Чаплин: Нравственное дело, достойное поведения христианина, – уничтожить большевиков

Верующие не должны останавливаться ни перед чем для защиты святых для себя вещей, в том числе и перед убийством, заявил в среду, 21 марта глава синодального отдела по взаимоотношениям Русской православной церкви и общества протоиерей Всеволод Чаплин.

«Я на самом деле считаю, что наши верующие в 1920-е годы, когда Ленин инициировал репрессии против них, должны были отвечать иначе, чем они отвечали. Они должны были отвечать всей силой оружия и силой народного сопротивления против большевиков. Нравственное дело, достойное поведения христианина, – уничтожить как можно больше большевиков, чтобы отстоять вещи, которые для христианина являются святыми, и свергнуть большевистскую власть», – заявил Чаплин, на встрече со студентами факультета телевидения МГУ.

«Вся православная традиция и Евангелие Христово в данном случае заповедует людям защищаться, в том числе силой оружия, против беззакония псевдовласти, которая была узурпаторской и никогда не была по большому счету законной», – добавил Чаплин.

Разговор «об уничтожении большевиков» возник во время обсуждения со студентами скандала с выступлением панк-группы Pussy Riot в храме Христа Спасителя. Таким образом Чаплин высказался по поводу отношения к людям, «оскверняющим святыни», сообщает Газета.Ру.

Мы хотим напомнить Всеволоду Чаплину, что русского Царя, Помазанника Божия предали все, в том числе и церковные чиновники, к которым относится и он сам. Тем самым, фактически, эти церковные чины поддержали февральский переворот, финансируемый транснациональными корпорациями и банками, присягнув впоследствии временному правительству, которое, как известно, поголовно состояло из представителей тайных масонских ложь, отличающихся антихристианской направленностью. Таким образом, церковные чиновники стали соучастниками грандиозной катастрофы, предав страну и свой народ. Помимо этого, отдельные церковники открыто приветствовали революцию и отречение Царя, которого, как доказано сегодня, не было и в помине! Допустили ритуальное убиение русского самодержца и Царской семьи, революцию интернационалистов и последующий геноцид русского народа. Очевидно, что господин Чаплин выпрыгивает из штанов с одной только целью — всеми правдами и неправдами осквернить уникальное и судьбоносное явление Русской цивилизации — Русский Большевизм, который отличается от космополитических и интернационалистических течений. Просим читателей прокомментировать это провокационное заявление Всеволода Чаплина и предлагаем всем миром разобраться в этом сложном вопросе, который не терпит подобных экстремистских выпадов. Остаётся только гадать, за что Всеволод Чаплин получил Орден Дружбы?

Кто такие русские большевики?

Еще многое имею сказать вам;
но вы теперь не можете вместить
Ев. от Иоанна, гл. 16:12

Хитрый мужик, прищурившись, спрашивает у красного командира: «Василий Иванович, ты за большевиков аль за коммунистов?» «Я… за Интернационал!» – отвечает, подумав, Чапаев, оглянувшись на стоящего за спиной комиссара.

Крестьянский сход восхищенно гудит: лихо срезал командир деревенского политолога, задавшего заковыристый вопрос. Многие помнят эту известную сцену из знаменитого кинофильма «Чапаев» (1934). Но что мог означать этот вопрос?

Автор Энциклопедического словаря крылатых слов и выражений[i] полагает, что это ироническая сцена о ситуации, когда практически нет выбора; о «выборе» между равнозначными понятиями или так называемом «ложном выборе», когда любой вариант не решает проблемы. Так ли это?

Даже если и так, то лишь отчасти. В этой ситуации кинематографический Чапаев выглядит как незаурядный политик, он избегает прямого ответа на коварный вопрос, сохраняя хорошие отношения и с бдительным комиссаром, и с крестьянами – отцами и братьями своих бойцов.

За кадром остаётся “Интернационал”, а сегодня невольно на ум приходит производное “Финансовый интернационал”, – символ всех цветных революций и инодержавия. Но не будем отвлекаться и вернёмся к хитрому мужику и его заковыристому вопросу.

