следующей за принципатом фазой трансформации Рима из республики в абсолютную монархию, характеризующуюся неограниченной властью императора и превращением сената в декоративный орган. Термин «доминат» произошёл от формы обращения к императору «dominus et Deus» – буквально «господин и Бог».

Гонения на Христианство

Будучи финикийцем, Север остался карфагенским язычником. Даже на римских монетах он приказал изобразить богиню Луны Тиннит, вобравшую в себя черты Астарты – некогда главной богини Карфагена, покровительницы города. В 202 году Септимий Север издал эдикт, в котором под страхом смерти запретил обращение в Иудаизм и Христианство. Поскольку из двух форм монотеизма открытой было только Христианство, то запрет де-факто был направлен именно против него. Закон актуализировал и ограничения, введённые ещё до Севера. Повинуясь политической воле, местные правители возобновили гонения на христиан, не исключая смертную казнь.

Династия Северов и евреи

К тому времени еврейская диаспора в Римской империи достигла впечатляющих размеров:

По некоторым источникам, в I-III веках только в Риме проживало 40 тысяч евреев, но эта цифра, видимо, преувеличена – по другим сведениям их было 20-30 тысяч [всё население Рима в тот период оценивается в 1 млн.]. Евреи Рима занимались торговлей, как мелкой, так и крупной, например, ввозом хлеба, а также ремёслами – портные, мясники и т.д. Были и представители свободных профессий – актёры и художники, электронная еврейская энциклопедия.

В зерновой торговле у финикийцев и евреев были все шансы, чтобы стать партнёрами: финикийцы доставляли зерно до Остии-Антики, а евреи занимались его реализацией в Риме.

При Северах положение иудеев в Империи существенно улучшилось:

Династия римских императоров Северов 193–235 благосклонно относилась к еврейскому населению империи. Прекращение гонений и уменьшение поборов привели к экономическому расцвету еврейства Эрец-Исраэль. Институт еврейского автономного управления стал органом культурно-политической власти и был полностью освобождён от налогов. Центры изучения Торы и Мишны процветали в Тверии, Циппори, Кесарии, Лоде и других местах, преимущественно в Галилее, электронная еврейская энциклопедия.

Эдиктами Септимия Севера и Каракаллы были подтверждены все права евреев, они получили возможность занимать правительственные должности, не отрекаясь от веры, Иудаизм был признан дозволенной религией. Одна из синагог в Риме в знак благодарности так и называлась синагогой Севера. А император Элагабал 218-222, предпоследний из династии Северов, так и вовсе придерживался еврейских обычаев, не ел свинину, был обрезан.

Период правления династии Северов, несомненно, был периодом улучшения отношений между евреями и властями Римской империи. Иероним через сотни лет после обсуждаемого периода так оценил отношение династии Северов к евреям: «Север и его сын Антонин (император Каракалла) относились к евреям с большим уважением».

Септимий Север 193-211 разрешил евреям становиться членами городских советов. Александр Север 222-235, согласно имеющимся у нас свидетельствам, вернул евреям все права, также он держал в своём молитвенном доме бюст Авраама [справедливости ради, вместе с бюстами Христа, Орфея и чудотворца Аполонния Тианского]. Проеврейское поведение Александра Севера было известно в народе – он даже был прозван языческим населением Александрии и Антиохии «сирийским архисинагогом».

Евреи, по-видимому, также относились с особым уважением к династии Северов. По всей империи в честь Севера строились синагоги и другие еврейские общественные здания. Надпись, датируемая 197 годом, обнаруженная в районе Касеуна в Верхней Галилее гласит: «Во здравие наших господ императоров Септимия Севера и его сыновей Марка Аврелия Антонина и Луция Септимия Геты согласно обету, данному евреями». Подобные надписи были обнаружены и в других местах. Следует отметить, что упоминание правителей, и тем более их восхваление, чрезвычайно редко встречаются в древних еврейских надписях.

Дополнительным свидетельством изменения отношения части евреев к властям империи является тот факт, что мудрецы участвовали в системе римского управления провинциями. Это явление также было необычным для Древнего мира: евреи, и, в особенности, мудрецы чрезвычайно редко занимали должности в нееврейских органах власти.

В имеющихся у нас источниках нет четкой информации о причинах хорошего отношения римлян к евреям. Некоторые историки считают, что причина кроется в поддержке, которую евреи оказали Септимию Северу при борьбе за трон [имеется в виду схватка с Песценнием Нигером в Сирии; но истинная причина не в этом – если даже Септимий и был благодарен евреям за это, что вовсе не обязательно, то его наследники вовсе не обязаны были помнить сие].

Улучшению еврейско-римских отношений, несомненно, способствовала и деятельность рабби Иехуды. Он, судя по всему, пытался адаптировать структуру еврейской общины к новой действительности. Многие аспекты Галахи были пересмотрены в связи с изменяющимися условиями жизни евреев, а соответствующие институты были обновлены и усилены, Исраэль Л.Левин, «Период рабби Иехуды ха-Наси».

Стараниями Иехуды ха-Наси иудеи стояли на пороге создания Талмуда, законодательной частью которого была Галаха, позволившего корпорации Иврим гибко адаптироваться в меняющихся социальных условиях.

Очевидно, что еврейское население «Палестины» достигло определенного уровня благосостояния именно при Северах. Археологические раскопки говорят об активном строительстве с конца II века синагог, которые строились по одному архитектурному принципу и походили на сирийские здания за исключением мелких деталей. О том же свидетельствуют и величественные каменные саркофаги в пещерах древнего иудейского города Бейт-Шеарим, расцвет которого пришёлся на II-IV века. В одном из них захоронен упомянутый выше святой рабби Иехуда ха-Наси:

Пещеры Бейт-Шеарим

Отношение династии Северов к иудейскому населению Империи, как и отношение иудеев к Северам, следует рассматривать в качестве свидетельства глубокой симпатии меж финикийцами и евреями. Симпатии, ставшей традиционной, – продолжение взаимовыгодных добросердечных отношений, возникших двенадцатью веками ранее между Хирамом I и царями Давидом и Соломоном – тут уж, как говорится, «рыбак рыбака видит издалека».

Далее мы перейдём к анализу денежного обращения, поскольку именно его состояние стало причиной всех бед Империи и в итоге привело к реформам, положенных в основание всего последующего процесса социогенеза.

Фаза молодой Империи

Рим, будучи военной державой, основательно подошёл к финансированию своей военной индустрии. С его граждан взимался специальный «военный налог» tributum – принудительные подушные займы, направляемые на военные цели, прежде всего, на жалованье солдатам. Гасить их полагалось из военной добычи. Но с 406 до н.э. tributum фактически превратился в регулярный налог, начислявшийся с земельной собственности и прочего имущества.

Захваченные римлянами территории помимо разовых контрибуций платили на постоянной основе налагаемую на всю провинцию подать, представлявшую собой продолжение контрибуций – так называемый стипендиум, а также поземельный налог, который служил главным источником доходов с провинций – его ставка в среднем составляла одну десятину от доходов с земельного участка.

Сначала Риму, как и всякому растущему молодому организму, сопутствовали восторг и счастье. На этапе бурного расширения непрерывный рост входящего денежного потока обеспечивал стабильность денежного обращения. Постоянный приток золота и серебра извне позволял без напряжения компенсировать их вымывание из обращения в накопление и обратный отток в провинции в качестве платы за товары.

Фазы экспансии Древнего Рима

Но «ассирийская», по первенству реализации, стратегия была заведомо неустойчивой: военная индустрия – «производство» крайне ресурсоёмкое, с её инсталляцией состояние гомеостаза невозможно в принципе. Достижимо лишь состояние динамического «равновесия» за счёт растущего ресурсного возврата в процессе активной экспансии. Именно логика «ассирийской» стратегии диктовала Риму полное разрушение Карфагена. Не ради спасения жертвенных младенцев или единовременной военной добычи. Реальные цели – 1) уничтожение субъекта, пылесосившего драгоценные металлы по всем побережьям без отчисления мзды набравшему силу «главному ефрейтору» Средиземноморья, 2) подчинение уникальных испанских месторождений Карфагена. На некоторое время это обеспечило Риму устойчивость, поскольку и военная добыча, и облагаемые налогом территории, и рудники Испании были уникальны. К последним, начиная со второй половины IV века до н.э., перешло первенство в добыче серебра, подвинув Лаврион, который удерживал его в течение почти тысячи лет – с 1200 по 300 до н.э. Шахты Испании на столетия стали ведущим поставщиком серебра для Европы вплоть до завоевания в VIII веке Пиренейского полуострова маврами.

Случались периоды, когда оборотные средства, необходимые для функционирования военной индустрии, с лихвой перекрывались контрибуциями и податями. Тогда взимание с римских граждан «займов» на войну прекращалось. К примеру, победа в 168 до н.э. в Третьей Македонской войне принесла столь огромную добычу (захваченная казна царя Македонии Персея 179-168 до н.э. потянула почти на 160 тонн золота), что tributum на длительное время был отменён. Отмену его поддержало подчинение в 146 до н.э. бывших союзников Рима по Македонской войне – Ахейского союза, Пергама, Родоса – и победа над Карфагеном. В Галльской войне 59-50 до н.э., имевшей итогом присоединение к Риму примерно 500 тысяч кв. км территории, Гай Юлий Цезарь награбил, включая расхищение святилищ, столько золота, что его стоимость относительно серебра упала на 25%. Вопрос о tributum был снят надолго, но, как оказалось, не навсегда.

Первый кризис управляемости

В I веке до н.э. случился первый кризис управляемости: в Республике назрело противоречие между потребностью в продолжении экспансии и низким качеством управления гигантской территорией вследствие неповоротливости и неэффективности сенатской власти в принятии решений. Кризис перманентно купировался через институт диктаторов и был окончательно разрешён посредством инсталляции в 27 до н.э. Октавианом Августом института имперской власти в формате принципата, де-юре продолжившим делить её с сенатом. То был назревший акт глубокой внутренней энергетической оптимизации социального организма, резко снизивший внутреннюю энтропию, бездарно сжигавшую дефицитные ресурсы.

Проблемы зрелой Империи

Обратной стороной бурного расширения был не менее бурный рост постоянной составляющей военных затрат, направляемых на удержание и защиту гигантской территории. Косвенно об их масштабах свидетельствует число военных баз регионов базирования римских легионов: к 138 году их было двадцать три, принимая в расчёт Римский, см. на карте.

