КОБ И ВОЙНА проблема "отставания" предуказания-предикции при методологически правильном подходе к управлению процессами общественной значимости

КОБ И ВОЙНА

проблема «отставания» предуказания-предикции при методологически правильном подходе к управлению процессами общественной значимости

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

«ПОМНИ ВОЙНУ!»[1]

В ушедшем – 2022 г. – году начала «полувойны» - СВО, исполнилось 15 лет с момента выхода аналитической записки ВП (внутреннего предиктора) СССР «Помни войну…»[2], которая претендовала на упреждающее вписывание в процесс разрушения элементной базы Русской цивилизации (Русского Духа).

Признавая, в целом, полезный с точки зрения аналитики («заднего ума русского мужика»[3]) этот «текущий момент» («фундаменталка» - по выражению самого авторского коллектива), который раскрыл ряд не освещённых в первых трудах ВП СССР понятий и явлений, следует отметить «полный конфуз» с раз-крытием в объективной части записки Правда Генералиссимуса причин военной катастрофы 1941 г.

Суть «конфуза» заключается в том, что эта часть аналитической записки была целиком основана на книге «Заговор красных маршалов», написанной, в недавнем прошлом, сотрудником внешней разведки СССР (России) А.Б. Мартиросяном, который на бессознательных уровнях своей психики, будучи подключенным к спец-службистскому ПЭПО (психо-эмоциональному полевому образованию)-эгрегору «отрабатывал» свою «разведправду». «Разработка» этой «правды спецслужб», разумеется, имела целью улучшить их имидж, заодно на кого-нибудь свалив собственные ошибки и упущения в прошлом. Именно такую цель, как представляется, преследовала эта, нашумевшая, в своё время книга, представившая, в очередной раз « контору» в чисто-непогрешимом виде, чтобы к ней не дай бог не могло возникнуть вопросов о той «стратегической слепоте», в которой пребывали оперативные службы Генштаба РККА (рабочее-крестьянской Красной армии) накануне нападения фашистской Германии, из-за не совсем «этичной» линии поведения, которую заняло Главное разведуправление РККА в отношении Генштаба, в результате чего разведдонесения, минуя Генштаб, прямиком ложились на стол «самому», вместе с «доподлинной» информацией о переносе сроков нападения на СССР, либо о «полной готовности вермахта к высадке на Британские острова».

С учётом этих обстоятельств ВП СССР надо было бы осторожно отнестись к тем «громким разоблачениям», которые появились в «выдающемся» труде, не менее выдающегося представителя «конторы», как минимум, привлекая более компетентные источники для проверки этой версии, хотя бы ещё и потому, что, по выражению ВП СССР, «текущие моменты» – это «фундаменталка», а не журнально-газетная статья.

Если бы не так спешили с выпуском этого ТМ, то, может быть, с удивлением бы обнаружили давно известный мемуарный труд одного из «главных штабистов» времён ВОВ (Великой Отечественной Войны), никак не связанного со сварой «маршалов победы», за лавры «первого среди равных» – маршала А.М. Василевского. Простое сопоставление эмоциональных филиппиков А.Б. Мартиросяна, взявшегося за тему и не вникнувшего в суть военного строительства и управления РККА с фактологически точным, буквально календарным изложением А.М. Василевским предвоенных событий, в контексте деятельности Генерального штаба, возможно, поколебало бы «железобетонные» утверждения автора «заговора» о двух линиях в деятельности Генштаба и Наркомата обороны: троцкистской и «шапошниковской», ввиду того, что, как показал А.М. Василевский, их было минимум три…

Обратимся к первоисточнику.

<…Подписание мирного договора между Финляндией и СССР вызвало глубокое разочарование наших недругов. Однако они не оставляли своих агрессивных планов против нашего Отечества. Гитлеровская клика продолжала активно готовить нападение на СССР. Вооруженным Силам СССР следовало торопиться. В апреле 1940 года в Кремле по решению мартовского пленума ЦК ВКП(б) для подведения итогов зимней кампании и внесения необходимых коррективов в организацию, вооружение и боевую подготовку Красной Армии состоялось расширенное заседание Главного военного совета. В его работе участвовали члены Политбюро ЦК партии, руководители Наркомата обороны, командующие войсками, члены военных советов и начальники штабов военных округов и армий, командиры корпусов и дивизий, побывавших на фронте, руководители высших военно-учебных заведений и ответственные работники Генерального штаба.

                На совещании в ходе обсуждения вопроса «Об основных принципах организации боевой подготовки войск и штабов» был выработан ряд принципиальных решений, направленных на усиление обороноспособности и боеготовности Красной Армии. Особое внимание обращалось на подготовку войск к действиям в сложных условиях, на штабную подготовку командиров частей и соединений, работников штабов. Увеличилось число учений и маневров.

ЦК ВКП(б) и Советское правительство произвели значительные перемещения в руководящем составе Наркомата обороны. Реорганизация длилась фактически вплоть до начала Великой Отечественной войны. В мае 1940 года действовавший при Совнаркоме СССР Комитет обороны возглавил К. Е. Ворошилов, а наркомом обороны стал Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко. Перестановка затронула, естественно, также аппарат наркомата и Генерального штаба. Меня примерно тогда же назначили первым заместителем начальника Оперативного управления Генштаба, присвоив мне звание комдив. С середины апреля 1940 года я включился в ответственную работу Генерального штаба — работу над планом по отражению возможной агрессии. Справедливость требует отметить, что главное к тому времени было уже выполнено. В течение всех последних лет подготовкой плана непосредственно руководил Б. М. Шапошников, и Генштаб к тому [92] времени завершал его разработку для представления на утверждение в ЦК партии…

Работали мы очень дружно и напряженно. Оперплан занимал в те месяцы все наши мысли. Наиболее вероятным и главным противником в нем называлась гитлеровская Германия. Предполагалось, что на стороне Германии может выступить Италия, но она, как отмечалось в плане, скорее всего, ограничится боевыми действиями на Балканах, созданием косвенной угрозы нашим государственным границам. По всей видимости, на стороне Германии могут выступить Финляндия (чьи руководители после разгрома Франции и краха английских войск под Дюнкерком взяли ориентацию на Берлин), Румыния (типичный «сырьевой придаток» Германии с 1939 года, а летом следующего года вообще отказавшаяся от нейтралитета в пользу фашистского блока) и Венгрия [93] (в то время уже участник «Антикоминтерновского пакта»). Б. М. Шапошников считал, что военный конфликт может ограничиться западными границами СССР. На этот случай оперплан предусматривал концентрацию основных сил страны именно здесь. Не исключая нападения Японии на наш Дальний Восток, он предлагал сосредоточить там такие силы, которые гарантировали бы нам устойчивое положение.

Говоря далее о предполагаемом направлении главного удара противника, Б. М. Шапошников считал, что самым выгодным для Германии, а следовательно, и наиболее вероятным является развертывание основных сил немецкой армии к северу от устья реки Сан. Соответственно в плане предлагалось развернуть и наши главные силы в полосе от побережья Балтийского моря до Полесья, то есть на участках Северо-Западного и Западного фронтов. Обеспечить южное направление должны были, согласно плану, также два фронта, но с меньшим количеством сил и средств. В целом предусматривалось, что Германии потребуется для развертывания сил на наших западных границах 10—15 дней от начала их сосредоточения. О возможных сроках начала войны в докладе ничего не говорилось. Таковы его общие контуры.

Этот проект и план стратегического развертывания войск Красной Армии докладывались непосредственно И. В. Сталину в сентябре 1940 года в присутствии некоторых членов Политбюро ЦК партии.

От Наркомата обороны план представляли нарком С. К. Тимошенко, начальник Генерального штаба К. А. Мерецков и его первый заместитель Н. Ф. Ватутин. Мы с генералом А. Ф. Анисовым, доставив в Кремль план, во время его рассмотрения в течение нескольких часов находились в комнате секретариата И. В. Сталина. Прежде чем рассказывать о дальнейшем ходе событий, упомяну о том, почему в представлении ЦК партии важнейшего оперативного документа не участвовал один из его основных составителей и автор главных его идей. Дело в том, что в августе 1940 года на должность начальника Генерального штаба был назначен генерал армии К. А. Мерецков.