Ниже мы убедимся, что не всякий большевик назовёт себя коммунистом и вероятно, не всякий коммунист сочтёт себя большевиком. Эти понятия не являются равнозначными, хотя вполне могут иметь пересечение в области значений. Попробуем подобраться к этой теме издалека и, в качестве отправной точки, возьмём герб Советского Союза, а именно входящее в него изображение серпа и молота.

Серп и Молот – это обобщение, которое является указанием на множество отдельных социально-исторических фактов, являясь для них принципом, образцом, моделью, законом.

«Серп и Молот» – крест большевиков

Уместно будет напомнить, что впервые начертал его на красном полотнище художник Замоскворецкого театра Совета рабочих и крестьянских депутатов тридцатилетний Евгений Камзолкин, правнук крепостного крестьянина и православный, чего он не скрывал. Не потому ли созданный по озарению символ – молоток, наложенный перпендикулярно на серп – это тоже крест? Его не все замечали, но принимали сердцем, душой, на подсознательном уровне. Как и знамя красного, червленого цвета, под каким вели сражения еще древние русичи.

Сергей Герасимов. Мать партизана. 1943 год.

Миг рождения символа – канун празднования Первомая 1918 года в Москве – так описан Сергеем Герасимовым, автором знаменитого полотна «Мать партизана»:

«Стоящий рядом со мной Евгений Камзолкин, задумавшись, сказал:

– А что если попробовать такую символику? – При этом он стал ходить по холсту. – Вот так изобразить серп – это будет крестьянство, а внутри молот – это будет рабочий класс.

Символ смычки рабочих и крестьян в тот же день послали из Замоскворечья в Моссовет, и там отвергли все другие эскизы: молот с наковальней, плуг с мечом, коса с гаечным ключом.

Вот такими, спасительно скрещенными, перенесли серп и молот на государственный герб РСФСР художники А.Н.Лео и Н.А.Андреев, а затем и на государственный герб СССР – художник И.И.Дубасов. К сожалению, имя автора символа вскоре забылось. Лишь к 30-летию Великого Октября в 1947 году любознательные журналисты разыскали его в подмосковном городе Пушкино в скромном бревенчатом домике с березами под окном. «Эту эмблему я рассматривал только как связанную с украшением первомайского праздника, – объяснял Евгений Иванович. – У меня и в мыслях тогда не было, что впоследствии эмблема войдет в наш государственный герб как символ народной власти».

Серп и молот, как они были изображены на флаге Советского Союза

Понятно, что в то время (как впрочем, и сейчас) мало кто знал историю появления этого символа, но в 1933 году в шестом номере парижского журнала «Идеи и жизнь», Мать Мария (в миру Елизавета Юрьевна Скобцова) публикует статью «Крест и серп с молотом»:

«Крест» и/или «Серп и Молот»

Тема этой статьи, – главным образом о том, можно ли, при наличии известных оговорок, написать между словом «крест» и словами «серп и молот» союз «и», или при всех обстоятельствах надо поставить «или».

В наше время, как будто бы окончательно выясняется, что в мире борется две силы, – сила христианства и сила безбожного, воинствующего коммунизма, а промежуточное пространство между ними всё более исчезает, проваливается, в полном отсутствии воли и творчества. А от такой исключительности этих двух сил всё яснее их непримиримость, их несогласуемость. Вот почему делается яснее, что и между этими символами – между крестом, серпом и молотом – существует такая же несочетаемость, и равная взаимная непримиримость. На самом деле, если мы придадим серпу и молоту то условное значение, которое признают за ним коммунисты, т.е. «серп и молот» – символ диктатуры пролетариата, символ омытой кровью, вводимый железной рукой системой принудительного счастья, символ стирания и поглощения человеческой личности безличным коллективизмом, символ классовой братоубийственной войны…

К этому можно многое добавить, чего сами коммунисты не добавили бы, но что по существу прилепляется и связывается с этим символом: он говорит о рабстве, о насилии, о мертвечине, о ГПУ, о Соловках, — он кричит, — о церковных гонениях, о безбожной «пятилетке», — о всём том, что прямо противоположно христианскому отношению к жизни, к человеку, труду, поруганному творчеству, к искажённому историческому процессу, к отношению между классами и многое другое, то тогда… Может показаться, что в заглавии этой статьи нужно поставить словечко «или», и считать, что такой насущной темы через «и» не существует?

