Спальный район Петербурга замер в ожидании грядущего нового года. Яркое, полуденное солнышко выглянуло сквозь навесь облаков и, отразившись в выпавшем только утром пушистом снежке, заиграло на стеклах очков Ивана Антоновича. Учебный год окончен, и учитель истории вернется в школу только в новом году, отдохнувший, набравшийся сил для большого труда. Он стоял в длинном черном пальто, без шапки, обеими руками держа свой кожаный портфель, переминаясь с пятки на носок, подставляя лицо редким снежинкам, что неторопливо и ласково опадали на землю. Учитель улыбался, жмурился и слушал нарастающий шум школы, у ворот которой стоял. Звук звонка разорвал тишину морозного дня и, отражаясь от стен окружающих школу панельных домов, полетел по дворам, предупреждая родителей о скором появлении дома своих чад. Через пару минут двери школы отворятся и подобно хлопушке выбросят конфетти весёлой и шумной ребятни, пуще обычного оживленной перед началом зимних каникул. Иван Антонович решил не дожидаться этого момента и, поймав на лицо последнюю снежинку, привычным ему широким шагом направился к дому.
Пройти предстояло всего пару кварталов. Учитель предвкушал встречу с любимой Алисой, она сегодня с утра была дома и наверняка готовила что-нибудь вкусное. Иван любил и доверял жене, которая подарила ему двух прекрасных сыновей. День был в распоряжении семьи, и в голове учителя формировалась приятная мысль пойти вечером на каток, или в парк, или просто погулять по украшенному центру северной столицы. Встречные люди и машины на дороге, укрывшиеся снегом деревья и даже бродячие собаки у помойки сегодня были как-то по-особенному благостны. В душе Ивана царил покой и тихая радость сильного, живого и доброго человека.
Войдя домой и бросив первый взгляд на жену, по тревожному и расстроенному выражению прекрасного лица, Иван сразу понял, что что-то случилось. Не произнесли ни слова, не нужно. Раздевшись, Иван прошёл на кухню и застал там своего старшего сына. Серёжа учился в девятом классе школы, располагавшейся неподалёку от той, где работал отец. Учился он не плохо, однако регулярно получал замечания за поведение из-за живости и беспокойности характера. Сейчас сын сидел на стуле, уставившись в одну точку на полу, а взъерошенные волосы и румянец на щеках выдавали внутреннее волнение. Приветствовал отца вяло, не поднимая глаз.
Иван не торопился расспрашивать сына. Дождавшись, когда Алиса подаст на стол, он с удовольствием поел душистые щи, в приготовлении которых она была большой мастерицей. Глядя на сына, отметил, что тот сознает свою вину, расстроен, однако не смирён и будет спорить. Ожидание разбора изматывало Сергея, однако и наполняло ребяческой непримиримой решимостью не признавать вслух своей вины. Рассматривая раскрывающиеся под воздействием кипятка листья зелёного чая в прозрачном чайнике, Иван начал:
– Рассказывай. Он сказал это мягко, но Сергея словно током ударило, он выпрямился на своём стуле и впервые посмотрел на отца.
– Курил. Лидия Ивановна поймала у школы. Позвонила маме и наябедничала! Сказал это быстро и отчаянно. Встретив спокойный и нерассерженный взгляд отца, снова опустил глаза в пол.
Иван ожидал чего-то такого. Большую вероятность он отдавал очередному замечанию в дневнике, однако увидев насупившегося Сергея понял, что дело серьезней. В семье никто не курил и проступок сына, вероятно, был вызван влиянием школьных друзей и юношеским любопытством в смеси с бравадой. Предполагать, что сын курит давно, обстоятельно и уже пристрастился к никотиновому яду, оснований не было. Скорее всего, это носило эпизодический характер, что давало перспективу легкого решения назревавшей проблемы. Он вспомнил, как много лет назад, когда сам был подростком, так же был пойман за курением, и отец, недолго думая, от души отхлестал его ремнем. В течение недели после порки садиться было неудобно, но курить можно и стоя, что Иван и делал назло отцу. Бросил только на четвертом курсе, познакомившись с Алисой и осознав с её помощью никчемность этой привычки. Порка делу не поможет – решил он. Много эффективней будет объяснить сыну то, что много лет назад объяснила ему блистательная Алиса. В поиске красочных и понятных примеров Иван спросил сына:
– Сам-то что думаешь по этому поводу?