О том, что предшествовало перемещению Б. М. Шапошникова, я знаю со слов Бориса Михайловича. Как он рассказывал, И. В. Сталин, специально пригласивший его для этого случая, вел разговор в очень любезной и уважительной форме. После советско-финского вооруженного конфликта, сказал он, мы переместили Ворошилова и назначили наркомом Тимошенко. Относительно Финляндии вы оказались правы: обстоятельства сложились так, как предполагали вы. Но это знаем только мы. Между тем всем понятно, что нарком и начальник Генштаба трудятся сообща и вместе руководят Вооруженными Силами. Нам приходится [94] считаться, в частности, с международным общественным мнением, особенно важным в нынешней сложной обстановке. Нас не поймут, если мы при перемещении ограничимся одним народным комиссаром. Кроме того, мир должен был знать, что уроки конфликта с Финляндией полностью учтены. Это важно для того, чтобы произвести на наших врагов должное впечатление и охладить горячие головы империалистов. Официальная перестановка в руководстве как раз и преследует эту цель.

— А каково ваше мнение? — спросил Сталин.

Исключительно дисциплинированный человек, Борис Михайлович ответил, что он готов служить на любом посту, куда его назначат. Вскоре на него было возложено руководство созданием оборонительных сооружений, он стал заместителем наркома обороны и направлял деятельность Главного военно-инженерного управления и управления строительства укрепленных районов.

Для нас, работников Генштаба, причина перевода Б. М. Шапошникова на другую должность осталась непонятной. Не скрою, мы очень сожалели об этом. Каждый из нас отлично сознавал, какой весомый багаж ценных знаний, особенно в области оперативного искусства, и какой богатейший опыт штабной службы приобрели мы, работая с Борисом Михайловичем и повседневно учась у него.

Добавлю, что, занимаясь разработкой военной теории, он неустанно стремился довести до широких кругов командного состава последние достижения военной науки. Будучи начальником Генштаба, он регулярно выступал с докладами на курсах усовершенствования командного состава, при разборах войсковых маневров, учений и всюду на конкретных примерах умело наставлял высший командный состав в теории штабной службы, прививал культуру руководства. В его итоговых разборах военных игр, полевых поездках, войсковых учениях и маневрах всегда и всеми чувствовалась меткость его наблюдений. Он детально разбирал действия «воюющих сторон», четко формулировал выводы, которые следовало сделать для дальнейшего повышения боеготовности войск, оперативной подготовки командного состава и штабов.

Б. М. Шапошников обладал всеми необходимыми качествами для работы в Генеральном штабе: отличным знанием военного дела, большой эрудицией, огромным трудолюбием и высоким чувством ответственности. Опыт крупной оперативно-штабной работы в годы первой мировой и гражданской войн, высокое доверие со стороны Центрального Комитета партии и Советского правительства позволили Б. М. Шапошникову превратить Генеральный штаб в подлинный центр руководства военным планированием, [95] боевой и оперативной подготовкой Красной Армии. Его личный пример влиял на подчинённых. Выдержанность, вежливость и скромность, такт в общении с людьми, дисциплинированность и предельная исполнительность — все это воспитывало у лиц, работавших под его началом, чувство собственного достоинства, ответственность и точность, высокую культуру поведения. Подчеркну, что Б. М. Шапошников являлся олицетворением долга. В безупречном, инициативном и своевременном выполнении заданий партии и правительства по укреплению обороноспособности страны он видел свою первейшую обязанность и самый смысл существования Генерального штаба.

Борис Михайлович был известен не только нашим Вооруженным Силам и стране, но и в армиях зарубежных стран как крупный военный теоретик, отличный организатор, мастер оперативной штабной работы. Он внес заметный вклад в подготовку большой плеяды опытных советских военачальников. Вспоминая о дорогом Борисе Михайловиче, нельзя не сказать о его вступлении в партию, в которую он был принят решением Секретариата ЦК ВКП(б) 9 ноября 1930 года без прохождения кандидатского стажа. В своем заявлении о приеме в партию он 28 сентября 1930 года писал: «Тринадцать лет идя рука об руку в своей работе с Всесоюзной Коммунистической партией, проводя за это время неуклонно линию партии во всей своей жизни, борясь вместе с ней на фронтах гражданской войны за дело Ленина, я прошу, если окажусь достойным, принять меня в ряды Всесоюзной Коммунистической партии, дабы до конца своей жизни трудом и кровью защищать дело пролетариата в ее железных рядах».

Работа с Б. М. Шапошниковым была постоянной и неоценимой школой. И я, признаться, всегда испытывал чувство гордости, когда И. В. Сталин, рассматривая тот или иной вопрос, говорил обо мне:

— А ну, послушаем, что скажет нам шапошниковская школа!...

К. А. Мерецков, возглавивший Генштаб после Б. М. Шапошникова, прошел несколько иную школу жизни, хотя и не менее насыщенную событиями. Он тоже обладал немалым опытом работы — политической (член партии с дооктябрьского времени, комиссар отряда, дивизии и штаба округа), штабной (начальник штабов в бригаде, дивизии, корпусе, армии и округах) и командной (райвоенком, командир отряда и дивизии, командующий армией и округами). Талантливый практик, Кирилл Афанасьевич внес в штабную работу почерк командующего, опирающегося прежде всего на опыт. Оба они — и Б. М. Шапошников и К. А. Мерецков — были близки к жизни, к биению ее пульса, но каждый по-своему. Первый — несколько выдержаннее, аналитичнее, пожалуй, чуть суше; второй — подвижнее (сказывалась, конечно, и разница в годах), экспансивнее, попроще, с народной хитрецой и чувством юмора.

Вернемся, однако, к плану по отражению агрессии. Как нам рассказал К. А. Мерецков, при его рассмотрении И. В. Сталин, касаясь наиболее вероятного направления главного удара потенциального противника, высказал свою точку зрения. По его мнению, Германия постарается направить в случае войны основные усилия не в центре того фронта, который тогда возникнет по линии советско-германской границы, а на юго-западе, с тем чтобы прежде всего захватить у нас наиболее богатые промышленные, сырьевые и сельскохозяйственные районы. В соответствии с этим Генштабу было поручено переработать план, предусмотрев сосредоточение главной группировки наших войск на Юго-Западном направлении.

Требовалось в предельно сжатые сроки выполнить весь объем той колоссальной работы, который был связан с этим. Маландин, Анисов и я были обязаны не позднее 15 декабря закончить разработку всех соответствующих вопросов, касавшихся Наркомата обороны и Генерального штаба, учтя при этом проблемы, связанные с Наркоматом путей сообщения, а также определить задания соответствующим военным округам, с тем чтобы с 1 января 1941 года командование и штабы округов могли приступить к разработке окружных планов…>[4].

Такая неразборчивость ВП СССР в источниках, привела к «заранее натянутому» выводу авторского коллектива:<… Вследствие того, что официальный план подготовки к отражению агрессии саботировался, а в жизнь был проведён мафиозно-корпоративный план якобы подготовки к ответно-встречному «блицкригу», развёрнутые в непосредственной близости от государственной границы группировки Рабоче-крестьянской Красной армии были поставлены под бой и разгромлены массированными ударами вермахта в первые же часы войны, а советский фронт в целом стал дезорганизованным и неуправляемым на последующие несколько недель. Это и повлекло за собой военно-стратегическую катастрофу СССР лета 1941 г…>.