Но это не так, потому как сегодня нужна и насущна подлинная идея серпа и молота, но очищенная от коммунистического извращения. Более того, самому Кресту необходимо, чтобы в мире воплотилась подлинная, а не фальшивая идея «серпа и молота».

Сейчас становится всё яснее, что известные слова «Интернационала» «…никто не даст нам избавленья … и добьёмся мы освобожденья своею собственной рукой», — нуждаются в существенной поправке. Собственной рукой, да ещё железной и принудительной, никто ничего сегодня не добьётся!

Журнал «Идеи и жизнь» № 6, 1933 г. Париж.

Вот так, символ-обобщение «Серп и Молот», выраженный православным художником в виде неподвижного чувственного образа, отражает действительность, приглашает к единству рабочих и крестьян при построении государства нового типа (в самых смелых мечтах — Царства Божьего на Земле), зовёт к этому, вопиет об этом, агитирует за это, это пропагандирует. И подобно тому, как тогда была “нужна и насущна подлинная идея серпа и молота” — сегодня нужна и насущна подлинная идея русского большевизма.

Свету ли провалиться, или мне чаю не пить?[ii]

«Сталин ушел не в прошлое, он растворился в нашем будущем»,
— как это ни опечалит многих. Пьер Куртада.

Текущий исторический момент требует опоры. Как никогда ранее нам нужно вдохновение, черпаемое через величие наших предков. Сложность положения, в котором оказалось наше Отечество, вынуждает обратиться нас к сталинскому наследию. Не случайно вся ложь либеральной пропаганды направлена именно на И.В.Сталина, поскольку в его образе воплощаются наши величайшие победы. Эта пропаганда, хорошо финансируемая из-за рубежа, направлена не просто против советского строя и даже не лично против Сталина, а против всех нас. Против русских и украинцев, белорусов и казахов, татар и башкир, этносов Кавказа, Севера, Сибири и всех уголков нашей страны. Против всего Русского народа.

Деятельность русских большевиков достигла наибольших успехов во время существования суперконцерна — СССР и правления Иосифа Виссарионовича Сталина. Это не могло не отразиться на нас и наших представлениях об идеальном. Так автор статьи «Сталин и наше бессознательное» Чернышев Е.А. подчёркивает, что сегодня большевик Сталин – это скорее наше бессознательное. Автор пишет:

*     *     *

И в этом отношении наш выдающийся философ А.Г. Дугин абсолютно прав! Все попытки утопить бытие человека в какой-то рациональной конструкции (как бы она ни называлась: правовая, цивилизованная или демократическая) обречены на провал, ибо они игнорируют бессознательное человека, его трансцендентную тягу к Высшему. Это невозможно убить! Невозможно заставить человека отречься от ценностей своих предков, аккумулируемых в нашем бессознательном. Оно непременно прорвется наружу. И прорывается сегодня. Ибо многие молодые люди, не помнящие даже Советского Союза, все более отдают должное нашему Великому Руководителю. И неудивительно. Бессознательное проступает сквозь них и воплощается в образе Сталина. Вот лишь основные, на наш взгляд, бессознательные ценности русского народа, воплощенные в личности и деяниях Сталина:

1. Бессознательная тяга к Справедливости и Порядку. Нет ничего более важного и святого для русского народа, чем вечная и непреодолимая тяга к Справедливости и Порядку. Кто, как не Сталин, символизирует Справедливость? И кто, если не Сталин, символизирует этот Порядок? Но русский порядок не складывается из простой механической суммы индивидуальных порядков, вступающих в рыночные отношения. Наш порядок над нами и включает всех нас. Понимать по частям мы отказываемся. Мы понимаем все и сразу!