Сергей снова поднял глаза. Он осознавал свою вину, но не мог объяснить её самому себе. Курить нельзя, потому что это плохо. И всё. Почему плохо? Для здоровья плохо. Но ведь это моё собственное, личное, принадлежащее только мне здоровье. Родители расстраиваются от того, что порчу своё здоровье. Курить плохо, потому что от этого расстраиваются родители. Но как же так? А если они будут расстраиваться от всего чего угодно? От того, например, что я соберусь и пойду в хоккейную команду? Что же это – не идти теперь? Нет, так не пойдет. Я уже не первоклассник и могу принимать самостоятельные решения. Уступлю сейчас, придется уступать и дальше. И он ответил.
- Курить – это мой выбор.
Теперь ток пробежал по телу Ивана. Он взглянул на жену и увидел большую тревогу в её глазах. Дело, решение которого, казалось, было найдено, приобрело новый усугубляющий оттенок. Вечерний поход на каток, вся приятность, в общем-то, только начинающегося дня, разбились об эти слова сына. Родители услышали в них страшное заблуждение, могущее погубить жизнь их любимого чада. Речь шла уже не о никотине, вопрос был глубже и опаснее любого яда, и требовал немедленного разрешения.
Сергей почувствовал перемену в настроении родителей, но не распознал в ней тревоги, и еще больше закрылся в себе. Он сидел, как взъерошенный, драчливый сыч на своём стуле и готовился к отражению, как ему казалось, неизбежного нападения. Однако нападения не последовало. Вместо этого Иван, допив чай, велел сыну одеваться и пошёл одеваться сам. Сергей, очнувшийся от своего сосредоточенного состояния, по-прежнему с недоумением глядя в пол, пошёл выполнять приказание отца. Через минуту он уже стоял на лестничной площадке, ожидая задержавшегося Ивана. Алиса, воспользовавшись отсутствием сына, обняла мужа, ободрила его лучащимся любовью взглядом, перекрестила и отпустила своих мужчин на мужской разговор.
Вышли на улицу. Солнышко успело спрятаться за тяжелые, одеялом сомкнувшиеся облака. Снежинки были уже не редкими и всё тяжелее стремились к земле. Погода обещала снегопад. К метро шли молча, и Иван замечал украдкой бросаемый вопросительный взгляд сына. У станции кипела жизнь. Прохожие месили бурую жижу снега, уворачиваясь от истошно сигналящих маршруток, которые пробирались к скопившемуся на остановках народу. Каждый ларек кричал своей музыкой или рекламировал товар. Пока дошли до пахнувших теплом дверей метрополитена, в кармане скопилось не меньше дюжины листовок самого разнообразного содержания. Разбирая их на эскалаторе, Иван обнаружил предложения начиная от починки компьютера на дому и получения скидки на товары секс-шопа, заканчивая агитацией голосовать за самого лучшего кандидата грядущих муниципальных выборов. Последняя привлекла внимание. На фотографии был ухоженный молодой мужчина в синем костюме с глазами без всякого выражения. Под фотографией значился послужной список кандидата, из которого становилось известно, что тот имеет хорошее образование, проявил себя и в той, и в той общественной палате, помог какому-то детскому дому и в случае, если его изберут, он непременно наведет, наконец, порядок в вверенном ему участке города.