В начале II века Рим столкнулся с повторным кризисом управления: Империя достигла того предельного критического размера, при котором уровень управляемости находится на пределе удержания воедино частей целого. Разрешение кризиса требовало технологического прорыва в скорости передачи информации, объективных предпосылок которому не было. Поэтому остановка дальнейшей экспансии была неизбежной. Оставалось лишь дождаться созревания неустранимых проблем, имманентных «ассирийской» стратегии.

Пять хороших императоров

Остановка экспансии случилась в период с 96 по 180 во время правления «пяти хороших императоров» из династии Антонинов: Нервы 96-98, Траяна 98-117, Адриана 117-138, Антонина Пия 138-161 и Марка Аврелия 161-180. То было столетие пожинания плодов бурной экспансии и проедания будущего Империи, по иронии называемое золотым веком Римской империи.

Последняя вспышка экспансии случилась при Траяне – единственном из пяти, выступавшем в духе прежних императоров. Он присоединил к Риму Дакию (1), огромное Набатейское царство (2), а в ходе войны с Парфией – Великую Армению (3) и Месопотамию (4), см. карту.

Но уже в правление следующего императора Адриана расширение Империи прекратилось. Мало того, по размышлению Адриан отказался от Ассирии и Месопотамии, вернув их парфянам, а Армения из провинции стала протекторатом Рима. Из завоеваний Траяна в составе Империи остались лишь Дакия и Набатея. Последняя стала пограничной провинцией Аравия Петрейская.

Диаметрально противоположные действия Траяна и Адриана служат иллюстрацией цугцванга, в который попала Империя – и продолжение экспансии, и её остановка были одинаково убийственными для неё. В первом случае во весь рост вставал управленческий кризис, во втором — ресурсный. Весьма символично, что Адриан отметился возведением в Британии в 122-128 известного защитного Вала Адриана, длиной 117 км. Его можно считать памятником начала конца Великой Империи – символом перехода от экспансии к обороне. Ход был сделан. При следующих императорах Антонине Пие 138-161 и Марке Аврелие 161-180 Рим уже только защищал свои границы.

Итак, в эпоху «хороших императоров» случилась страшная для военной империи трансформация – прекращение экспансии. Соответственно, её военная индустрия не только прекратила рост обратного возврата ресурсов, но и уменьшила его. Проблемы не заставили долго ждать – вскоре денежная система Империи засбоила. Нехватка денег стала ощущаться, несмотря на контроль над всеми золотыми и серебряными месторождениями Европы и Передней Азии, что отмечены на карте выше.

Расплата за хороших императоров

Проблемы Рима усилил его дуализм – в нём слились воедино черты Ассирии и Вавилона. С одной стороны, Рим, как некогда Ассирия, был военной империей. С другой, как и Вавилон, характеризовался развитым товарно-денежным обменом и богатой олигархией. Соответственно, Рим вкусил дисбалансы обеих великих держав древности. Во-первых, как в своё время в Ассирии, постоянная составляющая военных затрат и обратный отток денег в провинции создавали явные проблемы его денежному обращению, компенсировать которые могло только продолжение активной экспансии. С другой стороны, как некогда в Вавилоне, свой вклад в дестабилизацию денежной системы Рима вносило интенсивное вымывание полновесных денег из оборота в накопление – непременный спутник сильной олигархии. Как и в Вавилоне, постоянно воспроизводившийся дефицит денег в обращении покрывало повсеместное ростовщичество, интенсивно разрушавшее античность.

Атрибутивная военно-олигархическим империям гремучая смесь – высокий уровень постоянных военных расходов, отрицательный торговый баланс, оседание денег в закромах олигархии – тут же угнетали денежное обращение при любом падении денежного возврата, а с ним убивали античность и саму Империю, что Рим подтвердил всем своим опытом. Прежде чем мы перейдём к его анализу, небольшая зарисовка о «лекарстве» от проблемы — о ростовщичестве в Древнем Риме.

Ростовщичество в Древнем Риме

Отношение к ростовщичеству в Древнем Риме никогда не было позитивным, что проявлялось в моральном осуждении, законодательных ограничениях, наказаниях. Но, несмотря на это, им занимались, причём не только не имевшие римского гражданства жители итальянских городов, но и аристократия, прежде всего, средняя – из несенатского сословия. Объяснение тому мы найдём в работе «Земледелие» Марка Порция Катона Старшего 234-149 до н.э., побывавшего в должностях цензора и консула Римской республики. Того самого Катона, который уже отметился выше по тексту постоянным повторением фразы: «Карфаген должен быть разрушен!» Катон писал, что от ведения сельского хозяйства в поместье не стоит ждать больших доходов, в целях обогащения «лучше заняться торговлей, но она опасна, или ростовщичеством, но оно не почтенно». Что характерно, первое из этих занятий было базовой специализацией элиты финикийского этноса, второе – элиты корпорации Иврим. У тех и у других, в отличие от латифундистов, пытавшихся заработать на торговле или ростовщичестве, были созданы корпоративная структура и превосходная рабочая инфраструктура, эффективно минимизировавшие риски и издержки.

Вне еврейства основной гражданской и финансовой базой ростовщичества стало сословие Всадников – эквитов, которые изначально были сражавшейся верхом патрицианской знатью, выделенной в VI веке до н.э. в 18 центурий составом от 60 до 100 всадников. Они были частью высшего цензового разряда римских граждан и превратились во второе по значимости после сенаторов сословие. Со  временем обычными их занятиями стали торговля, ростовщичество, откуп налогов с провинций. В итоге в руках эквитов сосредоточились огромные капиталы. Во II веке до н.э. из них сформировалась финансовая аристократия, материальной базой которой служило владение крупными денежными средствами и движимым имуществом. Они образовали верхний слой общества в римских городах, имели крупные поместья, занимали административные должности, были юристами и пр.

При Октавиане Августе – первом императоре Римской империи с 27 до н.э. по 14 н.э. – имущественный ценз стал единственным критерием для включения в сословие, без выяснения цензорами репутации и происхождения. При Августе всадники формировали 18 центурий лишь формально, полностью прекратив службу в армии в таковом качестве. Кавалерию римских легионов заменила конница союзных народов. Со времён Августа звание эквита стало передаваться по наследству, из них комплектовался командный состав армии, они занимали ряд должностей по управлению провинциями – префекты, прокураторы и пр. В частности, к сословию Всадников относился «Пилат Понтийский, всадник Золотое Копьё» – прокуратор Иудеи с 26 по 36 н.э. В IV веке император Константин I Великий 306-337 перевёл большую часть эквитов в разряд сенаторов.

Но высшая аристократия Рима не могла отдать столь прибыльное дело как ростовщичество на откуп одним только всадникам и прочим дельцам. При внешне демонстрируемом презрении, сенаторы тоже занималась им, но только через посредников – рабов и вольноотпущенников.

Ростовщичество – родимое пятно античности. Мы подробно разобрали его причины и последствия на примере Нововавилонского царства в заметке Мировой кризис 25: рождение Домината – Вавилон. Вкратце повторим. Основной чертой античности является наличие множества мелких независимых хозяйствующих субъектов. Все они становились заложниками дефицита денег в обращении из-за их вымывания из оборота Большими Капиталами. Ростовщичество было тем краткосрочным «лекарством», которое быстро добивало мелкие хозяйства. Все социальные последствия ростовщичества для вавилонской античности, какими их описал в «Вавилоне легендарном и Вавилоне историческом» Белявский В.А., в точности воспроизвелись в Древнем Риме:

Институт долговых отношений в том ростовщическом виде, в каком он существовал и развивался в Древнем мире, отбирал у производителей через ростовщический процент не только весь прибавочный, но и значительную часть жизненно необходимого продукта. Свободный мелкий производитель терял способность к воспроизводству как самого себя, так и всего экономического базиса общества. Тем самым институт долговых отношений, существовавший в древности исключительно в ростовщической форме, разрушал экономическую основу существования свободных производителей, лишая их личной свободы, гражданских прав и превращая в изгоев общества, и в итоге сыграл в гибели Древнего мира значительную роль.

Через процесс долгового закабаления исчезал класс свободных и полноправных общинников-земледельцев. Мелкие земледельцы всё больше попадали в поземельную и личную зависимость от крупных частных землевладельцев и ускользали из сферы управления центральной власти. Вследствие развития этого процесса древнее государство теряло налогоплательщиков и резервы пополнения армии за счёт высоко мотивированного, боеспособного и экономически производительного населения. Римские императоры были вынуждены в первых веках нашей эры в массовом порядке привлекать в пределы империи представителей соседних варварских племён как в роли поселенцев-земледельцев, так и особенно в роли воинов-наёмников, «Древний Рим: борьба за свободу от ростовщичества», С.Б. Пахомов, доктор экономических наук, профессор.

Нередко восстания в Империи, начинаясь из‑за кабальной, почти рабской зависимости от ростовщиков, заканчивались убийством кредиторов. Лучшим и единственным средством реанимации социума после его отравления проблемами денежного обращения, порождавшего ростовщичество, были диктаторы. Они казнили часть зарвавшейся олигархии, проводили экспроприации, осуществляли консолидацию административной ренты обратно в руки мета-голема, прощали долги и урегулировали выплаты. По некоторым оценкам Луций Корнелий Сулла – диктатор 82-79 до н.э., как он провозгласил о себе: «Диктатор в целях написания законов и укрепления республики», – казнил 90 сенаторов и 2600 эквитов. Их имущество было конфисковано и выставлено на продажу в пользу государства. Всё это он совершил не из внутренней злобы, а для нормализации денежного обращения и самочувствия хозяйствующих субъектов – уменьшения финансовой нагрузки со стороны олигархии. Эквиты, наученные репрессиями Суллы, с той поры тоже предпочли заниматься ростовщичеством через посредников, как это делали сенаторы.