2. Бессознательная тяга к Великой Державе. Это то единственное, что русский народ вкладывает в понятие государственности. Мы не приемлем никаких крючковоротных «демократических» конструкций. Держава есть целое, предшествующее всем отдельным частям.

3. Бессознательная тяга к Великим Победам. Лишь ради этого русский народ готов на любые лишения, и органически не рассматривает рост ВВП или экспорта как нечто заслуживающее внимания. Созерцательность русского человека гонит прочь мелкие торгашеские инстинкты. Подлинная цель – общая для всех и неделимая. Ибо она духовная – это Великие Победы Великой Страны.

4. Бессознательная готовность к Жертвенности. Мы готовы на жертвы ради Великих Целей. Мы не стоим за ценой, когда на кону Великая Цель. Именно поэтому русский народ прощает Сталину грандиозную цену, заплаченную за наше величие, ибо Великая Цель искупается Великой Жертвой. На Параде Победы 24 июня 1945 года на мавзолее стоял Сталин! И это никому не вычеркнуть из истории!

5. Бессознательная потребность в Великом Руководителе. Твердая рука Отца все больше и больше осознается как жизненная необходимость. Мы так видим порядок. Сталин был нашим последним государем, обладавшим гениальным стратегическим мышлением, что особенно ясно на фоне того ничтожества, которое на обломках Великой Страны вылезло из своих нор в поисках быстрой наживы. Великий Руководитель подлинно одинок в своем Величии, сияя народу во всем блеске наших общих побед. Он есть наша Победа. Он есть Справедливость. Он есть Порядок. Именно поэтому русский народ жаждет созерцать одного Государя и не приемлет никакой своры прихлебателей вокруг него. Расступись, элита, мы хотим видеть Центр, около которого вращается вся наша жизнь! Именно поэтому заведомо даем добро на истребление мышей, подгрызающих корабль нашей Государственности. Элита должна быть наказуемой! Помощи – да, интригам – нет. Русский круг имеет только один Центр!

«Воистину, «бороться со Сталиным – это плевать в небо» (А.Г. Дугин). Исторический Сталин – это наше проявленное бессознательное. Он живет в каждом из нас, еще ожидая своего проявления. Сталин никогда не умирал. Он лишь возвратился в пучину Нашего Бессознательного, чтобы снова воскреснуть в будущем…»

«Сталин и наше бессознательное» Чернышев Е.А., Донецк

Надо сказать, что бессознательная тяга и осознанный выбор – это далеко не одно и то же. Бессознательная тяга – это почва, предпосылки, благоприятные обстоятельства, которыми ещё надо уметь воспользоваться. Большой вопрос – кто и как воспользуется этой бессознательной тягой. Осознанный выбор – это семя, которое попадает в почву благоприятных обстоятельств; это проект, который нужно ещё довести до ума; это слово и умение его сдержать.

Сталин – символ большевиков.

Разбираясь с сыном Василием по поводу очередных его художеств,
Иосиф Виссарионович спросил:
«Ты думаешь, ты — Сталин? Нет!
Ты думаешь, я — Сталин? Нет!
Это он — Сталин!» — и показал на свой портрет
Елена Прудникова «Второе убийство Сталина»

Сталин воплотил в своей личности и своих деяниях базовые ценности русского народа, став символом воплощения этих ценностей. Но он делал это осознанно, как последователь и проводник русского большевизма, который вовсе не является русской разновидностью марксизма. По своей сути большевизм и марксизм — вещи диаметрально противоположные, в чём мы ещё не раз убедимся. Русский большевизм существовал задолго до господства марксизма, во время него, существует ныне и будет всегда!