Иван ехал с сыном в центр погулять и поговорить. Понятие выбора и то, насколько он является собственным для каждого человека, должно было стать темой разговора. Учитель молчал и думал. Теребя политическую агитку в руках, он представил, как скоро тысячи людей потянутся на избирательные участки, один из которых располагался в его школе, и будут делать там свой выбор за одного из кандидатов. Большинство из них не будут знать о том, за кого отдадут свой голос, и того, что написано в этой листовке. Но выбор сделают, и процедура будет соблюдена. Какова цена такого выбора? Как вообще возможен объективный выбор среди предложенных кандидатов, если ты о них ничего не знаешь? Ты не знаешь ничего ни о них, ни о сущности их работы. Не можешь предположить последствий своего выбора и не имеешь никакой цели голосования, кроме самого факта своего голосования. Выбор ли это? Иван Антонович, например, мог бы выбрать среди непременно знакомых ему людей директора школы. Это был бы объективный выбор. Он знал бы лично людей, из числа которых выбирает, и мог бы сопоставить известные ему их качества и навыки с требуемыми в известном и понятном учителю деле. А здесь? На основании какой информации ему предлагается сделать выбор? Того, что можно узнать из листовки, явно недостаточно для вдумчивого и объективного выбора. Выходит, выбирать нужно сердцем? А если предположить, что информация в этой агитке ложь, фотография подправлена на компьютере, а кандидаты подобраны таким образом, что предсказуемое обывательское сердце не может не выбрать заранее известного кандидата? Мой ли это выбор, или это выбор более информированного и заинтересованного?
Если допустить возможность того, что выборы происходят не стихийно, а команды кандидатов позволяют себе манипулировать информацией, то получается, что любые выборы выборами вовсе и не являются! Да нет, подумал Иван Антонович, как же может такое быть, что кандидаты будут стараться писать о себе всё самое лучшее, а о худшем не писать. Кандидаты на любой пост будут писать о себе всё, как на исповеди, старательно доводить это до голов избирателей, что бы те знали и могли анализировать. Но и этого не достаточно для объективного выбора, потому всех избирателей посветят в систему работы на том посту, к которому стремиться кандидат, расскажут, какие цели ставятся перед должностью и какими навыками должен обладать человек её занимающий. Так мы сможем выбрать кого угодно, хоть лучшего квантового физика страны. Такие мысли занимали Ивана, пока в вагоне не объявили Невский проспект.
Людское море в вестибюле станции растекалось течениями по мудрому, продуманному советскими строителями порядку. Ухватив Серёжу за руку, чтобы не увлекло соседним потоком, Иван присоединился к тому, который тёк в направлении эскалатора. Через минуту они прошли под синим щитом с надписью “Выход на канал Грибоедова, к Казанскому собору и Спасу на Крови”. Вышли на Невский проспект. Стемнело. Тяжелые и частые хлопья падали, устилая крыши белыми снежными шапками. Подсветка была зажжена и вкупе со снегопадом придавала городу сказочные и торжественные очертания. Словно на картинах импрессионистов, Питер восхищал строгостью классических линий расплывающихся в призме света и снега. В толпе царил Вавилон. Слышались английская, немецкая, японская и еще Бог весть чья речь, растворяющаяся в могучем потоке родного языка. Мимо проплывали витрины магазинов. Дом Зингера поражал бесконечными рядами книжных шкафов, среди которых можно было потеряться, раствориться в обилии предлагаемой литературы. Стёкла ресторанов не скрывали заполненных залов, витрины ювелирных магазинов манили сокровищами. На главной улице Российской империи кипела жизнь. Спасаясь от снегопада, Иван с Сергеем шли на Дворцовую площадь, к Зимнему дворцу – в Эрмитаж. Там, среди прекрасного, в тепле, можно будет неспешно поговорить.