О-пань-ки…По мемуарам А.М. Василевского, Б.М. Шапошников в течение всех предвоенных лет занимался разработкой оперативного плана отражения агрессии вплоть до своего «мягкого» смещения с должности в августе 1940 г. Для этих целей он собрал команду будущих генералов-победителей, более грамотных и образованных, чем будущие «маршалы победы»: Василевского, Ватутина, других, которых даже в миражных снах наркомана никак нельзя было связать с «троцкистской оппозицией» в РККА! Если бы были какие-то альтернативные рабочие материалы, то о них наверняка бы знал и сам Б.М. Шапошников, который бы наверняка, в порядке подготовки нового оперплана поделился бы со своими молодыми товарищами из созданного им оперотдела Генштаба, которого до его прихода туда…не было! Тогда, где, в каком управлении ГШ (генерального штаба) могли храниться эти «рабочие материалы» - в канцелярии начальника что ли, при том, что начиная с процесса над Тухачевским и Ко НКВД там просто дневало и ночевало. Ответ простой: не было никаких «рабочих материалов», хотя бы потому, что все видные армейские троцкисты были уже «на небесах» за два года до того, как РККА вошла в Восточную Польшу. В этот же предвоенный период начальником ГШ был Б.М. Шапошников, который набрал новую команду в новое же оперативное управление, которая начала разрабатывать оперативный план отпора возможной агрессии с Запада – с направления уже непосредственного соприкосновения с войсками фашистской Германии, которого не было и быть не могло во времена Тухачевского и его последователей в ГШ РККА! Во как бывший высокопоставленный «гэбист» СССР проехался по подсознательным уровням ВП СССР и фактически задал концепцию всего этого «фундаментального труда» внутреннего предиктора СССР!

На самом деле оперативных планов было целых три, причём все официальные, не в рабочих записках! И это в период чуть более календарного года! Первый – за авторством Б.М. Шапошникова, который с точностью до 99,9% предсказал направление главного удара в Беларуси и Прибалтике – не был доработан до состояния плановых директив ГШ в войска и Наркомату вооружений, а так же Наркомтяжпром и Наркомату авиастроения, из-за чего БОВО (Белорусский особый военный округ) оказался в самом плачевном военно-техническом[5] и организационном отношении, во главе которого оказался танкист с опытом гражданской войны в Испании (где не было никаких танковых сражений!), и его наголову разгромил в военно-штабной игре в феврале 1941 г. кавалерист Г.К. Жуков (бывший заместитель «разбитого» им Д.Г. Павлова), тоже имевший опыт испанской гражданской войны, НО…и ещё опыт царской военной службы и командирский стаж «нашей» гражданской войны, а ещё и успешной операции на Халхин-Голе (за что получил Звезду Героя). Однако – это никакая не «великая загадка истории СССР», почему он (Жуков), после этих учений не был назначен вместо Д.Г. Павлова[6], впоследствии в точности повторившего свою позорную нераспорядительность войсками в июне 1941 г., загнав в «минский котёл» три армии? Но, судя по мемуарам А.М. Василевского, на считавшееся по второму плану вспомогательным направление наступления вермахта, БОВО должен был оказывать оперативную помощь в контрнаступлении Юго-Западному и Северо-Западному фронтам – то есть такой «герой Халхин-Гола» там был не нужен! Не нужны там были и хорошо укомплектованные корпуса, предназначенные для боевых действий Украине и в южной Прибалтике, нацеленные на Варшаву и далее на Берлин! Поэтому, 6-й и 11-й Мехкорпуса в БОВО более чем наполовину были укомплектованы танками и бронемашинами разработки рубежа 20-х и 30-х гг., к тому же их не обеспечили тягачами и автомобилями, без чего танки воевать не могут! И, о чём справедливо пишет А.Б. Мартиросян, у них было не достаточно ни топлива, ни боеприпасов, из-за чего 6-й мехкорпус под командованием М.Г. Хацкилевича буквально шёл на таран танков группы армий «Центр» и весь погиб в неравном и, с военной точки зрения, без-смысленном бою! Это и было настоящей военной катастрофой лета 1941 г.!

Вопрос – почему, в данном случае – риторический, так как существовал второй план – Мерецкова-Сталина, «как положено» «отпланированный» в войска, где главным театром военных действий рассматривалась территория Советской Украины, и именно туда в первоочередном порядке шла новейшая техника (Т-34, КВ-1, МИГ-3 и др. образцы новейших вооружений). Именно туда направлялись наиболее способные опытные командиры, с ещё дореволюционным военным стажем. Поэтому никакой военной катастрофы лета 1941 г. на Украине не было, а были контрнаступательные операции на территорию противника уже в первые дни войны! И если бы не поворот с Севера танковой армии Гудериана на киевское направление, немцам бы не удалось в 1941 г. перейти Днепр. Но был ещё и третий оперплан, точнее даже не оперплан военной кампании, а кризисный план, когда уже вот-вот всё начнётся! Это оперплан Жукова-Тимошенко, который так не понравился ВП СССР и А.Б. Мартиросяну – директива в войска о приведении в состояние готовности № 1 от 19 июня 1941 г., которая, несмотря на утверждения вышеозначенных авторов, в войска всё же дошла в ночь с 21 на 22 июня 1941 г. Именно по этой директиве поднимались с супружеских постелей генералы КОВО (Киевского особого военного округа) и начинали вскрывать «особые пакеты», с указанием мест дислокации для отражения случившегося нападения. По этой же директиве Наркомат РККФ (рабочее-крестьянского красного флота) привёл в 02.00 22 июня весь флот СССР в состояние полной боеготовности с выходом кораблей в открытое море для противодействия воздушной атаке. В зоне «флотской ответственности» ни одна бомба не упала на города СССР 22 июня 1941 г.! Однако, А.Б. Мартиросян и ВП СССР не знали ещё об одной «рекомендательной» директиве Г.К. Жукова, изданной им в рабочем порядке в рамках «Соображений…» от 15 мая 1941 г.:

«Чтобы предотвратить это <и разгромить немецкую армию>, считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативы действий Германскому командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск[7]. То есть не «стратегическая оборона», с гарантированным проигрышем в условиях х…й разведки, а контратакующие концентрические удары по флангам наступающих, но ещё не полностью развёрнутых немецких войск. На первый взгляд может показаться самой что ни на есть «троцкистской доктриной», НО… с существенной оговоркой – это удар уже по начавшим с массированных артподготовки и воздушной бомбардировки действовать сосредоточенным у границы немецким войскам. Переход ими границы – это есть сигнал флангового контрнаступления! Однако, для этого, войска первого эшелона не должны подменять пограничную службу и дислоцироваться в полосе  их ответственности, а дислоцироваться километров за 100-150 от границы, а второй эшелон – усиление контрнаступающих войск – за 200. Тогда не было бы такой «ужасной» плотности огня, так как он был вынужден был бить по раз-сосредоточенным целям артподготовки на огромные раз-стояния, а люфт-ваффе – разбредаться по всему фронтовому предполью, либо «бить по оврагам и кустам». Третий эшелон должен был защищать Минск от прорывающихся танковых клиньев на «линии Сталина». Вполне разумные Соображения, которые позволили бы руководству СССР за имеющиеся два месяца боёв во фронтовом предполье подтянуть из глубины страны резервы из мобилизованных граждан и технику, с учётом применяемых врагом средств. Но кто должен был этим заниматься в БОВО, структура штабного управления которого была «заточена» на быстрый переход от окружной к фронтовой структуре управления, как это разрабатывал оперотдел ГШ. Правильно – командующий округом и его штаб. А они пальцем не пошевельнули ни с зимы 1941 г., ни в мае 1941 г., ни в ночь с 21 на 22 июня. Мало того, по личному распоряжению Д.Г. Павлова именно с 22 июня 1941 г. было намечен переход к режиму летних лагерей, а командиры были отпущены по домам! Поэтому, по данным авиаразведки, немцы получили прекрасные мишени в приграничной полосе и полностью демобилизованные, по факту, войска БОВО! Лучшего подарка они и не могли желать!