В том, что Сталин – большевик, а большевик Сталин – символ целой эпохи, сомневаться не приходится. Коммунисты считают его коммунистом, а негодяи считают его негодяем. Но Сталин и его большевизм не забыты большинством. Не забыт он и бесчинствующим ныне меньшинством, ибо попробовал бы кто при Сталине на наворованные деньги купить лимузин или построить особняк; попробовал бы кто при нём сеять вражду и разжигать войну между народами СССР; попробовал бы кто при нем в СССР проводить политику в интересах зарубежных правительств и международных мафий; попробовал бы кто при нем умышленно подрывать экономику страны безумным ссудным процентом и раскруткой тарифов естественных монополий. Но это не будет длиться вечно. Так что Сталин действительно ушёл не в прошлое, а растворился в нашем будущем, — как это не опечалит утратившее чувство меры меньшинство.

Русский большевизм, это уникальное явление Русской Цивилизации, выраженное в осознанном стремлении большинства честных тружеников всех наших народов к праведной жизни и не желающих, чтобы какие-либо завоеватели или хищники паразитировали на их труде.

Вне зависимости от времени и господства тех или иных идеологий, русский большевизм всегда стоял на защите базовых ценностей Русской Цивилизации и свято хранил методы, при помощи которых происходило её становление и развитие.

Красная метафизика русской интеллигенции

– Я жид и с филистимлянином за стол не сяду! – отрезал однажды Ленин в ответ на миролюбивую фразу какого-то махиста.

Принято думать, что источником этой яростной нетерпимости был марксизм. (Или «бланкизм».) Между тем, вождь русских большевиков в данном случае просто процитировал Белинского.

– Я жид по натуре и с филистимлянами за одним столом есть не могу, – сказал однажды великий критик.

И, действительно, не ел.

«Раз приходит он обедать к одному литератору на страстной неделе, подают постные блюда.

– Давно ли, – спрашивает он, – вы сделались так богомольны?

– Мы едим, – отвечает литератор, – постное просто-напросто для людей.

– Для людей? – спросил Белинский и побледнел. – Для людей? – повторил он и бросил свое место. – Где ваши люди? Я им скажу, что они обмануты, всякий открытый порок лучше и человечественнее этого презрения к слабому и необразованному, этого лицемерия, поддерживающего невежество. И вы думаете, что вы свободные люди? На одну вас доску со всеми царями, попами и плантаторами! Прощайте, я не ем постного для поучения, у меня нет людей!»

(А. Герцен. Былое и думы)

Русский интеллигент, уж если он не то что проповедует, а всего лишь исповедует какую-то идею, почитает своим непререкаемым долгом следовать ей во всех жизненных ситуациях. Суровое правило это не терпит исключений. Даже малейший разрыв между образом мысли и образом жизни воспринимается им как величайшая подлость.

Русский интеллигент Белинский убежден в своей моральной правоте, и русский интеллигент Герцен всей душой разделяет эту его убежденность. Мысль, что бедный хозяин дома провинился не так уж сильно, не может прийти им в голову, потому что сознание их не терпит ни малейшего несоответствия между «теорией» и «практикой».

Европейский интеллигент (будь он не то что марксист, а хоть бы и сам Маркс) в сходной ситуации ведет себя совершенно иначе.

«Прежде чем окончательно определить Ваши отношения с Лаурой, мне необходимо иметь полную ясность о Вашем материальном положении… Я не ставил этого вопроса, так как, по моему мнению, проявить инициативу в этом отношении следовало Вам… Те сведения, которых я не искал, но которые получил помимо своего желания, вовсе не успокоительны… Наблюдение убедило меня в том, что Вы по природе не труженик, несмотря на приступы лихорадочной активности и добрую волю. В этих условиях Вы будете нуждаться в поддержке со стороны, чтобы начать жизнь с моей дочерью. Что касается Вашей семьи, о ней я ничего не знаю. Предположим, что она обладает известным достатком, это не свидетельствует еще о готовности с ее стороны нести жертвы ради Вас. Я не знаю даже, какими глазами она смотрит на проектируемый Вами брак. Мне необходимы, повторяю, положительные разъяснения по всем этим пунктам…

Чтобы предупредить всякое ложное истолкование этого письма, заявляю Вам, что если бы Вы захотели вступить в брак сегодня же, – этого не случилось бы. Моя дочь отказала бы Вам. Я лично протестовал бы…

Я хотел бы, чтобы это письмо осталось тайной между нами двумя.