На удивление в музее было не много посетителей. Можно было бродить по великолепным залам, предаваясь своим думам или тихой беседе. Остановились в античном зале, у скульптуры музы истории. Застывшая в мгновении догадки Клио, дочь Зевса и Мнемозины, невидящими глазами смотрела на отца с сыном. Всю дорогу до этого места они не разговаривали, обходясь короткими фразами, уточняющими маршрут движения. Серёжа был мрачен и подавлен, не понимал задуманного отцом и устал делать предположения. Он уже не думал ни о чём и лишь подчинялся, окидывая экспонаты безразличным взором. Учитель же очистил мысли в дороге и здесь, в хранилище мудрости и культуры веков, почувствовал кристальную ясность, необходимую для разговора. Сын опередил его. Опасливо тронув за руку и заглянув в глаза, он начал:
– Пап, я и сам понимаю, что курить – это не то, что мне нужно. Да мне и не понравилось. Я не буду курить. Прости, что расстроил тебя и маму. Зачем мы приехали сюда?
Отец посмотрел на сына и улыбнулся ему тёплой и любящей улыбкой. Это произвело магический эффект. Серёжа выпрямился, в глазах зародилось доверие, и флюиды угрюмости, источаемые им, немедленно сменились живостью и силой умного юноши.
– Ответь мне, почему ты сказал, что курить – это твой выбор?
Серёжа понял, что ответить нужно вдумчиво, прежде самому найдя ответ. На мгновение он задумался и молвил:
– Потому что я считаю себя в праве самостоятельно принимать решения. Я уже не первоклассник. И пусть оно будет ошибочным, и я пожалею об этом, но мне некого будет винить кроме самого себя, ведь это будет моё решение. Решение, принятое не под давлением родителей, но самостоятельно.
– Вон там, в конце зала – Иван положил одну руку на плечо сына, а другой указал на бюст Гнея Помпея Великого. – Помнишь такого?
Дождавшись согласного кивка, он продолжил:
– В какой-то момент Помпей принимал решение выступить против Гая Юлия Цезаря. Он обладал знанием о том, что его силы значительно превосходят силы противника. У него была ясная цель, которая заключалась в том, что бы стать лидером Рима и получить практически неограниченную власть. В его распоряжении были многочисленные слуги, которые рассказывали всем о том, как хорошо им будет жить, если они займут сторону Помпея и вместе победят в войне и, напротив, какой тяжкой и безрадостной будет жизнь в случае победы Цезаря. Людям приходилось делать выбор. Многие поверили слугам Помпея и пошли за ним. История распорядилась так, что Помпей проиграл, а его сторонники погибли или были рассеяны. Скажи мне, можно ли назвать самостоятельным тот выбор, который сделали простые солдаты Помпея, с учетом того, что они не знали ни истинного положения дел, ни целей своего патрона, и оказались под давлением рассказчиков, так же как ребёнок оказывается под давлением родителей?
Сергей задумался. В словах отца он услышал намёк на абсурдность самостоятельного выбора без обладания необходимой для того информации. С другой стороны – ведь каждый решает для себя сам! Он так и ответил:
– Каждый решает для себя сам, пользуясь теми знаниями, каковыми обладает, основываясь на своих целях и желаниях.
Иван снова улыбнулся и спросил:
– А если тебе врут или не договаривают, и ты принимаешь решение на основании лжи, можно ли это назвать самостоятельным решением? Или всё же решение принял тот, кто врёт, а ты, не распознав подвоха, выполняешь чужую программу, замаскированную под твои собственные мысли?
Не дожидаясь ответа Серёжи, Иван Антонович продолжил:
– И Помпей и Цезарь принимали действительно самостоятельные решения, так как знали о чём идет речь, могли предвидеть последствия, имели свои цели и средства для их выполнения. Что же можно сказать о массе их последователей, которые пошли убивать друг друга, приняв предварительно самостоятельные решения об этом? Объективно ли они могли выбрать сторону конфликта, да и сам факт конфликта? Не думаю. Вероятно, они поддались влиянию ораторов на площадях, соседей и собутыльников в кабаках. Многие просто поступали как все вокруг. Они не задумывались, не имели конкретной цели и слепо шли за своим вождём. Тоже самое с твоими сигаретами. Скорее всего, ты видел сверстников, которые курят, и тебе не хотелось отставать от них. Ты, не задумываясь, последовал их примеру. Задавал ли ты себе такой простой вопрос – зачем? Думал ли над ответом на него?