Казалось бы, у Всадником, имевших прямой доступ к административному ресурсу, было колоссальное преимущество перед евреями в скорости накопления капитала. Но скоро созревающий плод столь же быстро портится: с падением Западной Римской империи большая часть сословия Всадников и все их капиталы канули в лету. Меж тем иудейская элита, которой корпорация Иврим предоставила превосходные инструменты информационного обеспечения, выбора надёжных подставных лиц, взыскания долга, защиты от агрессии, тоже весьма преуспела в ростовщичестве. При этом высокая адаптивность корпоративной структуры к любому социальному рельефу, межгосударственный формат корпорации Иврим обеспечили её элите возможность ускользать от социальных потрясений, вовремя меняя ландшафт для непрерывного расширенного воспроизводства Капиталов.

Чисто формально римское ростовщичество дотянулось и до нас через всем известное слово «календарь». Оно производно от латинского calendarium – «долговая книга». В свою очередь то происходит от слова calendae – «календы», обозначавшего первые дни месяца, в которые должнику полагалось погашать проценты. В конце концов, помесячная долговая книга превратилась в календарь.

Ещё раз акцентируем внимание на том, что повальная зависимость не склонных к коммерческому риску мелких земледельцев от ростовщиков – следствие фундаментальных проблем с системой денежного обращения. Далее мы разберёмся, к каким глобальным последствиям для общего процесса социогенеза они привели. На их фоне ростовщичество – лёгкий насморк. Но для этого сначала придётся погрузиться в способы решения проблем денежного обращения Империи.

Первые практики стабилизации денежного обращения Империи

Длительное время работавшая безупречно военная индустрия давала Риму возможность поддерживать относительную стабильность своей системы денежного обращения, справляясь с «ассирийско-вавилонскими» проблемами – высоким уровнем военных расходов, оттоком денег в провинции и вымыванием их из обращения в накопления. Основной денежной единицей Республики и затем Империи был серебряный денарий, введённый в обращение в 268 до н.э. Вес его был установлен в 1/72 либры – римского фунта, что равнялось 4,55 гр., при 95% содержании серебра. Стабильность серебряного наполнения обеспечила денарию широкое распространение, что немало способствовало росту экономического влияния Рима. Его денежная система была в относительном порядке вплоть до II века нашей эры, пока военная индустрия работала с должной отдачей, обеспечивая в активной фазе экспансии растущий возврат вложенных ресурсов.

Во II веке с завершением экспансии возврат упал, и денежное обращение тут же засбоило. Рим вынужденно приступил к поиску практик по его стабилизации, которые условно можно разделить на пассивные и активные.

К пассивным практикам относятся, например, порча денег или частичный возврат к натуральному обмену, уменьшавшему спрос на них. Под давлением хронической нехватки драгоценных металлов Римская империя во II-V веках совершила первую системную попытку перехода к фиатным деньгам. Тому способствовала монетная форма денег. Принципиальное её отличие от слитков в чеканке на денежке её номинала. Выход из положения нашли в эмиссии монет с меньшим содержанием золота и серебра без изменения номинала – первый шаг в направлении дрейфа к фиатным деньгам. Уже при «хороших императорах» содержание серебра в денарии упало: при Траяне с 95% до 85%, при Марке Аврелие до 75%. Вскоре при Септимие Севере 193-211 оно упало до 60%. Обесценивались и золотые монеты. Если на рубеже нашей эры при Октавиане Августе из либры золота чеканилось 45 монет, то при Каракалле 211-217 уже 50. В последующие двадцать лет Рим был вынужден увеличить число монет на либру с 50 до 72.

Что касается активных практик стабилизации денежного обращения, то к ним относятся, к примеру, экспроприация в пользу государства личного богатства, как при Луцие Корнелие Сулле, или изменение настроек налоговой системы, которыми попытался воспользоваться Каракалла. Он вдвое – до 10% – поднял налог на наследство, введённый некогда Октавианом Августом в размере 5%, тем самым увеличив обратное изъятие денег в обращение. Также Каракалла возобновил остановленное в 168 до н.э. взимание военного налога tributum, расширив его базу – предоставил римское гражданство провинциалам, что позволило распространить налог и на них. Своими действиями Каракалла попытался хотя бы отчасти скомпенсировать дисбалансы денежного обращения, возникшие от приостановки экспансии. Не спасло. Уже в 214-м он был вынужден приступить к чеканке серебряной монеты номиналом в 2 денария, названной в его честь антонинианом – официальное имя Каракаллы Марк Аврелий Антонин. Естественно, что серебра в одном антониниане содержалось меньше, чем в двух монетах по одному денарию. Но то были лишь цветочки. Болезнь системы денежного обращения под действием «ассирийско-вавилонского вируса» развивалась стремительно.

Переход к чисто фиатным деньгам

После династии Северов 193-235 приход во власть, опираясь на мечи легионов, стал нормой. Началась эпоха «солдатских» императоров, быстро сменявших друг друга. Уникальный 238 год и вовсе стал годом шести императоров, а всего до 268 года их сменилось двадцать девять. Из них лишь Гостилиан, правивший в 251-м, умер ненасильственной смертью – бедняга скончался от чумы.

Причиной императорской «чехарды» была нехватка у центральной власти ресурсов, прежде всего финансовых, для стабилизации Империи. Как следствие, её сотрясали стычки между претендентами на престол. К началу 40-х годов вооруженные силы Империи и вовсе распались на провинциальные группировки – британскую, дунайскую, рейнскую и африканскую. Рим вынужденно оставил ряд земель, в частности ушёл из Дакии, см. карту выше, что подорвало его влияние на побережье Черного моря.

Из всех «солдатских» императоров лишь Галлиен сумел удержаться у власти сколь-нибудь длительное время с 253 по 268. Но его правление было чередой нескончаемых бесславных войн с готами и другими германскими племенами и сопровождалось парадом самопровозглашённых императоров, поддерживаемых то дунайскими, то галльскими, то египетскими и сирийскими легионами. В конце концов, примерно в 260 от Рима откололась почти половина её территорий – сепаратистская Галльская империя и Пальмирское царство:

К прежним проблемам денежного обращения добавились постоянные расходы на войну с варварами и отпадение важнейших месторождений драгоценных металлов. Их следствием стал фактический отказ от серебряных денег – при Галлиене антониниан стал лигатурной монетой со значительной примесью меди. Соображения тому были вполне практическими – дабы не дать окончательно умереть системе товарно-денежного обмена.

Начало выходу Империи из жёсткой фазы кризиса положила «династия иллирийцев» 268-282. Один из первых её императоров Аврелиан 270-275 сначала покорил Пальмирское царство в 272-273, затем в 274 вернул в состав Империи Галлию, правитель которой сдался добровольно. За успехи  Аврелиан получил почётный титул «Реставратор империи и Востока». То было суррогатное повторение военной экспансии эпохи молодого Рима, тем не менее, ресурсный возврат от неё позволил зыбко стабилизировать Империю. Аврелиан продолжил приём на службу варваров, создав подразделения из вандалов, ютунгов, алеманнов, с их варварскими атрибутами – обмундированием, значками, эмблемами на щитах.

Но беда с системой денежного обращения лишь нарастала. К правлению Аврелиана денарий де-факто превратился в бронзовую монету: серебра в нём было не более 0,5% – медная в основании монета лишь на мгновение окуналась в расплавленный металл. Не лучшим было и качество «золотого» ауреуса с содержанием золота 1,33%, серебра – 15,94%, остальное – медь. Аврелиан попытался провести реформу в целях стабилизации содержания в монетах серебра и увеличения в разумных пределах эмиссии полновесных золотых монет. Однако реформа оказалась неосуществимой из-за недостатка драгоценных металлов. Но всё же Аврелиану удалось повысить долю серебра в монетах до 4,1 %. К тому же его монеты из низкопробного серебра хотя бы имели привлекательный внешний вид по сравнению с прежними жалкими посеребрёнными медяками.

Можем резюмировать, что итогом нарастания неустранимых проблем военной Римской империи после завершения ею фазы активной экспансии стала эпоха «солдатских» императоров и фактический переход к фиатным деньгам. Шаги Империи по направлению к ним наглядно иллюстрирует график:

Падение содержания серебра в римской монете

Последовательное снижение содержания серебра наблюдается, начиная с середины золотого века империи. Его всплеск с 72 до 81%, то ли при Дидии Юлиане, правившем несколько месяцев, то ли в начале правления Септимия Севера, можно считать выколотой точкой, поскольку объём эмитированной в столь короткий промежуток монеты был мизерным.

Зеркальное отражение

Были у Империи расходы, которые Рим мог закрыть только полновесными деньгами. Наиболее весомая из них – оплата варваров-наёмников, не признававших медные деньги. Ситуация отчасти зеркальна египетской, с которой мы знакомы по Мировому кризису 22: окончание истории Древнего Египта:

«Во времена Позднего царства главной опорой государственности Египта стала военная сила чувствительная к деньгам, при этом, по возможности, индифферентная к внутриполитическим раскладам. На первое место в стабилизации государства вышел фактор наличия у правителя денег в количестве, достаточном для содержания наёмного войска… Согласно источникам того времени одним из ключевых факторов упрочения единства Египта стало активное использование Псамметихом I 664-610 до н.э. услуг греческих наёмников».

Принципиальное отличие античных государств от Египта в том, что в их распоряжении имелся бесплатный и эффективный мобилизационный ресурс – масса свободных землевладельцев, обязанных защищать его согласно общественному договору. Однако по мере убийства античности олигархией и проблемами денежного обращения, через массовое разорение свободных землевладельцев падальщиками-ростовщиками, данный ресурс хирел. Тогда-то ситуация и отзеркалила египетскую времён Позднего царства.

Отторжение фиатной реформации

Опыт пассивной стабилизации системы денежного обращения через создание виртуальной денежной единицы, отвязанной от драгоценного наполнения, был очень смелым и столь же неподготовленным, оттого и потерпел фиаско.

То, что хоть как-то реанимировало товарно-денежный обмен, тем самым спасая Империю от смерти, было категорически неприемлемо для накопления. Капитал желал исчисляться и сохраняться не в мифических денариях, а в полновесном золоте и серебре, поэтому всякое снижение их содержания в монетах сопровождалось ростом цен на товары. В III веке стало очевидно, что при всякой выплате солдатского жалования монетами с пониженным содержанием серебра, цены сразу же взмывали ввысь. Утверждают, что в тот период в большинстве районов Империи они поднялись почти в 1000 раз, что потребовало соответствующего роста номинала эмитированной денежной массы. Римские правители наращивали её, увеличивая номинал монет простой перештамповкой.