Из этого следует, что в предстоящей военной кампании, из-за дипластического («экзистенциального») обмана со стороны НГП (надыудейского глобального предиктора), «представлявшего» «мировому сообществу» Вторую мировую войну такой же «конвенциональной», как и Первая, и «фатальных» (неизбежных с точки зрения ошибочной концепции) ошибок военного руководства СССР в различении деталей будущей военной кампании, БОВО должен был, с кадровой точки зрения, вероятностно-предопределённо стать самым слабым звеном, с полностью разложенным («троцкистскими» ожиданиями скорого наступления «на Варшаву») военным управлением, за что, конечно, несут прямую дисциплинарную и политическую ответственность как командование округа, так и ГРУ РККА (увлеклись работой агентуры «под дипломатическим прикрытием», вместо оперативной военной разведки) и Наркомат обороны, и Генеральный штаб РККА, и лично товарищ И.В. Сталин (недооценил возможности над-государственной – «тайной дипломатии» в разложении нестойких к вражеской пропаганде и дезинформации командиров, превентивно «заряженных троцкизмом»), но лишь отчасти, в той части, что он пошёл на поводу у кадрового управления РККА в отношении Д.Г. Павлова, которого, несмотря на послужной список надо было срочно убирать с округа после «зимних игр»! Другая часть умолчаний этой проблемы «внезапности» лежит в самом программировании планов развязывания Второй мировой войны, которая была сокрыта и от ЦК ВКП(б), и от Политбюро, возглавляемого И.В. Сталиным инерцией господствующей в СССР идеологии марксизма-ленинизма, в связи с чем, причинность Второй мировой войны имела причудливую «раздвоенность»: предполагалось действие империалистических противоречий, характерных для причин Первой мировой, но так же предполагалась желательность для «передового отряда мировой буржуазии» ликвидация СССР и восстановление на его территории капиталистического строя. Об этом И.В. Сталин за шестнадцать лет до начала войны предупреждал в своём знаменитом докладе.

Такая раздвоенность партийной военной доктрины предполагала, с одной стороны, что следующая пролетарская революция, как вероятный итог Второй мировой войны, должна стать революция в Германии, где внутренние напряжения (противоречия империализма) были наиболее сильны, в связи с чем – без-пощадные солдаты вермахта – это «немецкие рабочие и крестьяне» одетые в армейскую форму – «братья по классу», которые не позволят «задушить» первое в мире государство рабочих и крестьян! Однако, для этого надо иметь сильную РККА, которая отобьёт «первый натиск» империализма, и, в случае чего, окажет «братскую пролетарскую помощь немецким товарищам»! При этом, с уверенностью можно сказать, что изучавший в Тифлисской семинарии немецкий язык И.В. Сталин, должен был читать «Майн Кампф» в подлиннике и представлять себе истинные цели НСДАП (Национал-социалистической немецкой рабочей па́ртии), которая как раз и боролась не на жизнь, а на смерть с «интернациональной идеей», олицетворяемой еврейскими коммунистами в разных странах, НО…такая информация идеологически «плохо ложилась» на «всесильное учение», а значит, возможно, была лишь политическим прикрытием планов «международной монополистической буржуазии», что и было, вероятно, принято И.В. Сталиным за основу национал-социалистического проекта. Последним «пробным шаром» в выяснении искренности «немецких социалистов» как раз и стал знаменитый «пакт о ненападении» и протоколы к нему, после чего уже можно было смело говорить о системной шизофрении, поразившей высшее руководство «великой Германии».

Таким образом, евро-атлантическая цивилизация и Русская цивилизация готовились к разным войнам, в пределах одного и того же временного периода: Запад готовился к тотальной межцивилизационной войне, СССР – к мировой конвенциональной войне за ресурсы и рынки сбыта, одним из результатов могла быть ещё одна «пролетарская» революция (например, в Германии и Финляндии). В рамках этих разных парадигм военного планирования, Германия готовила план «Ост», основу которого составляла программа тотального уничтожения русского населения в Белоруссии и присоединения этой территории к Варшавскому генерал-губернаторству, вместе с Прибалтикой, под названием «остланд». Военная сторона этого плана – «план Барбаросса» - предполагала блицкриг для выполнения двух основных задач – быстрое завоевание «остланда», и, возможно быстрое начало выполнения плана «ост», а в завершающей фазе «барбароссы» быстрое взятие столицы СССР и дезорганизация всего военного управления РККА и РККФ, как закрепляющий этап победы военно-политической операции вермахта. Но…таких военно-политических планов вермахт не ставил и не осуществлял в Западной Европе (не трогая города и деревни), и, в этом смысле, анализ военных кампаний в Польше, Бельгии, Голландии, Дании, Норвегии и Франции, по открытым источникам, для советских военоначальников был бес-полезен[8]. Здесь могла сработать только военная интуиция, которая и была у Б.М. Шапошникова (и больше ни у кого в советской военной верхушке, включая самого И.В. Сталина!), который по-жречески предуказал, основываясь на анализе длительного (тысячелетнего) исторического опыта взаимодействия Западной и Русской цивилизаций новый Drang nah Osten по кратчайшему пути, ведущему к победе – через Белоруссию и южную часть Прибалтики!

И.В. Сталин вместе с Мерецковым, по вышеуказанным идеологическим и методологическим причинам, изменил, практически, накануне нападения, «план Шапошникова», разворачивая военно-оперативную направленность работы Генштаба на Юго-Запад и Северо-Запад, который начинает исправно «отрабатывать» программу ускоренного перевооружения и кадрового укрепления на этих направлениях, а также подготовку возможных рубежей тактической обороны! И где тут «парадигма Тухачевского», если А.М. Василевский свидетельствует о том, что оперуправление ГШ в этот период планирует и следит, начиная с зимы 1940/41 г. окружные, армейские и корпусные военно-оперативные игры по переходу к обороне в случае внезапного нападения, с дальнейшим сокрушительным для врага контрнаступлением? НО…не на том направлении! При этом, естественно, что оказавшись на «периферии» этой напряжённой оперативно-плановой подготовки ГШ, Д.Г. Павлов, имевший, как бывший «военный иностранный специалист», долгие военные контакты с испанскими троцкистами-республиканцами, был склонен к «военному психо-троцкизму»[9], заражая им штаб БОВО, который игнорировал и тормозил все циркуляры оперуправления, касающиеся «как бы Украины»[10]. К слову сказать, этим же был, отчасти, «заражен» и Г.К. Жуков, бывший начальником кавалерии – заместителем командующего БОВО. НО…его отрезвил Халхин-Гол, где поначалу, применяя испанский опыт гражданской войны, он получил первые неприятные результаты в виде плохой организации управления войсками РККА и упорного, слаженного сопротивления, вплоть до самопожертвования со стороны «японских рабочих и крестьян», в результате чего он «самовольно» взял на себя изменение концепции военной кампании в Монголии[11], сделав упор на тактику завоевания плацдармов и тотального уничтожения противника всеми имеющимися средствами, без цели пленения солдат противника[12]! Это было настолько неожиданным для японской императорской армии, готовившейся 50 лет к конвенциональным войнам с «европейским противником», что изменило стратегию «завоевания азиатского мира» с сухопутной на морскую доктрину и другим «концом» втянуло США во Вторую мировую войну уже в 1941 г., которые не должны были в неё вступать вплоть до победной фазы. «Заражения» троцкизмом, таким образом, имело место, но было импортировано бывшими иностранными военными советниками с гражданской войны в Испании, которые никак не могли быть связаны с «заговором красных маршалов», даже по причинам экстерриториальности (эти «здесь», а те – «там») и разных уровней субординации (иерархии) в командовании РККА.

Достаточно взвешенным представляется мнение военного историка А. Исаева по поводу первого этапа ВОВ: <…В наши дни практически общеизвестным фактом стало то, что советские планы первой операции были наступательными. Еще в сентябре 1940 г. основная идея оперативного плана войны на западе (уже с рубежа новой границы) была сформулирована следующим образом: «Во взаимодействии с левофланговой армией Западного фронта силами Юго-Западного фронта нанести решительное поражение Люблин-Сандомирской группировке противника и выйти на р. Висла. В дальнейшем нанести удар в общем направлении на Кельце, Краков и выйти на р. Тилица и верхнее течение р. Одер» 

...Основной идеей было соревнование с противником в успешности наступательных действий на разных участках фронта.