С добротой глядя на отрицательно кивающего головой сына, учитель продолжил:
– Тогда какой же это твой выбор? Если у тебя возникло желание покурить, и ты слепо исполнил его – это не значит, что ты сделал выбор или принял решение. Ведь ты не знаешь, откуда пришло это желание, как оно родилось в тебе. Вполне возможно, что ты, не размышляя, сделал то, чего от тебя хотел кто-то другой. К большому сожалению, люди часто так делают. Мы слушаем кого угодно: телевизор, коллег, политиков, анонимов из интернета; кого угодно, только не самих себя. Если не воспитал в себе привычки обдумывать каждое действие и анализировать происходящее, прежде, чем сделать свой пресловутый выбор, то ты становишься легкой мишенью для тех, кто рад сделать выбор за тебя. Задайся вопросом – зачем тебе курить? Ты не найдешь ни одного, хоть чего-нибудь стоящего аргумента в пользу курения. Задайся следующим вопросом – кому хочется, чтобы ты курил? Не нужно долго думать, чтобы сообразить, что это выгодно тем, кому ты платишь деньги за бесполезный для себя товар. Выходит, что курить – это не твой выбор, а бессознательное и бездумное следование воле торговцев сигаретами. Этот принцип применим ко всему.
Прежде, чем сделать что-то, ты должен точно знать, откуда взялось желание делать, действительно ли оно твоё. Что касается выбора, то ты не можешь сделать его, не обладая компетентным знанием о предмете выбора. Представь, что прямо сейчас тебе нужно выбрать директора Эрмитажа. Перед тобой ставят двух незнакомцев и меня. Кого ты выберешь? Ты выберешь меня, потому что я твой отец. Ты даже не задумаешься о том, что один из них может по своим личностным и профессиональным качествам лучше подойти для должности директора музея, чем я. Это будет твой выбор, но какой в нём смысл и что за польза? Никакой. Таким выбором можно только навредить делу, для которого выбираешь. Только осознавая последствия и имея цель, ты действительно можешь сделать свой выбор. Во всех иных вариантах выбор делаешь не ты, а кто то другой. Так же выбор невозможен без воли. Слабые люди часто выбирают в пользу своих слабостей. Их ли это выбор? Или это выбор слабостей, которые руководят таким человеком? Нет инструмента манипуляции лучше, чем человеческие слабости. Марк Антоний питал слабость к женщинам и власти. Он сам не заметил, как эти слабости привели его к войне и гибели в борьбе с Октавианом Августом – человеком без слабостей. Скажи мне, сын, повторил бы ты сейчас ту фразу о своём выборе?
Серёжа задумался над словами отца и примерил их к своей жизни. Он вспомнил те случаи, когда, как ему казалось, он сам определял своё поведение, а потом горько раскаивался о содеянном. Ему живо представилось грустное и забитое лицо его одноклассницы Лены, как она прятала под одеждой свои изувеченные руки. У неё были проблемы в семье. Отца не было и жила она с одной мамой. Последняя была глубоко несчастной женщиной, подверженной нервным срывам, которые проходили бурно и всей своей бессмысленной жестокостью обрушивались на дочь. Лена плохо одевалась и была похожа на тихую, серую мышку. Она никого никогда не обижала и вообще была не разговорчива, однако и девчонки и мальчишки в классе почему-то постоянно донимали её. Сергей не был среди тех, кто регулярно мучал несчастную девочку, но и не защищал её и не водился с ней. Как-то раз, сам не понимая зачем, он поддался на уговоры товарищей и подкинул ей в портфель несколько пустых сигаретных пачек. Это было подло до невозможности, Сергей осознавал это, но сделал. На следующий день Лена пришла в школу с изувеченными пальцами на руках, мать била их металлической линейкой. Чем он руководствовался, когда делал выбор подкидывать или нет? Слова отца, без сомнения, были справедливы, однако чего-то в них не хватало. Сознание соткало вопрос:
– Отец, после того, что ты объяснил мне, я бы не повторил свои слова о выборе. Но скажи, если отсутствие компетенции в предмете выбора лишает меня возможности сделать его, как вообще жить? Ведь я не могу знать всего обо всём! Значит ли это, что возможность выбирать ограничена узостью моих знаний, и за их рамками такой возможности у меня нет? Например, я не знаю, как мне в будущем выбрать себе жену. Где подчерпнуть знания, необходимые для истинно самостоятельного выбора?