Дабы защитить армию и чиновников от инфляции, мета-голем был вынужден вернуться к взиманию налогов не монетами, а товарами и услугами. Натуральные налоги с крестьян и ремесленников подкреплялись натуральными повинностями – строительством мостов, прокладкой и ремонтом дорог, строительством и ремонтом императорских дворцов, квартирной и постойной повинностью. Таким образом, очередным лекарством от проблем денежного обращения стал возврат к натуральному обмену и податям. Таковы последствия дефицита в обращении полновесной монеты.

Два великих реформатора

Сотрясаемая дисбалансами Империя ждала реформ, которые смогли бы стабилизировать её денежное обращение, тем самым кардинально повысить энергоэффективность системы товарно-денежного обмена, что обеспечило бы ей выживание.

Далее мы познакомимся с двумя великими реформаторами – Диоклетианом и Константином I, гений которых оказал ключевое воздействие не только на Рим, но и на все последующие процессы социогенеза средневековой Европы и Передней Азии в протяжении следующих полутора тысяч лет. Следует понимать, что Диоклетиан и Константин всего лишь оказались на кончике того пера, которым писала эволюция. Ими твёрдо двигала «рука» эволюционной необходимости. Не будь их, вакантное место реформаторов обязательно заняли бы другие императоры Римской империи или её осколков, ежели бы та распалась, не нащупав путь к спасению.

Административные реформы Диоклетиана

Диоклетиан в разную пору жизни

Император Диоклетиан 284-305 начал с того, что укрепил административную власть, доделав начинание Септимия Севера – окончательно превратил принципат в доминат. Власть императора стала абсолютной монархией, неограничиваемой не только de facto, но и de jure. Отныне император не делил её с сенатом, он сам был её источником, выше всех законов и всех обитателей империи, какого бы звания они ни были. Шаг с точки зрения повышения эффективности управления Империей в той критической ситуации, в которой она оказалась, был очень своевременным.

Также Диоклетиан провёл ряд назревших административных реформ. Прежде всего, число провинций было удвоено и доведено до ста. Уменьшение размеров позволило повысить управляемость каждой единицы. Контуры новых провинций не совпадали с прежними, обычно очерчивавших ареалы проживания этносов. Провинции объединили в двенадцать диоцезов, управляемых викариями – лицами без военного прошлого. Гражданский вождь, административная разобщённость этносов и этнической аристократии, разделённых новыми границами, уменьшили склонность к восстаниям и фронде, а также энергию выступлений против власти.

А ещё Диоклетиан ввёл тетрархию – размежевал гигантскую территорию Империи на четыре области, верховное управление которыми было распределено между четырьмя тетрархами – двумя августами и двумя цезарями. Тетрархия не имела ничего общего с разделом Империи, и предназначалась для облегчения, соответственно, улучшения управления, во главе которого, по крайней мере, нравственно, по-прежнему стоял Диоклетиан. Это было чисто административное решение проблемы управляемости гигантской территорией.

Начало денежной реформы

Административные реформы Диоклетиана позволили в целом уменьшить уровень внутренней энтропии в Империи, купирование которой беспощадно сжигало дефицитные ресурсы. Повышение же качества управления позволило увеличить сбор доходов с провинций и нарастить приток драгоценных металлов с рудников, что стало основанием для попытки провести денежную реформу.

Через десять лет после прихода к власти Диоклетиан полностью отказался от денария в качестве монеты и перешёл к выпуску новой серебряной монеты – аргентеуса. Её штамповали из расчёта 96 монет на либру, тем самым монета весила 3,41 гр. Диоклетиан приравнял аргентеус к 50 старым денариям, поскольку рынок, учитывая инфляцию, остро нуждался в монетах более высокого номинала. Если до н.э. денарий содержал 4,5 гр. серебра, то после реформы Диоклетиана почти в семьдесят раз меньше 3,41:50 = 0,068 гр. Диоклетиан выпустил и новую бронзовую монету – нуммий, нумизматы называют её фоллис, приравняв его к 10 денариям. Золотой ауреус Диоклетиан утяжелил с 72 до 60 монет на либру, но тот всё равно остался легче, чем при Октавиане Августе, чеканившим 45 монет, и чем при Каракалле – 50 монет на либру. Данные о монетной реформе Диоклетиана заимствованы из лекции профессора Джозефа Педена «Инфляция и падение Римской Империи». Следует сразу же предупредить, что данные из разных источников существенно разнятся по причине крайней скудности письменных свидетельств периода римской смуты, но для содержательной части текста сие не суть важно.

Обратим внимание, что хотя монеты «денарий» и не стало, денарий по-прежнему никуда не делся из обращения, сохранившись не в виде монеты, а в качестве виртуальной счётной единицы стоимости.

Важным шагом Диоклетиана стало введение вместо комбинированной чеканки – местной, региональной и государственной – системы из пятнадцати государственных монетных дворов, чеканивших монеты единого типа. Отныне в разных частях Империи они различались лишь в нюансах – по сокращенному названию монетного двора, стилю изображений и прочим региональным особенностям.

Однако монетная реформа не сняла врождённых проблем военной империи, поскольку они не имели решения в рамках воздействия только лишь на систему денежного обращения. Имперский «металлический пылесос», опиравшийся на новое качество управления и реанимированную военную силу Империи, хотя и позволил временно подлечить денежное обращение и возобновить выпуск полновесных монет – был решением заведомо паллиативным. Его мощности явно не хватало. Прошло чуть более десятилетия, и аргентеус номинировался уже в сто денариев, а нуммий в двадцать. И причиной тому были не избыточная эмиссия и порча денег, а неустранимый вследствие «ассирийско-вавилонских» проблем системный дефицит драгоценных металлов: «Полновесная монета очень скоро исчезла из обращения. Правительство империи смогло использовать её только для выплаты жалования наёмным солдатам-варварам и расчётов с внеимперскими народами», «Император Диоклетиан и закат античного мира», Князький И.О., доктор исторических наук, профессор.

Механизм «золотой» инфляции

Империю продолжала сотрясать инфляция, которая была следствием вымывания драгоценных монет из обращения. Механизм её банален.

Начнём с того, что капитализм устроен так, что при дефиците хороших денег доступ к спросу, обеспеченному полновесной монетой, имели (и имеют) только Большие Капиталы, а также их обслуга – производители и продавцы роскоши. Тогда как подавляющий объём обменных процессов огромной массы мелких и средних хозяйствующих субъектов обслуживался медной монетой. Естественно, что с их стороны предпринимались постоянные попытки конвертировать оперативно не востребованные оборотные средства и свои мизерные накопления из медяков в аргентеусы и ауреусы. При дефиците полновесной монеты это тут же вздувало её номинал в денариях. Вслед за «настоящими» деньгами неизбежно дорожали товары, поскольку все субъекты обменных процессов ориентировались на них как на единственно истинный эквивалент стоимости. Поэтому дефицит драгоценных монет, вызывавший рост их номинала, с неизбежностью тянул за собой и номинальный рост цен на товары.

То была гонка цен за золотом и серебром – процесс устойчивый и перманентный. И никакие ограничения эмиссии медных денег не в силах были его прервать. Более того, чрезмерное усердие могло лишь добить товарно-денежный обмен, постольку масштабирование цен требовало роста номинала денежной массы в обращении, дабы процессы товарного обмена не заткнулись окончательно. И покрыть его в отсутствии золота и серебра можно было только дополнительной чеканкой медной монеты с увеличенным номиналом.

Схватка Диоклетиана с «золотой» инфляцией

Инфляция, как мы воочию знаем, процесс не безобидный. Она ущемляла огромную массу мелких производителей, лишённых доступа к каналам сбыта за полновесную монету, и вместе с ними наёмных тружеников, в число которых входили государевы люди. Но в первую очередь страдали неквалифицированные работники, и без того низкооплачиваемые, поскольку номинальный ценник на их труд всегда заведомо отставал от гонки цен.

Власть, прежде всего, заботила лояльность государевых людей. Дабы оградить их от инфляции, продолжилась оплата их труда натуральными продуктами: «Что же касается представителей имперской администрации – чиновников и даже военных командиров, то они по-прежнему получали жалование натурой. В зависимости от их рангов было определено, сколько и какого качества им причитается одежды, утвари, рабов и т.д.», Князький И.О., «Император Диоклетиан и закат античного мира».

Осознав, что попытки устранить хронический дефицит драгоценных металлов относятся к категории «сизифов труд», Диоклетиан попытался стабилизировать систему денежного обращения практиками, относящимися к разряду радикальных.

В качестве первой он попробовал зафиксировать цены на товары в денариях. В его «Эдикте о ценах» лимитировались максимальные цены на примерно тысячу продуктов питания и ремесленные товары. Закон регламентировал не только сами цены, но и заработную плату от сельского батрака до учителя и адвоката, оплату за перевозку грузов по морю и т.д. То была прямая попытка стабилизировать товарное наполнение декретных по сути денег.

Угадайте, что ожидало Империю? Правильно, дефицит товаров и услуг по указанным ценам. И не из-за их нехватки, а потому что Капитал не мог согласиться с замедлением своего воспроизводства в «твёрдом» эквиваленте. Последствия алчной мотивации Капитала были естественны и очевидны: «С рынков исчезли товары, а инфляция медных денег бесконтрольно продолжилась, достигнув астрономических размеров», Князький И.О., «Император Диоклетиан и закат античного мира».

Даже угроза лишиться жизни не смогла решить проблему с неисполнением указа, хотя публичные казни следовали одна за другой: «Тогда по ничтожным поводам было пролито много крови: товары страха ради начали скрываться от продажи, дороговизна стала расти гораздо больше, чем ранее, пока, наконец, закон в силу самой необходимости, после гибели многих, был отменён», Лактанций, «О смерти гонителей», XI, 8. Проблемы и казни, несомненно, были, но слова Лактация следует делить на десять, поскольку в своих трудах он источал явную неприязнь к Диоклетиану, находясь на позициях Капитала. Та же самая «золотая» инфляция приводила к «гибели многих» и без казней по Эдикту императора.