Однако еще до раскрытия тайн предвоенного планирования в исследованиях появился термин «стратегическая оборона». Сам по себе термин вещь в данном случае нейтральная, но огорчает его интерпретация. Якобы разработка плана стратегической обороны могла спасти страну от катастрофы 1941 г. Соответственно, напрашивалось обвинение в адрес Г. К. Жукова в отсутствии у СССР планов этой самой «стратегической [81] обороны»… Правда, совсем она не отрицалась, ибо допускалась как эпизодический момент действий Вооруженных Сил при выполнении задач оперативного прикрытия стратегического развертывания до вступления в сражение главных сил»{35}. У эволюции советской военной мысли есть более простые объяснения. РККА мигрировала от отсталой армии аграрной страны к армии будущей сверхдержавы, насыщенной современной техникой. Соответственно, от вынужденной ориентации на разгромы и поражения в боях с армиями экономически развитых стран был осуществлен переход к идеям поединка на равных. Как говорил И. В. Сталин на выступлении перед выпускниками военных академий в Кремле 5 мая 1941 г.: «Красная армия есть современная армия, а современная армия – армия наступательная».

Тезисы о деградации советской военной мысли в 1930-х годах были повторены В. Дайнесом в биографии Жукова, а затем дополнены утверждениями вида: «А оборонная инициатива советского военного руководства по-прежнему сковывалась позицией Сталина»{36}. [82]

Если приложить эту «свежую» мысль В. Дайнеса к начальнику Генерального штаба Красной армии, то Георгий Константинович был поставлен своим биографом в глупейшее положение: все понимает, но сделать ничего не может. Именно на такого рода утверждениях вошли в труды В. Суворова. Он вполне логично продолжил рассуждения о «все понимал, но не мог» и поставил вопрос ребром: «У каждого руководителя высокого ранга есть средство заставить считаться с собой. И это средство – отставка… Поклонники «стратегической обороны» сами себя загоняют в капкан. Или они должны признать действия Жукова ужасной ошибкой колоссальных масштабов и катастрофических последствий, или же представить Георгия Константиновича бессловесной куклой в руках диктатора. Оба варианта, между которыми осторожно мечется В. Дайнес на страницах своей книги о Жукове, выставляют советского полководца в лучшем случае трусом и лизоблюдом. Какой бы вариант ни был выбран, он будет с глумливой усмешкой использован разведчиком-аналитиком для пространных рассуждений о кровавом режиме, планах завоевания Европы и т.п. изрядно набивших оскомину вещах…

Никаких теплых чувств у меня школа военно-исторического мракобесия, старательно курящая фимиам «стратегической обороне», не вызывала и не вызывает. Это пораженческая концепция, которую справедливо называли «уделом обреченных». На самом деле и Г. К. Жуков, и К. А. Мерецков, и A. M. Василевский проводили единственно верную в той ситуации линию на разработку наступательных планов первой операции...

Одной из идеек, внедренных в массовое сознание в послевоенный период, стало преувеличение роли приведения в боевую готовность приграничных дивизий. Якобы своевременный подъем по тревоге войск армий прикрытия мог предотвратить глубокое продвижение немцев на территорию СССР. Логически продолжая этот тезис, «стратегическую оборону» низводили до простого занятия обороны в приграничных укреплениях силами уже находящихся вблизи от границы войск. По своему генезису эта идея не более чем гиперболизированный пересказ тезисов мемуаров и научных исследований. [84] В действительности возможности армий прикрытия по отражению удара главных сил немцев были более чем скромными. Попытаюсь разъяснить этот момент подробнее.

Обычно армия страны располагается на ее территории неравномерно, несколько уплотняясь на направлениях, с которых возможно вторжение, угрожающее целостности и существованию государства. Строго говоря, у армейских объединений мирного времени есть два центра притяжения: границы с потенциальными противниками и крупные промышленные и экономические центры, являющиеся поставщиками людей и техники, поднимаемых по мобилизации.

Достаточно очевидно утверждение, что невозможно постоянно держать у границ полностью отмобилизованную по штатам военного времени армию. Это нереально как по экономическим, так и по политическим соображениям. По последнему предвоенному мобилизационному плану развернутая по штатам военного времени на западе армия должна была насчитывать более 6,5 млн. человек. Столь же проблематично держать поблизости от границ полный комплект «полуфабрикатов» – крупной массы соединений в штатах мирного времени. Для них в приграничных областях просто не найдется контингента запасников для наполнения штатов (даже если эти запасники 100% лояльны, что неверно ни в случае СССР, ни в случае Российской империи). Людей и технику все равно придется везти из глубины страны, а перевозки отдельно от частей и соединений неизбежно привели бы к хаосу и перемешиванию войск. Вследствие этого в непосредственно прилегающих к границам областях дислоцируется меньшая часть армии, слабость которой несколько компенсируется усиленными штатами мирного времени. Эти силы предназначаются только для отражения [85] сравнительно слабых ударов в ожидании выдвижения к границам основных сил для первой операции.

В силу этих соображений войска приграничных округов, составляющие меньшую часть армии в целом, неизбежно по периметру границы с низкой плотностью, сильно ниже уставных норм. Так оно и было в реальности. Любители спроецировать тактику на стратегию радостно воскликнут: «Так нам и надо соотношение один к трем!» Это соотношение имеет смысл на тактическом уровне, но бессмысленно на стратегическом. Главные силы армии противника, превосходящие втрое наши силы прикрытия границы в мирное время, обладают полной свободой концентрации сил на тактическом уровне. Если ни на одном участке фронта у нас нет достаточных сил для проведения наступательных действий, противник легко сконцентрирует на выбранных направлениях ударные кулаки, обладающие подавляющим преимуществом. Облегчить эти кулаки можно только угрозой (реальной или хотя бы теоретически возможной) наступательных действий на других участках фронта. Только тогда противник будет закрывать фронт между направлениями своих ударов достаточно плотным для парирования неожиданных выпадов строем войск.

К сожалению, в советской историографии некоторые моменты не разъяснялись и не детализировались…

Если у нас в распоряжении только равномерно растянутые силы приграничных округов, которыми нигде нельзя создать угрозу наступления на противника, упредивший нас в развертывании противник легко создаст необходимое для успеха соотношение сил на любом участке фронта. Заняли приграничные дивизии укрепления на границе или нет, успели их предупредить или нет, они будут сокрушены превосходящими силами противника. Уставные нормы плотностей соединений пишутся исходя из возможностей дивизий по маневру огнем и резервами. Плотность выше уставной означает серьезные затруднения с таким маневром, который делает оборону перед лицом превосходящих сил противника обреченной на неудачу. Даже если у нас избежавший сталинских лагерей командир дивизии из «бывших» и солдаты сплошные Рэмбо. Как гласит народная [88] мудрость, «сила солому ломит». Соответственно, утверждения некоторых мемуаристов, что, заняв оборону, приграничные дивизии остановили бы немцев, я бы назвал: «Мы бы им дали, если бы они нас догнали…» В чудеса я, извините, верить отказываюсь…Успешность обороны на одном участке во многом обеспечивается угрозой перехода в наступление на остальном фронте…

…Сам по себе округ как территориальная единица может быть достаточно обширным. Соответственно, в этом округе помимо войск повышенной готовности на границе государства могут содержаться по штатам мирного времени соединения, находящиеся в сотнях километров от границы. Для того чтобы они оказались плечом к плечу с приграничными дивизиями, улучшив соотношение сил с вторгнувшейся к нам армией противника, они должны затратить в лучшем случае неделю на марш в пешем порядке или же передвижение по железной дороге. Кроме того, они должны быть отмобилизованы, т.е. получить людей и технику до численности, хотя бы близкой к штатам военного времени.