Ваш Карл Маркс».

(Письмо Маркса Полю Лафаргу. Лондон, 13 августа 1866 г.)

В теории Маркс, как известно, был коммунистом, следовательно, последовательным сторонником женской эмансипации, может быть, даже – защитником свободной любви. Во всяком случае, он был сторонником полной независимости любящих друг друга мужчины и женщины от золотых цепей низменных материальных интересов, от всех этих мерзостей пошлого буржуазного брака (условий о приданом, о материальной обеспеченности будущих молодых супругов и проч.). На практике же, когда дело шло о предполагаемом замужестве его любимой дочери, он, как видим, повел себя совершенно иначе. Не погнушался даже потребовать от жениха «разъяснений по всем пунктам», в том числе и насчет того, обладает ли его семья «известным достатком» и готова ли она нести ради него какие-либо материальные жертвы. Он даже счел нужным предупредить влюбленного юношу (в самом начале того же письма), что если тот окажется «не в силах проявлять свою любовь в форме, соответствующей лондонскому меридиану», ему придется «покориться необходимости любить на расстоянии».

Легко можно себе представить, сколько крику было бы, окажись на месте Поля Лафарга наш неистовый Виссарион.

– Где тут ваши последователи? Все эти так называемые коммунисты, интернационалисты, марксисты? – задрожав и смертельно побледнев, воскликнул бы он.

– Пустите меня к ним! Я скажу им, что они обмануты! Я скажу им, что их кумир – самый обыкновенный, самый пошлый буржуазный филистер, раб чистогана! На одну вас доску со всеми царями, попами и плантаторами!

Говоря, что европейский корабль несет в своих трюмах слишком много драгоценного груза, которым нет сил пожертвовать, а у нас, мол, это все искусственный балласт, от которого мы готовы избавиться, Герцен вряд ли представлял себе, как далеко готов зайти русский интеллигент в этой своей готовности выкинуть за борт все лишнее. Вернее, как далеко готов он пойти в пересмотре всех привычных представлений о том, где проходит граница между лишним и необходимым.

Назвался груздем? Полезай в кузов!

«Любопытно: когда мы ели суп, Блок взял мою ложку и стал есть. Я спросил: не противно? Он сказал: “Нисколько. До войны я был брезглив. После войны – ничего”. В моем представлении это как-то слилось с “Двенадцатью”. Не написал бы “Двенадцать”, если бы был брезглив».

(К. Чуковский. Дневник. 1901 – 1929. М., 1991. С. 114).

Естественным образом этот моральный (да и не только моральный – всякий) максимализм стал сопрягаться в сознании российского интеллигента с его пониманием (восприятием) большевизма.

«На каком-то заседании – у меня в руках английский журнал, и там я увидел статью о переводе “Двенадцати” Блока – под заглавием: “A Bolshevik Poem”. Я показал Блоку статью. Он усмехнулся.

И потом – разговор о большевизме.

– Большевизма и революции – нет ни в Москве, ни в Петербурге. Большевизм – настоящий, русский, набожный – где-то в глуши России, может быть, в деревне. Да, наверное, там…»

(Е. Замятин. Воспоминания о Блоке. В кн.: Евгений Замятин. Я боюсь. М., 1999. С. 121)

Речь шла, как вы понимаете, не об идеологии. Идеология тут вообще ни при чем.

Вот, скажем, Михаил Зощенко. Он сам признавался, что всегда был бесконечно далек от исповедования каких-либо определенных политических или философских доктрин:

«Какая, скажите, может быть у меня “точная идеология”, если ни одна партия в целом меня не привлекает?

С точки зрения людей партийных, я беспринципный человек. Пусть. Сам же я про себя скажу: я не коммунист, не эсер, не монархист, я просто русский. И к тому же – политически безнравственный.

Честное слово даю – не знаю до сих пор, ну вот хоть, скажем, Гучков… В какой партии Гучков? А черт его знает, в какой он партии. Знаю: не большевик. Но эсер он или кадет – не знаю и знать не хочу, а если и узнаю, то Пушкина буду любить по-прежнему.