Первый опыт Диоклетиана, следует признать, был явно неудачным. Всё потому что проблемы, инспирируемые огромными расходами, отрицательным сальдо торгового баланса и накоплением Капиталов в драгоценных металлах, как уже упоминалось, не имеют решения в терминах прямого управления денежным обращением и товарно-денежным обменом. Если, конечно, под боком нет Лаврийских рудников, позволяющих заливать серебром агрессию алчности. Без институциональных социальных реформ было не обойтись. Логика спасения Империи неотвратимо диктовала их Диоклетиану.

Институциональные реформы Диоклетиана

Следуя данной логике, второй мерой Диоклетиана, как это не покажется странным, стала кардинальная военная реформа. Но странность улетучивается, если принять во внимание, что реформа сместила акценты в комплектовании и оплате армии.

Сначала были проведены чисто военные преобразования, такие как увеличение практически вдвое численности армии, создание наряду с неповоротливыми легионами со списочным составом в 6000 человек мелких частей в 1000 и даже 500 воинов, располагавшихся в стратегически важных городах  и легко перебрасываемых в проблемные точки провинций. Казалось бы, радикальный рост военных расходов должен был добить денежное обращение. Но, во-первых, военная реформа, проведённая в помощь административной, существенно снизила энтропию и увеличила поступление налогов. Во-вторых, Диоклетиан, в дополнение к военным, произвёл и институциональные преобразования, главное из которых – изменение принципа комплектования армии:

Пополнение войск за счёт добровольцев совершенно перестало удовлетворять империю, и поэтому Диоклетиан сделал военную службу наследственной и обязательной. Он же ввёл новую систему воинской повинности, согласно которой призывники определялись по тем же спискам, что и плательщики земельных налогов (чтобы обеспечить сбор подушного налога и другие сборы, Диоклетиан вынес решение о том, чтобы все крестьяне оставались на тех местах, на которых они были зарегистрированы во время переписи). Новая система комплектования римской армии, таким образом, всей своей тяжестью ложилась на плечи сельского населения. Позже в солдаты стали набирать также рабочих государственных предприятий, созданных Диоклетианом. В то же время он запретил состоятельной части городского населения – декурионам – вступать в армию. Запрет касался и других квалифицированных людей, что должно было сохранить их для гражданского управления, Князький И.О., «Император Диоклетиан и закат античного мира».

Данные решения действительно относятся к институциональным, поскольку затронули фундамент военной индустрии, лежавшей в основании Империи. Обратный крен на этапе гибели античности в сторону принудительного комплектования армии гражданами Империи, а не варварами-наёмниками, позволил мета-голему оплачивать ратный труд не звонкой монетой, а в натуральной форме и медных денариях, что способствовало стабилизации денежного обращения даже в условиях роста численности армии. При этом само изменение принципа её комплектования стало возможным лишь параллельно с налоговой реформой.

Она-то и стала третьей мерой Диоклетиана по стабилизации товарно-денежного обмена. И начал Диоклетиан с превращения свободных тружеников в закрепощённых:

Диоклетиан был вынужден установить в качестве основных государственных платежей натуральные сборы. Была проведена унификация налогов. Шло прикрепление к земле свободных землевладельцев.

По мысли основателя Домината, самым исправным плательщиком налогов мог быть только тот, кто постоянно находился на одном и том же месте. Именно с эпохи Диоклетиана начинается постепенное прикрепление значительной массы свободных людей к их месту жительства, к земле или ремеслу, чтобы обеспечить стабильное поступление в государственную казну налогов с населения. Это явилось началом превращения граждан в закрепощённых…

 От налогов не были освобождены и представители сенатского сословия, платившие, кроме поземельного, ещё и особый налог деньгами. Городские жители уплачивали раз в пять лет свою особую подушную подать деньгами, Князький И.О., «Император Диоклетиан и закат античного мира».

Частью кардинальной налоговой реформы Диоклетиана стали первые реальные практики бюджетирования:

В компетенцию префекта претория [при Диоклетиане – высшие должностные лица в военной и административной области, надзиравшие за одной из четырёх частей империи в качестве помощников двух августов и двух цезарей] входил подсчёт требовавшегося зерна, ячменя, мяса, масла для пропитания армии, гражданских служащих и населения Рима, а также количества военной одежды, лошадей и рекрутов для армии, лошадей, мулов и быков для почты, рабочей силы. Затем всё это делилось на количество единиц налогообложения. Налоги устанавливались каждый год в зависимости от нужд правительства, поэтому опыт Диоклетиана можно считать первым в истории примером годового бюджета, Князький И.О., «Император Диоклетиан и закат античного мира».

Начало феодализма

Глобальные социальные последствия реформ Диоклетиана наиболее выпукло проявились в судьбе класса зависимых крестьян – колонов, сформировавшемся из некогда свободных тружеников. Финансовая нагрузка, доведённая ростовщиками до крайней точки напряжения, превратила их из собственников в арендаторов земли. Задолженности, с неизбежностью возникавшие у них перед держателями земли, постепенно превратили их из свободных крестьян в зависимых. Их и называли колонами. Они стали предвестниками закрепощённого населения классического феодализма. Потребности Империи в реализации налоговой реформы существенно продвинули процесс повсеместного закрепощения колонов, и не только их:

Ответственными за поступление налогов были городские куриалы и владельцы поместий. В их интересах Диоклетиан стремился прикрепить колонов к земле, при этом в какой-то степени постарался ограничить произвол крупных земельных собственников, запретив делать колонов ответственными за долги владельца имения, у которого они арендовали свои участки. Колоны прикреплялись к земле не только по той причине, что являлись неоплатными должниками собственников, но прежде всего из-за того, что государству для правильного распределения налогов необходимо было знать сколько людей у того или иного держателя.

Очевидно, что реформа превратила держателей земли в налоговых агентов государства по взысканию налогов с колонов. При этом шло закрепощение не только колонов, которые были лишь первыми в этом ряду:

Шло прикрепление к земле не только колонов, но и свободного землевладельческого населения. Чтобы обеспечить сбор подушного налога и другие сборы, Диоклетиан вынес решение о том, чтобы все крестьяне оставались на тех местах, на которых они были зарегистрированы во время переписи. Дети также регистрировались, хотя и не облагались налогом. Сельскохозяйственное население было наследственно прикреплено к земле. Подробнейшие переписи населения производились каждые пять лет, первая состоялась в 289-290.

Прикреплялись также и другие слои населения. Ремесленники – к своим коллегиям, отвечавшим в порядке круговой поруки за регулярное поступление налогов с их членов, куриалы прикреплялись к куриям, так как они своим карманом отвечали за налоги с горожан, Князький И.О., «Император Диоклетиан и закат античного мира».

Превращение колонов в юридически закрепощённое население, прикреплённое к держателям земель, которых государство сделало своими налоговыми агентами, знаменовало собой окончательный закат романтического периода античности. Держатели земель обретали явные черты феодалов, а колоны – их подданных. И сделано всё это было для решения проблем денежного обращения, разрушаемого буйством базовых биологических инстинктов. Ежели зрить в корень, то можно утверждать, что свобода античности была принесена им в жертву.

Столь радикальные реформы Диоклетиана возымели действие. Доходы Империи стабилизировались, расходы пришли в соответствие им, казна наполнялась не только натуральными продуктами, но и полновесной монетой.

Дальнейший расцвет ростовщичества

Необходимость покрытия части расходов, налогов и аренды деньгами по-прежнему толкала население Империи в лапы ростовщиков: «Римское государство встало на путь самопожирания: собирая налоги, правители не задумывались над тем, откуда налогоплательщики возьмут требуемые суммы, и чем строже взыскивались налоги, тем более истощались средства населения», Федорова Е. В., «Люди императорского Рима». Всё это лишь продолжало укреплять институт закрепощаемого колоната. У Диоклетиана особое беспокойство вызывало то обстоятельство, что от ростовщичества страдала даже армия.

Уход на покой

В 305-м, после двадцати лет напряжённой работы, по дороге из Рима в любимую резиденцию Никомедия, располагавшуюся на берегу Мраморного моря, Диоклетиан заболел и по прибытии туда отказался от власти. Остаток жизни он провёл на родине в Иллирии на адриатическом побережье Балканского полуострова в личном поместье в Салоне, в котором прожил в уединении восемь лет. На попытку своего постоянного соправителя Максимиана 285-305 и соправителя-преемника Галерия 293-311 убедить его вернуться во власть Диоклетиан ответил отказом: «Если бы вы только видели, какую капусту я вырастил, вы бы не стали меня упрашивать».

Исходя из личного опыта, обретённого в схватке за жизнь Империи, Диоклетиан дал точную характеристику Капиталу и сопутствующей ему системе общественных отношений. Её мы найдём в преамбуле к его «Эдикту о ценах»: «Если бы можно было препятствовать злоупотреблениям людей безграничной и безумной алчности, если бы вседозволенность не наносила ущерба всеобщему благосостоянию, если бы можно было препятствовать разграблению благ безумными, безнравственными, безудержными и алчными людьми, то всё было бы хорошо».

Что касается характеристики управленческого гения Диоклетиана, то его оценкой служит стабилизация Империи, восстановление мира внутри и на границах, чего давно не наблюдалось. Не случайно его правление провозглашалось как возвращение золотого века Римской империи.

Константин I Великий

Через год после Диоклетиана на престол взошёл следующий великий реформатор Константин I – римский император 306-337, с которым связан окончательный переход к формату ничем и никем не ограничиваемой власти императора. Его волевое лицо соответствует новому статусу правителя Империи:

Император Константин I Великий

Константин и его соправитель Лициний 308-324 совершили кардинальный переворот в религиозной сфере: их Миланский эдикт от 313 года провозгласил на территории Римской империи религиозную терпимость и лёг в основание превращения Христианства в официальную религию Империи. Константин и Лициний стали первыми христианскими правителями Рима. Начиная с них, дальнейшая история Империи рассматривается как «христианская».

В 314-324 Константин провёл реформы, ставшие продолжением денежной реформы Диоклетиана. Он выпустил новую золотую монету – солид, что означает твердая, весом в 1/72 либры – 4,55 гр. Чуть позже появились фракции солида: семис – 1/2 солида и триенс или тремис – 1/3 солида.