Гораздо сложнее ситуация с выдвижением к границе войск из внутренних округов. В приложении к СССР [89] центральные районы страны, Урал, Северный Кавказ, Поволжье также являются в мирное время местом дислокации соединений в штатах мирного времени. Их также нужно отмобилизовать, т.е. поднять из теплых постелей приписанных к частям и соединениям людей, изъять с предприятий и организаций автомашины, трактора, лошадей, погрузить все это дело в вагоны и отправить в приграничные округа. Далее будет выгрузка на станции и пеший марш к границе. Только после выполнения этих процедур построение войск на границе будет позволять решать наступательные и оборонительные задачи. Даже из общего описания мероприятий понятно, что процесс приведения цепочки войск у границы к нормальному виду долгий и нудный…

…В первой половине столетия время от нажатия «красной кнопки» до готовности исчислялось неделями. В течение этих дней и недель шла гонка перевозок и маршей, результат которой определял простое соотношение сил выстроившихся у границ армий и тем самым результат приграничного сражения.

Конечно, у военного руководства был набор жульнических приемов по сокращению времени на построение у границ готовой к решению задач первой операции армии. Первый прием – это наращивание численности соединений до близких к штатам военного времени значений путем проведения военных сборов. Руководство Красной армии этим приемом воспользовалось, и в ряды дивизий, как приграничных, так и внутренних округов, удалось влить около 500 тыс. человек. Второй жульнический прием – это подтягивание войск внутренних округов ближе к границе, но вместе с тем достаточно далеко для вскрытия этого перемещения разведкой противника. В этом случае значительно сокращается время на их перемещение к границам, что в условиях протяженной транспортной сети СССР было более чем актуально.

Именно второй прием был предложен Г. К. Жуковым в «Соображениях…» от 15 мая 1941 г., которые подвергались совершенно безумным трактовкам в последнее время…

…Назвать это планом превентивного удара может только совершенно безграмотный человек. В «Соображениях…» нет предложения напасть первыми, т.е. совершить политический акт агрессии. Там есть предложение сократить время на развертывание войск Красной армии, которое позволит в идеальном случае опередить немцев в гонке переброски войск к границе. Но реализация этого плана возможна, только если политическое руководство СССР нажмет «красную кнопку» и запустит процесс выдвижения на исходные позиции.

Соответственно, Жуков просил: «Под видом выхода в лагеря произвести скрытое сосредоточение войск ближе к западной границе, в первую очередь сосредоточить все армии резерва Главного Командования»{39}. Все это действия обратимые, и точно так же, как во время чехословацкой «военной тревоги» 1938 г., мобилизованные запасники могли быть возвращены обратно.

Как начальник Генерального штаба, Жуков предпринимал все возможные шаги по сокращению времени приведения Красной армии в состояние готовности к проведению первой операции. Другой вопрос, что немцам удалось обыграть СССР на политическом поле и «красная кнопка» была нажата уже слишком поздно…

В качестве [92] примера успеха, достигнутого путем перехода к преднамеренной обороне, чаще всего приводится оборонительная фаза сражения на Курской дуге. Там советские войска перешли к преднамеренной обороне, и обошлось без катастроф и окружений. Действительно, теоретически можно превратить львовский и белостокский выступы в крепости, подобные Курской дуге. Однако на пути у этого замечательного плана есть ряд труднопреодолимых препятствий.

Главное препятствие на пути такого решения – неопределенность планов противника. В предыдущих своих книгах я рассказывал про прорыв обороны Воронежского фронта на всю глубину вследствие распыления сил обороны по широкому фронту. Командующий Воронежским фронтом Н. Ф. Ватутин вынужден был распределить силы между тремя армиями, находившимися в 164-км танкодоступной полосе местности, – 40-й армией, 6-й и 7-й гвардейскими армиями. При этом главный удар противника пришелся по самой слабой из этих трех армий – 6-й гвардейской армии, а самая сильная 40-я армия оказалась вообще вне полосы немецкого наступления. В лучших условиях находился Центральный фронт К. К. Рокоссовского, полоса танкодоступной местности в зоне ответственности которого была намного уже. Однако даже в полигонных условиях Центрального фронта пришлось прикрывать 95-км коридор между обширными лесными массивами крупными силами трех общевойсковых армий. У широко разрекламированной 13-й армии Н. П. Пухова были две оставшиеся в тени «пристяжные» – 48-я армия П. Л. Романенко и 70-я армия И. В. Галанина. Если 70-ю армию затронуло немецкое июльское наступление, то накопление сил в обороне на узком фронте в 48-й армии оказалось вообще невостребованным. Строго говоря, удар немецкой 9-й армии даже не покрывал всего фронта 13-й армии. Примерно 6-км участок в районе Сабурова [93] и Архангельского атакам вообще не подвергался. Т.е. даже часть полосы самой 13-й армии совершенно напрасно перекапывалась окопами, противотанковыми рвами и засеивалась минами. Более того, главный удар немцев затрагивал примерно половину полосы 13-й армии. Это был участок от разграничительной линии с 70-й армией до ж.-д. ветки, ведущей на станцию Поныри. Именно здесь наступали танковые корпуса немцев. К востоку от железной дороги наносил вспомогательный удар пехотными дивизиями XXIII армейский корпус. Всеми забытая армия П. Л. Романенко примыкала своим левым флангом к 13-й армии Н. П. Пухова и занимала фронт 38 км, из которых плотно набиты были 20 км (в 13-й армии уплотнен был весь 32-км фронт). Этот 20-км участок фронта с выстроенными с плотностью 6-12 км на дивизию соединениями был балластом, напрасным расходом сил Центрального фронта на случай неверного определения направления главного удара. Полоса немецкого наступления проходила в 6-10 км к западу от разграничительной линии между 13-й и 48-й армиями. Подготовившие позиции минометчики, артиллеристы и пулеметчики 48-й армий так и не дождались вражеской атаки. Однако про невостребованную армию П. Л. Романенко поклонники пассивной стратегии и Курской дуги, жупела ее, предпочитают стыдливо умалчивать. Понятно, что в менее тепличных в отношении определения направления главного удара условиях на южном фасе Курской дуги невостребованных участков обороны оказалось больше (40-я армия К. С. Москаленко в первую очередь). Замечу, что силы, выделенные на оборону в обоих случаях (Воронежский и Центральный фронт), были примерно равными. На 95-км фронт вероятного удара противника на Центральном фронте выделялось двадцать четыре стрелковые дивизии из общей численности войск фронта в сорок одну дивизию. Всего войска К. К. Рокоссовского обороняли [94] фронт 306 км. Соответственно, на 164-км фронт вероятного удара противника на Воронежском фронте выделялась двадцать одна дивизия из тридцати пяти. Общая протяженность фронта всех объединений в подчинении Н. Ф. Ватутина составляла 244 км. Размазывание сил по широкому фронту также вынудило командующего Воронежским фронтом держать одну армию во втором эшелоне, за спиной 6-й и 7-й гвардейских армий. Это была 69-я армия В. Д. Крюченкина в составе пяти стрелковых дивизий.

Вывод из всех этих калькуляций неутешительный: даже при некотором сужении полос вероятных направлений ударов противника условиями местности оборона является трудным и опасным делом. Неизбежно возникают «балластные» участки, на которые расходуются силы, и при существенных ошибках в определении направлений ударов противника оборона оказывается взломанной. Кризис на Воронежском фронте не удалось погасить вводом в бой 69-й армии. Он был парирован только с вступлением в сражение стратегических резервов в лице 5-й гв. армии А. С. Жадова и 5-й гв. танковой армии П. А. Ротмистрова. Когда на счету каждая дивизия, которую мы вынуждены проталкивать к границе в железнодорожных эшелонах на грани войны и мира, роскошества Курской дуги просто невозможны. Не секрет, что перед началом Курской битвы советские войска Центрального и Воронежского фронтов превосходили в численности противостоящие им армии групп армий «Центр» и «Юг»…

Отдавая инициативу противнику, мы ввязываемся в очень опасную игру. Мало того, что над нами висит дамоклов меч неопределенности его планов. Мы вынуждены для запечатывания прорыва и выравнивания соотношения сил на атакованном участке бросать на чашу весов ценный ресурс, имеющийся в ограниченных объемах, – механизированные соединения. При этом при некоторой сноровке противник будет этот ресурс последовательно [96] громить по частям, зачастую разменивая наши мехчасти на свою вязкую массу пехоты…

Соответственно напрашивается вывод: а нужно ли нам это сомнительное счастье? Нужно ли бросать под каток наступления противника ценные механизированные части в контратаки с ходу и без разведки? Выбирая наступление, мы тем самым выравниваем этот перекос [97] расходования ресурсов и вынуждаем противника точно так же тратить на наши удары свои механизированные резервы.