Иван Антонович одобрительно кивнул и зажмурился на мгновение, вспоминая широкий, но всё равно забитый спешащими студентами коридор одного из корпусов университета имени Герцена. Поднимающееся к высоким потолкам и заполняющее всё пространство жужжание молодых голосов. Студент четвертого курса исторического факультета Ваня со своим закадычным дружком Пашкой Сафроновым стояли, прислонившись к стене, вальяжно вытянув ноги, так, что о них то и дело спотыкались пробегающие учащиеся, и обсуждали грядущую сессию, к которой оба были не готовы. Молодые, сильные и не глупые, они соревновались в том, у кого более наплевательское отношение к результатам приближающихся экзаменов. Дурное разглагольствование было прервано её появлением. Уже который день Ваня трепетным взором выхватывал из толпы прекрасную второкурсницу по имени Алиса. Она, щеголявшая толстой и тугой русой косой до бёдер, замечала пристальный и внимательный взгляд парня. В её широко раскрытых очах, подобно ряби на поверхности лесного озерца, плескался смех. Пашка толкал Ивана в спину – не робей, подойди! Чем он руководствовался в тот памятный момент?
- Помимо разума, способного анализировать информацию, тебе, сынок, дана интуиция и совесть. Если ты будешь внимательно слушать их, не глушить внешними шумами, как то делают многие, ты всегда будешь делать верный выбор. Далеко не всегда в жизни мы, находясь в ситуации выбора, обладаем всей полнотой информации для его совершения. Однако здесь нам на помощь приходят интуиция и совесть, которые стоят выше разума, и помогут тебе разрешить не разрешаемое с помощью одного только разума дело. Если же всё молчит в тебе, то лучше уклониться от выбора, видимо то выбор не твой и не для тебя. Очень скоро жизнь предложит тебе делать серьезнейшие выборы, которые определят твоё будущее. Я очень хотел бы, что бы ты подошёл к ним осознанно, с ясным пониманием творимого и уже сформулированными целями.
Отец и сын еще долго гуляли в бесконечных залах главного культурного хранилища нашей страны. Иван Антонович шел, чуть склонившись на бок, чтобы лучше слышать сына. А Серёжа, не замечая этого, с жаром делился впечатлениями от увиденных экспонатов. Застряли в рыцарском зале. Дискуссия о том, что эффективней – пищаль или лук, была прервана старенькой смотрительницей зала, которая с улыбкой указывала на часы. Музей закрывался, пора было уходить.
– Лук эффективней, так как он стреляет дальше и имеет более мощную убойную силу на расстоянии! – не без бравады заявил Сергей. Иван только покачал головой.
– Да, но для того, чтобы обучить лучника, требовались годы, а стрельбе из пищали можно было обучить любого крестьянина за два – три месяца.
Вышли на улицу. Снегопад перестал. Небо очистилось от облаков и порадовало глядящих на него появлением ночного светила. Свет месяца зажёг сияние нимба вокруг ангела на Александрийском столпе и рассыпался на тысячи крупиц в снежинках, что белым саваном устлали Дворцовую площадь. Отец и сын пошли в сторону метро, оставляя за собой две пары следов, побольше и поменьше.