Многие на меня за это очень обидятся. (Этакая, скажут, невинность сохранилась после трех революций.) Но это так…

Ну, а еще точней? Еще точней – пожалуйста. По общему размаху мне ближе всего большевики. И большевичить я с ними согласен. Да и кому быть большевиком, как не мне? Я “в Б-га не верю”. Мне смешно даже, непостижимо, как это интеллигентный человек идет в церковь Параскевы Пятницы и там молится раскрашенной картине…

Я не мистик. Старух не люблю. Кровного родства не признаю. И Россию люблю мужицкую. И в этом мне с большевиками по пути. Но я не коммунист… и думаю, что никогда им не буду».

(М. Зощенко. О себе, об идеологии и еще кое о чем. Литературные записки. 1922, № 3)

Зощенко не ошибся, предрекая, что многие на него за это очень обидятся. И в самом деле, обиделись сильно. Не обиделись только те, кто не придал этим его высказываниям серьезного значения, решив, что все это – обычное ёрничество, обычная маска, которую он напяливает на себя во всех случаях жизни. Но ёрничеством тут и не пахнет. Скорее наоборот. В этом признании чувствуется подлинная искренность и какая-то глубокая серьезность. Вот хотя бы эта фраза о Пушкине, которого он не перестанет любить, даже если точно узнает, к какой именно партии принадлежит Гучков.

Но если все это сказано не для красного словца, не для эпатажа, а совершенно искренно и всерьез, то какая же, черт возьми, каша в голове у человека!

«Мне смешно даже, непостижимо, как это интеллигентный человек идет в церковь Параскевы Пятницы…» И тут же: «Россию люблю мужицкую». Не Россию интеллигентов, стало быть, а Россию тех самых людей, которые как раз и ходят в церковь Параскевы Пятницы, чтобы молиться там раскрашенной картине. «Кому быть большевиком, как не мне?» И тут же: «Но я не коммунист… и думаю, что никогда им не буду». Не знает он, что ли, что большевики и коммунисты – это одно и то же? И почему он решил, что если любит Россию мужицкую, так ему по пути с большевиками? Тем, кто любил мужицкую, то есть крестьянскую Россию, скорее было по пути с эсерами…

Это уж даже не «каша в голове», а прямо безумие какое-то! И, однако, есть в этом безумии, как говорит шекспировский Полоний, своя система. Во всяком случае – своя логика.

Утверждая, что он большевик и «большевичить» согласен, хотя и не считает себя коммунистом, Зощенко был не оригинален:

«Нет никакого интернацьёнала, а есть народная русская революция, бунт – и больше ничего. По образу Степана Тимофеевича. “А Карла Марксов?” – спрашивают. – Немец, говорю, а стало быть, дурак. – А Ленин? – Ленин, говорю, из мужиков, большевик, а вы, должно, коммунисты…»

Это говорит один из героев романа Бориса Пильняка «Голый год».

А вот – из «Несвоевременных мыслей» Горького.

«Когда я сказал кондуктору трамвая, что социалисты борются за равенство всех народов, он возразил:

– Плевать нам на социалистов, социализм – это господская выдумка, а мы рабочие-большевики…»

Кондуктор трамвая, конечно, не Б-г весть какой авторитет. Но то-то и дело, что совершенно так же, как этот кондуктор, поняла и приняла это слово чуть ли не вся Россия.

Вот, например, Сергей Есенин, этот «последний поэт деревни», готовый «отдать всю душу Октябрю и Маю», но с одним только единственным условием: чтобы не отобрали у него, сохранили ему его «милую лиру». Стал бы разве он называть себя социалистом? Коммунистом? Марксистом? («Ни при какой погоде я этих книг, конечно, не читал…») А большевиком – пожалуйста! С дорогой душой.

Небо – как колокол,
Месяц – язык,
Мать моя – родина,
Я – большевик.

Вот и ему тоже показалось, что с большевиками ему по пути. Вот и он тоже согласен с ними «большевичить».