Замечу, что сама по себе целесообразность обороны как вида боевых действий этими рассуждениями под сомнение никак не ставится. При выборе наступательного образа действий все равно придется обороняться на большей части фронта. Гонка наступлений на различных участках фронта автоматически означает гонку обороны на попавших под удар противника направлениях.

Строго говоря, Курск тоже был соревнованием наступлений. Немецкое наступление было остановлено не только упорной обороной и контрударами. Командование обеих групп армий было вынуждено отказаться от продолжения «Цитадели» в связи с угрозой наступлений Западного, Брянского, Юго-Западного и Южного фронтов. Соответственно Западный и Брянский фронты атаковали северный фас орловского выступа, а Юго-Западный и Южный фронты – ослабленные сбором сил для «Цитадели» участки группы армий «Юг». Более того, командующий 9-й армией Вальтер Модель при планировании наступления вынужден был оглядываться назад и держать в районе Орла 4-ю и 12-ю танковые дивизии и 10-ю танкогренадерскую дивизию, не вводя их в бой против северного фаса Курской дуги и тем самым ослабляя свою ударную группировку…

Теперь мы можем вернуться к утверждению теоремы:

«Наступательный план – это оптимальное решение задачи обороны страны для СССР». Действительно, если, по крайней мере, не проиграна гонка на железных дорогах, то нет никакого смысла пытаться угадать направление удара противника – это лишь приведет к непроизводительному расходу с трудом собранных у границы дивизий. К тому же убедившийся в нашей пассивности противник будет безнаказанно наращивать силу удара, перемалывая наши лучшие части одну за другой. Гораздо перспективнее вариант с гонкой за стратегическую инициативу. При правильном выборе направлений ударов и успешном ведении наступления противник не только вынужден будет отказаться от реализации своих наступательных планов, но также растратит свои подвижные резервы.

Заранее планировать «стратегическую оборону» в 1941 г. было просто бессмысленно. Если мы проигрываем гонку перевозок войск на железных дорогах, то на каком этапе она будет проиграна, предсказать никак невозможно. Соответственно, вводная любого плана – положение своих войск – будет многовариантной до полного абсурда. Мы заранее не знаем результат сражений у границы, станций, где застанет армии внутренних округов удар главных сил противника по армиям [99] прикрытия. Столь же бесперспективно угадывание планов противника с точностью до направлений ударов и глубины их нанесения. Возможно, что разведка (Зорге в Токио) нам нагадает на волшебном шаре или узнает у духов Маркса и Энгельса, что главный удар будет в Белоруссии. Но Белоруссия большая, и точно вычислить направление удара почти невозможно. Возможности воздушной разведки в условиях мирного времени куда скромнее, чем в военное время. С послом в Японии командующие трех немецких групп армий свои планы, конечно же, не обсуждали.

Понятно, что ввиду перспективы гонки по железным дорогам и ограниченные с точки зрения этой гонки ресурсы советское командование не могло позволить себе безумства Курской дуги лета 1943 г. Ожидать более чем на одном участке границы условий, сходных с положением Центрального фронта в 1943 г., было бы чистой воды авантюрой. Соответственно, базовым вариантом «стратегической обороны» были бы действия Воронежского фронта с парированием прорыва массой пехотных и подвижных соединений. Если противник нас упреждает в выдвижении войск к границе, такой вариант вообще труднореализуем. Кроме того, элемент пассивного ожидания исключал вариант с разгромом не успевшего развернуться противника. Конечно, упредить в развертывании вермахт, опирающийся на разветвленную дорожную сеть Европы, было затруднительно, но вовсе невозможным такой вариант считать все же нельзя. Соответственно, вариант «стратегическая оборона» упреждение противника в развертывании просто упускал (сидим и ждем завершения перевозок войск противника), а «стратегическое наступление» – позволял разгромить в благоприятных условиях хотя бы часть сил противника…>[13]

Притягивание А.Б. Мартиросяном за уши «троцкистского заговора в РККА» к катастрофе 1941 г. это попытка тонкой, как бы научной, дезинформации с целью «уведения» от истинных причин поражения в Белоруссии и выходу немцев, практически, к стенам Кремля: затушёвывание разницы («стирание» различения) между конвенциональной (борьба за рынки и ресурсы) и межцивилизационной (войны на уничтожение населения и культуры побеждённых) войнами, которое привело СССР к огромным, невосполнимым потерям, сказавшимся на дальнейшей судьбе СССР.

Вопрос: почему он это делает с такой эмоциональностью и даже яростью? Ответ дан самим ВП СССР в другом труде – «спецслужбы – это перчатки на руках международного масонства». Именно разведка Коминтерна и ГРУ ответственны за то, что, согласно «троцкистской доктрине», Вторая мировая была идентифицирована как очередная империалистическая, подо что расходовался бюджет Комминтерна и «ковались» кадры двойных и тройных агентов, имевших навыки политических разводняков под крышами различных «торгпредставительств», но в составе которых не имелось достаточно квалифицированных кадров военных разведчиков-нелегалов с навыками получения доступа к сверхсекретным документам военно-стратегического значения, так как «план Барбаросса» и план «Ост» уже лежали в сейфах Германского Генштаба с декабря 1940 г., а план-обманка «Морской лев» – полная «деза», появился лишь весной 1941 г., как отвлекающий манёвр невозможности ведения войны на два фронта, который убедил И.В. Сталина в возможности «оттяжки» нападения минимум на год и откладывание мероприятий, предложенных Г.К. Жуковым, с последующей до-мобилизацией. «Проворонила» это именно военно-политическая разведка, перенадеявшаяся на хорошо оплаченных «агентов Комминтерна», в чём как раз и проявился профессиональный «троцкизм» ГРУ РККА, который не делился развединформацией с ГШ РККА, выходя напрямую на политическое руководство страны. В сокрытии этого неприятного факта» и представляется сверхзадача (истинная причина) серии книг А.Б. Мартиросяна и его так называемой, высосанной из пальца «разведывательной историей», изданных в хороших типографиях с немалым бюджетом.  Если посмотреть на сроки выхода этой серии, то они совпадут, с одной стороны, с временем выхода «фундаменталок» - «текущих моментов» ВП СССР, которыми «наводились мосты» между администрацией В.В. Путина и ВП СССР, с одной стороны, а с другой – закладывались основы оборонной стратегической политики РФ после окончания Северо-Кавказского военно-политического кризиса.

В такой обстановке агентам влияния периферии НГП было чрезвычайно важно, в очередной раз, превентивно стереть разницу между конвенциональной (империалистической) и межцивилизационной («экзистенциальной») войнами, учитывая быстрое движение НАТО к границам России «по всем азимутам», то есть, по сути – концептуально разоружить военно-политическое руководство РФ в момент начала полномасштабной подготовки Третьей мировой войны «вдолгую». Как этого не различил и не проанализировал ВП СССР – вопрос отдельный. А вот то, что это «выстрелило» при объявлении и проведении СВО – это точно: начавшаяся как цивилизационная, с изначально широко-охватными войсковыми  операциями, нацеленными на стратегическое поражение противника, она, после «мартовского разводняка», с участием руководителей еврейского государства, превратилась в конвенциональную, позиционную («работу» для ЧВК «Вагнер») – а это как раз следствие той методологической «закладки», о которой шла речь выше по тексту.