Константин ввёл новый стандарт и для серебряной чеканки. Прежде всего, он привязал стоимость серебряных монет к стоимости фунта золота в классической пропорции 1/14: серебряный милиарисий весом 1/72 либры приравняли к 1/1000 либры золота. Тем самым при Константине де-факто был совершён переход к золотому стандарту, поскольку базовым эталоном для денежной системы стала ценность золота. Солид превратился в главную денежную единицу Империи и сохранялся в таковом качестве вплоть до падения Византии.

Внешне монетная реформа Константина похожа на монетную реформу Диоклетиана, но с одним принципиальным отличием от предшественника – ему удалось избежать проблемы заметного дефицита драгоценных металлов.  Полновесной монеты при Константине чеканилось очень много, и историки до сих пор гадают: откуда у него было столько золота и серебра? Предлагается ряд отгадок.

Прежде всего, наследием Константина стали консолидированная Диоклетианом Империя, итоги реформы армии и налоговой системы, что стабилизировало поступление драгоценных металлов из провинций, рудников, от налогов со знати, в то же время несколько уменьшило потребность мета-голема в звонкой монете для финансирования государственных расходов. Но для преодоления дефицита полновесной монеты в обращении этого всё же было недостаточно. Поэтому Константин ещё более увеличил их возврат посредством налогов. Для этого, во-первых, стал повсеместно собирать налог на имущество сенаторов, от которого те ранее зачастую освобождались, во-вторых, ввёл взимавшийся раз в пять лет налог на капитал торговцев, уплачивавшийся золотом, налог не на доход, а именно на капитал.

Выручила и религиозная трансформация. Константин весьма однобоко трактовал провозглашённую Миланским эдиктом религиозную терпимость. Став христианином, он не жаловал язычество. В 332-м Константин издал эдикт о разрушении языческих храмов. Полагают, что в период между 332 и 336 проводились массовые конфискации золотых, серебряных и бронзовых языческих статуй, объявленных имперской собственностью. В каждой провинции задачей двух имперских комиссаров была добыча статуй и их расплавка для последующей чеканки монет. Ситуация отчасти повторила вынужденные реформы Амасиса II 570-526 до н.э.: «В отсутствии возможностей для внешней экспансии финансировать дорогостоящую наёмную армию и содержать флот становилось всё затруднительнее. Требования реальности привели к доселе невиданному – Амасису пришлось секуляризировать доходы и имущество крупнейших храмов Египта», Мировой кризис 22: окончание истории Древнего Египта.

В продолжение налоговой реформы Константин потребовал оплаты золотом аренды имперских земель, в том числе крупными её держателями. В качестве компенсации Константин продвинул реформы Диоклетиана по закрепощению крестьян. При нём колонов ещё жёстче прикрепили к обрабатываемой ими земле, за пользование которой они несли фиксированные повинности в пользу землевладельца. Все, кто арендовал землю на том или ином участке, более не мог найти оснований отказаться от аренды и был обязан оставаться и работать только на этом месте. Таким образом, Константин обменял необходимость оплаты золотом аренды имперских земель на дальнейшее закрепощение колонов.

Закрепление коснулось и ремесленников. Их робкая попытка получить выгоду от объединения в микрокорпорации – коллегии – была грубо попрана в эпоху поздней Империи, превратившей коллегии в объект государственной регламентации. Если при Диоклетиане коллегии стали налоговыми агентами мета-голема по взысканию со своих членов натуральных налогов, то после реформ Константина они взыскивали налоги в том числе в денежной форме. Отныне членство в коллегиях стало принудительным – ремесленник не имел права оставить своё дело, мало того, закон требовал, чтобы сыновья продолжали дело отцов, что позволяло государству избежать «необоснованного» освобождения от уплаты налоговых недоимок по факту смерти плательщика.

Из всех субъектов экономики только богатые люди и коллегии могли осуществлять уплату налогов драгоценными монетами, которые в пересчёте на разменные деньги были дорогим удовольствием. Для всех стальных денежные налоги были непосильной ношей. К главным итогам дальнейшей феодализации следует отнести не только превращение держателей земель и коллегий в полноценных налоговых агентов государства. Не менее важно, что крепостные в рамках больших хозяйств в значительной мере вернулись от товарно-денежного обратно к натуральному обмену, что кратно снизило общую потребность в деньгах, тем самым и нагрузку на систему денежного обращения.

Последствия христианизации Империи

В своё время языческие боги идеально подошли для объединения небольших этносов уровня нома, тогда как для больших государств, тем более для империй они скорее служили идеальным фундаментом для сепаратизма. Римская империя, раздираемая массой противоречий, остро нуждалась в монотеизме, и Константин давно назревший шаг совершил – возвёл Христианство в ранг государственной религии, что, несомненно, повысило устойчивость Империи.

Подобную попытку перейти в монотеизм предпринял ещё в 1351-1334 до н.э. фараон Эхнатон. Но его реформа легла на неподготовленную почву. При Константине же ситуация принципиально изменилась. Человек, почувствовавший уверенность в своих отношениях с Природой, всё меньше нуждался в костылях, предоставляемых ему сонмом языческих богов. Его интересы в общении с Богом всё больше смещались в сферу метафизики, нравственности, смыслов жизни, в которых и оперировало Христианство. Не менее важно, что ко времени реформы Константина число христиан достигло критической для её успеха массы.

Переход от мульти к монотеизму стал важнейшим фактором пробуждения универсальной комплиментарности, что консолидировало большие социумы и выступало компенсатором деструктивного воздействия на них Капитала. Несомненно, что единый фундамент картины Мира облегчал объединение территорий, разнесённых на гигантские расстояния. Но благотворное его воздействие ощутила на себе в большей мере не Римская империя, а её наследница – Византия, после того как преодолела раскол Христианства на множество течений. В его преодолении заключалась великая миссия института Церкви.

В чьих интересах налоговые реформы Диоклетиана и Константина

Гений Диоклетиана и Константина состоял в том, что свои энергичные шаги по консолидации Империи они подкрепили не менее энергичными действиями по наполнению первого контура денежного обращения полноценными деньгами.

Шаги, предпринятые ими в налоговой сфере, на первый взгляд были настолько разумными, насколько же и рискованными. Капиталы, особенно Большие, не приветствуют изъятие своих накоплений, в том числе регулярные налоговые. А будучи недовольными, они в состоянии свергнуть любого императора. Но то лишь на первый взгляд. Обеспеченность государственных расходов золотом и серебром пришлась на руку как раз наиболее сильным и агрессивным Капиталам – олигархическим, т.к. только у них был эксклюзивный доступ к государственному спросу, под обеспечение которого при Диоклетиане и Константине у мета-голема опять появился должный объём полновесной монеты. Поэтому фактически реформы состоялись в интересах самых Больших Капиталов. И иных целей истинно цивилизационная реформация никогда и не знала. Любые реформы противной направленности непременно отторгались и отторгаются Цивилизацией, непременно «в интересах социума».

Возврат Большим Капиталам, в том числе провинциальным, гарантии накапливаться в твёрдой валюте резко снизил градус их сепаратистских устремлений, облегчив реанимацию и консолидацию Империи.

Меж тем цена реформ была чрезвычайно высокой и долгоиграющей – они окончательно положили конец античности, дав старт феодализму и крепостному праву.

Бивалютная система

При всех успехах денежные реформы Диоклетиана и Константина не смогли, да и в принципе не могли синхронизировать два контура денежного обращения – имеется ввиду стабилизировать на одном уровне относительную ценность драгоценных и медных денег. Первый контур, в котором вращались деньги из драгоценных металлов, обслуживал в нетленных единицах стоимости содержание варварской армии и товарно-денежный обмен Больших Капиталов, предоставляя им возможность обменивать свои услуги и товарную массу на «твёрдые» деньги. Второй контур, в котором обращались мягкие разменные деньги, обслуживал акты товарно-денежного обмена малоимущей массы населения. Для них «твёрдые» деньги были непозволительной роскошью. По этой причине расчётный денарий и его функция «мягкой» валюты были жизненно необходимы экономике.

В качестве «мягкой» валюты служили медяки. Почти вся так называемая «медная монета» античного мира на самом деле была бронзовой – сплавом меди с оловом. Монетная бронза различалась по своему составу. Греческая состояла из 84% меди и 16% олова. В римскую к меди и олову добавляли от 16% до 29% свинца. С ростом римского влияния свинец проник и в греческую бронзу, но в меньшей пропорции.

Если золотые и серебряные деньги были «твёрдыми» носителями стоимости, то «мягкая» медная валюта постоянно инфлировала относительно товаров. Основная тому причина, как мы выяснили – практически перманентный дефицит «твёрдых» денег, вымывашихся из обращения. Данный факт сформулирован в виде закона Коперника-Грешема: «Худшие деньги вытесняют из обращения лучшие». Причина чисто меркантильная: люди предпочитают копить в растущих в цене «хороших» деньгах, расплачиваясь «плохими». Закон постулирован в 1526 Коперником и окончательно сформулирован в 1560 английским финансистом Томасом Грешемом. Хотя, по чести, с психологией алчности были знакомы ещё древние греки. В авторы закона вполне можно было бы записать того же Аристофана. Вот выдержка из его комедии «Лягушки» V века до н.э.:

«Настоящими деньгами, неподдельными ничуть …

С крепким правильным чеканом, с пробой верной, золотой

Мы не пользуемся вовсе. Деньги медные в ходу,

Дурно выбитые, наспех – дрянь и порча, без цены».

Дефицит «твёрдых» денег взвинчивал их номинальную стоимость относительно «мягких» при массовых попытках их конвертации в «твёрдые». Да и нам не понаслышке известно как можно даже без обременения государства военными расходами дестабилизировать его «мягкие» деньги путём создания намеренного дефицита «твёрдых». Например, повышением ставки ФРС. Или введением финансовых санкций: намеренным занижением кредитного рейтинга, требованием ускоренного возврата ранее выданных в «твёрдых» деньгах кредитов, ограничениями доступа к новым кредитам, попытками добиться отрицательного сальдо торгового баланса.

Двухконтурная система денежного обращения и феодализм

Феодализм явил собой административный предел совершенствования двухконтурной системы денежного обращения. Вытеснив огромный объём обменных операций в границы больших хозяйств, вернув при этом большинство из них в прежнюю натуральную форму, феодализм резко снизил потребность второго контура в «мягких» деньгах. Тем самым он провёл и жёсткую границу между контурами обращения – полновесные деньги стали практически недоступными для малоденежных закрепощённых тружеников. Это в свою очередь лишило второй контур возможности абсорбировать деньги из первого, таким образом, купировало «золотую» инфляцию. Сим нехитрым способом феодализм подвел устойчивый фундамент под систему товарно-денежного обмена, вернув ей устойчивость, а с ней и энергоэффективность.