Представляется, по логике прошедших событий, что был некий войсковой оперативный план наступления и блокирования столицы и центров принятия решений противника, который был предательски заменён на «вообще не оперативный» «план освобождения Донбасса», с годовыми «лагами» штурмов укрерайонов «украинской»  «линии Маннергейма» и добровольным уходом с занятых в феврале-марте территорий. При этом, тот, кто командовал всем этим, совсем не ощущал разницы между цивилизационной и конвенциональной войнами (находился под своеобразным «самогипнозом», или чьим-то гипнозом), так как такого сделать было нельзя, «находясь в здравом уме и твёрдой памяти»…Результат известен – повышен «градус противостояния» до пред-термоядерной войны, которую, впрочем, НГП не боится, полагая, что у русских не хватит духу её начать, а раз так, то мяч снова на его стороне поля…

                Соответственно, у «военной катастрофы 1941 г.» и СВО 2022 г. есть одно общее, основное военно-политическое сходство: отсутствие в логике военных действий внятного стратегического плана, могущего привести к близкой малокровной победе. Это приводит к тому, что те, кто по долгу службы отвечает за военную политику и управление войсками, находятся в плену иллюзий о характере ведущейся войны в ситуации отсутствия стратегического предполья – путают средства и цели ведения войны, выбирая «стратегическую» оборону как средство достижения победы, да при этом ещё и провозглашая главной задачей «военных властей» – здоровье и безопасность своих подчинённых, как будто речь идёт не о министерстве обороны, а о министерстве здравоохранения, что так же весьма проблемно. В связи с этим возникает вопрос к главному военному чиновнику С.К. Шойгу: за что он ездит награждать подчинённых – за успешное окончание лечения и хочет ли он вообще победить (интересно, что на эту тему он, в отличие от своего начальника, многозначительно отмалчивается)? В свою очередь, такая военно-политическая «слепота» – результат догматически наведённых иллюзий центрами формирования мыслительной деятельности высших политических руководителей[14] относительно концептуально сформированных приоритетов ведения войны. Ухудшает положение РФ то, что по сравнению с СССР мера понимания политических руководителей «просела» на момент принятия военно-политических решений относительно «направления главного удара» до приоритета экономических средств (ОСУ) ведения войны (О), когда надо было, опираясь на историю Русской цивилизации угадать главный – «нулевой» приоритет – угрозу полной зачистки, неподдающейся ПЭПО-эгрегориальному программированию БП(Э), элементной базы (населения) Русской цивилизации, а не просто непонятного населению «раз-членения», для чего НГП «не жалко» ни экономику США и Евросоюза, ни экономику всего остального мира вообще, включая население, так как «на кону» главное – завершение процесса восстановления атлантического, сатанинского замысла жизнеустройства, начатого 3 тысячи лет назад, в ходе которого, для людоедов «деньги не имеют значения»!

[1] Девиз вице-адмирала российского императорского флота С.О. Макарова времён русско-японской войны

[2] Внутренний Предиктор СССР 19 июня — 1 июля 2007 г. https://www.vodaspb.ru/arhive/vp_sssr/analitica/2007/TM-6(66)-2007_pomni_voinu/TM-6(66)-2007_pomni_voinu.pdf

[3] «Не случайно родилось в народе выражение: «Русский мужик крепок задним умом»…Это делает его более осмотрительным, чем предусмотрительным. Он лучше замечает следствия, чем ставит цели и предвидит способы их достижения.» http://geum.ru/next/art-119506.leaf-3.php

[4] А.М. Василевский. Дело всей жизни/Последние мирные дни http://militera.lib.ru/memo/russian/vasilevsky/10.html

[5] Марк Солонин. 22 июня, или когда началась Великая Отечественная Война. http://www.urantia-s.com/library/solonin/june22/6 С. 6. Замысел.

[6] Д.Г. Павлов был «тяжеловесом» в военной иерархии РККА и «тожегероем» Советского Союза, а ещё начальником бронетанкового управления при Генштабе РККА Герой обороны Мадрида и прорыва «линии Маннергейма». Однако, по выражению генерала Болдина, имел слабую оперативную подготовку и не мог командовать войсками фронта http://www.urantia-s.com/library/solonin/june22/6 С. 6 Без свидетелей.

[7] Исаев А.В. Мифы и правда о маршале Жукова. https://www.rulit.me/books/mify-i-pravda-o-marshale-zhukove-read-345373-30.html С.30

[8] Прикрытием этой военной доктрины, ещё до начала Второй мировой войны выходит книга Моретта Рокко  «Какой будет завтрашняя война». М.: Воениздат, 1934., где на стр. 122 читаем:   «…Грядущая война в основном будет обладать теми же чертами, что и война 1914-1918 гг., но это будет «война внезапного нападения».

[9] https://russian7.ru/post/shtabnye-igry-kak-zhukov-razgromil-kr/

[10] В этом смысле показательна его перепалка с Г.К. Жуковым по итогам командно-штабных игр, в которой Жуков, причиной поражения «красных» объяснил плохой подготовкой к обороне, в ответ на что Д.Г. Павлов заявил: «У нас значит в Белоруссии неправильно, а у вас на Украине – правильно?»

[11] «В отличие от многих последующих миссий в роли «кризис‑менеджера» на фронтах Великой Отечественной, на Халхин‑Голе у Жукова была возможность не только ознакомиться с обстановкой, но и потратить несколько недель на подготовку войск. Один из его первых приказов гласил:

«Обращаю особое внимание командиров и комиссаров соединений корпуса на подготовку командного, политического и рядового состава к ведению ближнего боя. В этих целях приказываю наиболее целесообразно использовать затишье на фронте и особенно нахождение соединений (частей) в резерве с тем, чтобы избежать допускавшихся в прошлых боях ошибок и использовать накопленный опыт для выполнения боевых задач с меньшими потерями в людском составе и матчасти.

1. Научить командный, политический состав и бойцов хорошему владению гранатой, штыком, умению скрытно переползать и при малейшей остановке зарываться в землю.

2. В случае, когда противник противопоставляет нашему наступлению организованную оборону, атаку его точек следует начинать после тщательной разведки расположения противника, после подавления его огневых точек огнем артиллерии и минометов. Атаку производить под прикрытием артиллерийского огня.

3. В частях учесть наличный состав снайперов и снайперских орудий.

4. Вводить в бой танковые и бронетанковые части против закрепившегося и подготовившего оборону противника без серьезной артподготовки воспрещаю. С вводом в бой эти части должны быть надежно прикрыты огнем артиллерии во избежание излишних потерь. Необходимо добиваться умелого использования танковых и бронечастей в обороне». Краснов В. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. М.: Олма Пресс, 2000. С. 104-105.

Здесь мы видим, что первоначально Жуков делал упор прежде всего на артиллерию. Он уделяет основное внимание подавлению мешающих продвижению пехоты огневых точек противника огнем артиллерии. Впоследствии опыт приведет его к дополнению действий артиллерии штурмовыми действиями пехоты. На Халхин‑Голе этот элемент еще отсутствовал. Но неизменным с первых до последних приказов Георгия Константиновича станет требование беречь людей. litres.ru/pages/biblio_book/?art=2814805&lfrom=30440123 «Георгий Жуков. Последний довод короля»: Яуза, Эксмо; М.; 2007 ISBN 5 699 16564 9 https://iknigi.net/avtor-aleksey-isaev/50484-georgiy-zhukov-posledniy-dovod-korolya-aleksey-isaev.html  С. 15-17.

[12] Меллентин Ф. Танковые сражения 1939–1945 гг.: Боевое применение танков во Второй мировой войне. М.: ИЛ, 1957. C.164.

[13] https://kniga-online.com/books/nauchnye-i-nauchno-populjarnye-knigi/istorija/page-17-186626-aleksei-isaev-georgii-zhukov-poslednii-dovod-korolya.html

[14] Как внешних, так и внутренних

Источник