Совершенно иными методами феодализм поспособствовал и санации первого контура обращения самого по себе. Абсолютизация при феодализме демонстрации цвета штанов статуса позволила эффективно перекачивать «твёрдую» валюту из накоплений обратно в обращение через индустрию роскоши, помогавшую в данном благородном деле налоговой системе. Индустрия роскоши исполнила функцию сродни той, что «индустрия пирамид» в Древнем Египте, с одной существенной разницей – развернула вектор устремлений экономической элиты из вечности в бренность. Что, впрочем, естественным образом согласуется с заданным деньгами императивом – слышать голос не Вечности и Разума, а сиюминутных Инстинктов.

Не зря сказано: «Никто не может служить двух господам, и вы не можете служить и Богу и богатству», – Иисус Христос, из Нагорной проповеди. Инстинкты, безусловно, вынуждают Капитал служить богатству, у Бога же на всякий случай просить прощения за мерзости. В итоге: «Удобнее верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому войти в Царствие Божие».

Несмотря на все издержки, живительное воздействие феодализма на систему денежного обращения оказалось столь велико, что превратило его в самую устойчивую с момента появления денег общественно-экономическую формацию. В этом месте заслуженные аплодисменты Диоклетиану и Константину. Случившиеся вскоре после инициации денег короткие феерические сполохи Ассирии, Вавилона, Лидии, Греции, Рима сменились устойчивым гомеостазом, обеспечившим социосистеме пусть и не столь бурное, зато устойчивое и поступательное развитие. Принудительные ограничения, прежде всего на массовую свободу экономической деятельности, защитившие социумы от крайних проявлений разрушительного агрессивного воздействия денег, оказались благотворными для социальных организмов.

Ещё одна оценка качества денежной политики реформаторов

Дабы составить ещё один уровень представления о качестве управления Диоклетиана и Константина попробуем выразить в цифрах сопутствовавшую их правлению инфляцию. За основу возьмём данные из уже упомянутой выше лекции профессора Джозефа Педена «Инфляция и падение Римской Империи», доложенную им в 1984 в Хьюстоне на семинаре «О деньгах и правительстве»:

«Во времена Диоклетиана в 301-м цена за один фунт золота составляла 50 000 денариев. Спустя 10 лет в 311-м золото подорожало до 120 000, а двадцатью тремя годами позже в 324-м фунт стоил уже 300 000. В 337 году, когда умер Константин, за фунт золота надо было отдать 20 000 000 денариев».

Приводимые Джозефом Педеном цифры не всегда стыкуются в рамках его же лекции, что, впрочем, нормально для гуманитария, тем более настроенного давать яркие эмоциональные оценки – Педен с аудиторией вдоволь натешились над неумехой Диоклетианом. Однако в качестве характеристических его цифры вполне можно принять за основу.

Если положить рост инфляции равномерным, то согласно «ужасным» данным в 301-311 ежегодная инфляция денария составила 9%, затем в течение 13 лет 311-324 – 7% и, наконец, с 324 по 337 – 16 процентов. В среднем за период в 36 лет 11,5%. Уровень значимый, но как мы знаем по собственному опыту не смертельный, особенно для тех, кто не заражён бациллой гарантировать в веках ресурсную безопасность своему потомству.

Очевидно, что причиной и локомотивом инфляции такого масштаба не могла быть избыточная эмиссия «мягкой» валюты, поскольку избыток денег раскручивает куда более радикальную спираль инфляции. Причина в «золотой» инфляции – непрерывном удорожании «твёрдых» денег вследствие их неустранимого дефицита. Меж тем никакой инфляции золотых и серебряных монет, следует полагать, не было вовсе. Не исключено, что имело место их удорожание.

Посему действия Диоклетиана, Константина, да и многих других римских императоров в столь деликатной сфере как денежное обращение, принимая во внимание глубину тех проблем, с которыми они столкнулись, следует признать взвешенными, мало того, в большинстве своём верными. К чести Диоклетиана и Константина они не пытались остановить инфляцию, индуцируемую дефицитом «твёрдой» валюты, посредством жёсткого ограничения эмиссии «мягкой», что всегда имеет следствием торможение товарно-денежного обмена, способное вовсе убить экономику. Из двух зол – торможение или умеренная инфляция – последнее, несомненно, существенно меньшее.

Маленькая проекция

Если спроецировать систему денежного обращения времён Диоклетиана и Константина на нашу текущую реальность, то в ней роль аргентеуса, ауреуса, солида и милиарисия достанется доллару и стоящим вторым темпом за ним евро, йене и фунту стерлингов – валютам, выступающим желанным инструментом исчисления и накопления Капиталов. Тогда как функция денария – номинальной счётной единицы стоимости – выпадет на долю рубля и прочих «мягких» валют. В них «твёрдые» валюты номинируются на локальных рынках папуасий, как некогда на римских рынках номинировались в денариях аргентеус, ауреус, антониниан, солид и пр.

Всякий раз, когда в папуасиях возникает или намеренно создаётся дефицит «твёрдых» валют, начинается рост их номинала в «мягких» валютах. Вслед за этим, как и в Риме, меняется шкала цен на все местные товары. Всё точно так же как при Диоклетиане и Константине.

Существенное отличие «лишь» в том, что с 1970 года базовые валюты более не являются эквивалентом драгоценных металлов – они фиатны, порой в большей мере, чем «мягкие» валюты. Из фиатности вытекает важнейшее следствие: у тех, кто управляет текущей системой денежного обращения, де-факто появился аналог бездонных «Лаврийских рудников» – ФРС, ЕЦБ, Банк Японии, Банк Англии. Поэтому современная нам система денежного обращения, как и денежная система Афин в период активной работы Лавриона, производит впечатление безусловно устойчивой. Это если игнорировать ряд нюансов, которых мы коснёмся в ближайших заметках.

Что, собственно, характерно, обретение любой из «мягких» валют статуса «твёрдой», «лаврийской» — не есть продукт воли и гения локальных элит. Ключевым является решение Домината, подчинившего себе эмиссию «твёрдых» валют, управление мировой системой разделения труда и глобальными финансовыми инструментами. Естественно, что в пул «твёрдых» Он включил валюты своего главного рабочего тела и трёх его основных филиалов из разных частей Света, де-факто им оккупированных, – эдакая новая глобальная тетрархия. Посторонним вход в сей монетный двор воспрещён, а всем несогласным с неписаными эдиктами Домината предначертан путь Саддама Хуссейна и Каддафи.

Важно понимать, что никогда никакие ограничения эмиссии «мягкой» валюты в благих целях купирования инфляции, во-первых, не остановят её, во-вторых, не превратят валюту в «твёрдую». Для этого требуется алхимическая, по сути, реакция, обращающая медь в золото, способная сподвигнуть Доминат к признанию ещё одной валюты в качестве достойного инструмента своей проектности. Только после этого Большие Капиталы «прозреют» и увидят в ней эталон, достойный исполнять функцию их исчисления и накопления. Запустить такого рода «реакцию» без глубоких геополитических коллизий невозможно – никто к своим «Лаврийским рудникам» за здорово живёшь не допустит.

Но и это ещё не весь перечень наблюдаемых увечий текущей социальной системы. Все мелкие, средние и крупные нувориши, имеющие потребность в длительном сбережении своих накоплений с минимальными сопутствующими потерями, вынуждены исчислять и хранить их в «лаврийских» валютах. Их фиатное, по сути, богатство зависит от воли и способности Домината удерживать неустойчивые, как теперь стало очевидно, балансы системы, посему они оказались невольными его заложниками, соответственно, повинуясь «стокгольмскому синдрому», рабски лояльны по отношению к нему. Налицо защитно-бессознательная травматическая связь и односторонняя симпатия, возникающая под воздействием сильнейшего душевного переживания – страха потерять самое главное – всё «нажитое непосильным трудом». Поэтому всем невольным заложникам Домината Мир, в котором может разрушиться его верховенство, а вместе с ним кануть в лету и твёрдость «лаврийских» валют, представляется полнейшим сюрреализмом и величайшим злом, чем и определяется устойчивость текущей системы. В частности, в категорию вселенского зла автоматически попадает и Россия, как антитеза однополярному Миру и власти Денег: нельзя же так плохо Деньги любить — неискренне, несамозабвенно.

Но вернёмся обратно в Рим.

Колосс на глиняных ногах

Реформы Диоклетиана и Константина несколько оздоровили, но не спасли Империю. Они не могли извести наследие античности сразу же под корень, поэтому лишь притормозили скорость накопления диспропорций. Как следствие, наступление для Римской империи её личной «катастрофы бронзового века» было делом ближайшего времени. А растянутые коммуникации управления и защиты были тому только в помощь.

Распад Империи

Константин после череды войн объединил Империю в 324 под своей единоличной властью. Однако завещал её троим сыновьям Константину II, Константу, Констанцию II и племяннику Далмацию Младшему:

Из четырёх частей Империи объективно жизнеспособной была только одна – восточная. Во-первых, Малая Азия, Плодородный полумесяц и Египет издревле были центрами товарного производства, что обеспечивало восточной части Империи положительное сальдо торгового баланса в международной торговле. Во-вторых, эти земли были пропитаны традициями большой государственности, которых недоставало Пиренеям, Галлии, Северной Африке, Греции, Дакии. В-третьих, Малая Азия была плотно заселена боевитыми греками, что обеспечило Восточной империи высокий уровень пассионарности и военного искусства. В-четвёртых, Христианство наиболее основательно утвердилось именно в восточных землях, которые были его колыбелью, что стало дополнительным фактором их энергоэффективной консолидации. И, наконец, пятое: ещё одним преимуществом восточных земель было наличие проливов, отделявших их от Европы, – небольшой, но всё же потенциальный барьер на пути варваров. Их экспансия, как и электрический ток, при наличии альтернатив предпочитает течь в направлении наименьшего сопротивления. Поэтому массовый пробой варваров через проливы мог вызвать только резкий рост напряжения на континенте.

Не мудрено, что именно восточные земли стали центром консолидации Римской империи с 350 по 361 под единоличной властью императора Восточной империи 337-361 Констанция II. После него только Феодосию I Великому 379-395 удалось в последний раз объединить Империю. Феодосий стал последним императором всего римского мира, и всего на два года 394-395. Он умер в 395, завещав западную часть Империи младшему сыну Гонорию, восточную – старшему Аркадию. После Феодосия общего правителя у Римской империи больше никогда не было – её распад на Западную и Восточную Римскую империи был окончательным.

Эпикриз Западной Римской империи

Западная империя унаследовала от материнской все её хронические болезни, тогда как Восточная, в силу перечисленных выше обстоятельств, оказалась здоровым социальным организмом. Не удивительно, что их жизненная траектория была столь разной – агония и расцвет. К счастью, у правителей Восточной империи хватило мудрости, дабы подавить позывы тратить её фонтанирующие жизненные силы на реанимацию полутрупа Западной империи.

А та под ударами вестготов, остготов, вандалов, аланов, гуннов неуклонно угасала. Тяжёлое противостояние с вестготами завершилось в 418 наделением их статусом федератов. Он давался союзным варварским племенам, де-юре принятым на военную службу для защиты границ Империи. Но вестготы, чьи правители, стремясь к расширению территории и независимости от Рима, не проявляли рвения в службе Империи. Выйдя за рамки провинции Аквитания, которую им пожаловал император Гонорий 395-423, они расширили Вестготское королевство на юг Франции и Испанию, перенеся свою столицу в Толедо:

В 429 племена вандалов и аланов, теснимые вестготами, покинули Испанию, переправившись из провинции Бетика через Гибралтар в Африку. В итоге за короткий срок с 429 по 442 Западная империя лишилась своей главной житницы и мануфактуры – экономически развитых североафриканских провинций, старого «подарка» Карфагена. В 435 вандалы и аланы создали на этих землях свое королевство, постепенно подчинившее всю Северную Африку, Корсику, Сардинию и Балеарские острова:

В 451-453 Западная империя отразила опустошительное вторжение гуннов во главе с Атиллой. Лишь его смерть в 453 устранила постоянно нависавшую с их стороны угрозу.

Но для больного, если не гунны, то другая напасть – германские племена. В 455 и 472 они дважды захватывали и грабили Рим. В 455 император Авит назначил полководцем Рима Рицимера – выходца из свевского (германского) королевского рода. Через год Рицимер, устранив Авита с согласия сената, стал на период 456-472 теневым правителем Империи, сократившейся до размеров Италии. Он по своему усмотрению свергал и возводил на римский престол императоров, сменив девять правителей. Власть Рицимера возросла настолько, что его монограмма чеканилась на монетах наравне с императорской.

Официальной датой падения Западной Римской империи принято считать 476 год. Четвёртого сентября командир варваров-наёмников Одоакр вынудил отречься от престола императора Ромула Августа, после чего прислал в Константинополь посольство с просьбой назначить его правителем Италии. Император Флавий Зенон согласился при условии, что Одоакр признает верховную власть Юлия Непота – предшественника Ромула Августула на троне, который в тот момент был правителем Далмации, что не мешало ему оставаться признаваемым Византией законным претендентом на престол Западной империи. Одоакр согласился, став фактическим правителем Италии, поскольку Юлий Непот не смел казать носа из Далмации. После его скорой смерти в 480 Одоакр стал единственным правителем Италии, формально признававшим власть Византии. Данное статус-кво сохранилось до завоевания в 489-493 Апеннинского полуострова и Сицилии королём остготов Теодорихом Великим. Великая Римская империя аннигилировала.

О наших подопечных

Пока наше внимание приковали судьбоносные для социогенеза события в Римской империи II-IV веков, на которые невозможно было не отвлечься, с нашими «подопечными» ничего не случилось.

Корпорация свободных профессий с её технологическим совершенством в принципе была не вышибаема из занимаемой ею социальной и экономической ниши.

Финикийцы же, как упоминалось выше, тоже не затерялись с падением Карфагена и даже привели во власть свою династию императоров, существенно поднявшую статус Финикии. В финикийском городе Берит, ныне Бейрут, прославившимся своей правоведческой школой, были разработаны основные положения Кодекса Юстиниана, впоследствии ставшего фундаментом европейской правовой системы. Не затерялись и финикийские Большие Капиталы. В анонимном географическом трактате середины IV века «Полное описание Вселенной и народов» в ходе освещения провинции Сирия, в которую Рим включил и Финикию, автор сразу же вслед за столицей Сирии Антиохией переходит к перечислению финикийских городов:

«Затем следует назвать другие города, как, например, Тир – ведя оживленную торговлю всеми товарами, он удивительно процветает и населён людьми богатыми и влиятельными. Пожалуй, ни один из городов Востока не имеет такой бойкой торговли. Первое место после Тира принадлежит Бериту – городу, преисполненному всяческой приятности и обладающему юридической школой, которая направляет римское судопроизводство. Ведь к должностным лицам повсюду приставлены учёные из беритской школы. Производством полотна занимаются … Библ, Тир и Берит, которые снабжают им весь мир и процветают во всяческом изобилии. Все эти города занимаются торговлей и населены людьми, выдающимися всем: красноречием, энергией и нравом», Византийский временник, т. VIII, М., 1956.

После распада Римской империи эпоха Pax Romana для Финикии продолжилась в рамках Византии вплоть до 614 года, когда её земли отошли к персидской династии Сасанидов. С короткой остановки в Византии мы и продолжим отслеживать дальнейшую историю двух ветвей Домината. Здесь же в заключительный раз коснёмся причин «катастрофы бронзового века» с высоты достигнутого нами уровня понимания процессов социогенеза.

Заключение: ещё раз о нас и о проблемах денежного обращения

Всплывшие в процессе работы с материалом факты воздействия на социогенез проблем денежного обращения, невероятного по своей силе, заставили отвлечься на него. Фундаментально причина его мощи кроется в том, что деньги пробудили в человеке буйство неукротимой алчности, животному миру неведомой. Это отнюдь не означает, что животные априори лучше нас – просто им не довелось познать разрушительного воздействия на свою психику денег.

Ещё в первых работах цикла мы разобрали, что деньги выполняют функцию эффективного гормона (биологического катализатора), который за счёт снижения на порядки энергоёмкости обменных процессов в социальных организмах невероятно интенсифицировал их. Упрощение и интенсификация обмена стали причиной непрерывного углубления разделения труда, достигшего, в конце концов, уровня, когда огромные группы людей в принципе утратили способность выжить без участия в процессах обмена. Тем самым гарантия биобезопасности человека (базовой клетки социального организма) стала производной от наличия у него денег. В зависимость от денег попала не только биобезопасность, но и столь важные опции, как социальный статус и возможность создания конкурентных реплик своего личного набора генов. Сладкое подчинение инстинктам биовыживания, иерархического доминирования и продолжения рода превратило присвоение денег в главную цель особи в социальных и обменных процессах. Тому подтверждением регулярное преступление границ права, норм этики и морали, включая предательство, ставшее обыденным для утоления неукротимой алчности.

Прямым следствием страстного вожделения денег стала глубокая перекодировка человека – отказ от актов обмена, если они не заканчивались присвоением денег. Только явный ресурсный голод в состоянии блокировать данный код, и заставить вернуться к прямому натуральному обмену. Но только в объёме, закрывающем минимальную насущную потребность в ресурсах, придерживая личный товарный избыток в надежде поступления в кровоток социального организма денег. А это ставило под прямой удар группы особей, недополучающих придержанные товары из категории жизненно необходимых им. Ещё одним следствием ничем не охлаждаемого вожделения стало постоянное вымывание денег из обращения в накопления, что приводило к их постоянному дефициту в процессах обмена.

А теперь представим, что в некоем биологическом организме регулярно воспроизводится дефицит важнейшего гормона обменных процессов из-за постоянной его аккумуляции в депо, отдающих гормон назад в кровоток исключительно с целью ещё более расширенного его присвоения. Естественно, в организме возникнет жёсткий дефицит гормона, от которого его будет не по-человечески корёжить. И это составит непосредственную угрозу его жизни, пострашнее любых внешних рисков, с которыми он в процессе эволюции более-менее научился справляться. Пример Римской империи — лишь наглядное тому подтверждение.

Остаётся представить, что организм столкнулся с такого рода дисбалансом впервые, при полном отсутствии у него наработанных компенсаторных механизмов. Представили? Перед вами состояние государств Древности накануне «катастрофы бронзового века», впервые столкнувшихся с дефицитом «гормона» в момент перехода от натурального к товарно-денежному обмену. Кризис требовал от мета-големов принципиально нового качества управления, знаний, традиций, наработок, в тот момент им недоступных. Неспособность провести реформы, адекватные возникшим проблемам, привела к резкому фрагментарному (в тех сегментах, где как следует заглох натуральный обмен) торможению обменных процессов, что обрушило большие группы людей в состояние ресурсного голода. Государственность Вавилона, Ассирии, Хеттского царства, Египта рассыпалась в прах, ознаменовав наступление «катастрофы бронзового века». Их распад на осколки был жизненной необходимостью, позволившей упростить управление и реанимировать везде, где это срочно требовалось, древние паттерны обмена.

Дезинтеграция древних государств была следствием не ураганного воздействия «народов моря» или кочевников-арамеев, а прежде всего, их внутренних проблем. Кочевники стали взмахом крыла бабочки, вызвавшим ураган. Но ему никогда не вызвать и малейшего дуновения, если перед этим не будет аккумулирован огромный объём деструктивной энергии, питающей разрушительный ветер. Без гигантского заряда внутреннего напряжения, разрывавшего их изнутри, древние цивилизации прихлопнули бы народы моря как бабочку, что не раз продемонстрировал Египет, дольше других сохранивший остатки устойчивости.

Зри в корень – анонс

В заметке, с которой вы познакомились, сила воздействия дисбалансов денежного обращения на социогенез стала очевидной. Поэтому, прежде чем продолжить рассказ об эволюции двух ветвей Домината и эксклюзивной ренты, мы отвлечёмся на знакомство с простой и наглядной моделью, визуализирующей корень проблем Цивилизации Капитала. Это будет предельно ясный обзор практически всех её врождённых уязвимостей:

Январь 2019