«Большевичить» – это значит во всем дойти до конца, до последнего предела, захватить как можно больше в своем отталкивании от прошлого, от старой, прежней жизни.

Не раз задавались у нас таким простым вопросом: что было бы, если бы на втором съезде РСДРП в 1903 году сторонники Ленина получили хоть на один голос меньше, чем сторонники Мартова? Ведь тогда – страшно подумать! – ленинцы назывались бы меньшевиками, а большевиками стали бы называться мартовцы.

Но почему, собственно, страшно подумать? Казалось бы, не все ли равно? Дело ведь не в названии, а в программе… Так-то оно так. Но не исключено, что случайно возникшее название крайней левой фракции русских социал-демократов было далеко не последней в ряду причин, приведших эту, сперва такую малочисленную группу к власти.

До самой
            мужичьей
                        земляной башки
докатывалась слава, –
            лилась
                        и слыла,
что есть
            за мужиков
                        какие-то
«большаки»
            – У-у-у!
                        Сила!
(Маяковский)

Природное языковое чутье не обмануло поэта. В народном сознании слово «большевик» слилось в своем значении со старым русским словом «большак».

«БОЛЬШИЙ, БОЛЬШАК, БОЛЬШИНА (м.), БОЛЬШАЯ, БОЛЬШУХА, БОЛЬШИХА, БОЛЬШИЦА, БОЛЬШАЧИХА (ж.) – старший в доме, хозяин и хозяйка, старшина в семье; вообще набольший в общине или артели; нарядчик, распорядитель, указчик…»

(В. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка)

Иными словами, «большаки» – это те, кому власть принадлежит по праву, подлинные, законные хозяева (У-у-у! Сила!). С другой стороны (это уже в сознании народолюбивого русского интеллигента), большевики – те, кто как можно больше хотят дать народу, больше сделать для народа. Наконец, это те, кто представляет интересы большинства, выражает мнение большинства. «Положим, мне вся эта вакханалия не совсем по душе, – размышлял совестливый русский интеллигент. – Но ведь все это творится не для меня, а для них, для большинства. Пусть мне даже станет хуже, пусть я проиграю от всех этих перемен. Но разве счастье сотен тысяч не ближе мне пустого счастья ста? Важно, чтобы на этом выгадало большинство народа!»

Строчку Мандельштама «Я должен жить, дыша и большевея» Надежда Яковлевна в «Книге третьей» комментирует так.

«О. М. как-то тихонько сказал мне, что в победе в 17 году сыграло роль удачное имя – большевики – талантливо найденное слово. И главное, на большинстве в один голос… В этом слове для народного слуха – положительный звук: сам-большой, большой человек, большак, то есть столбовая дорога. “Большеветь” – почти что умнеть, становиться большим…»

Конечно, человеку, не отягощенному знаниями (скажем, тому же кондуктору трамвая), легче отделить понятие «коммунист» (социалист, марксист) от понятия «большевик». Интеллигенту это сделать труднее. Но вот интеллигент Зощенко отделял же: «Кому быть большевиком, как не мне?.. Но я не коммунист…».

Отделял и Мандельштам.

Надежда Яковлевна в своих воспоминаниях рассказывает, что чекист, арестовывавший Мандельштама, был поражен отсутствием среди их книг марксистской литературы.

«А где вы держите своих классиков марксизма?» – спросил он.

Осип Эмильевич, расслышавший этот вопрос, шепнул жене: «Он в первый раз забирает человека, у которого нет Маркса».

К тому времени, когда Мандельштама «забирали», его увлечение марксизмом было уже делом далекого прошлого. Однако, как свидетельствует та же Надежда Яковлевна, в юности его «большевизм» (максимализм, неприязнь к западным демократиям, стремление увидеть наилучшее социальное устройство «в чем-то вроде теократии») опирался на острый интерес к марксизму. Признание, что ХIХ век, некогда отвращавший его «убожеством социальной архитектуры», – это и есть истинный золотой век, было, таким образом, связано с разочарованием в марксизме.

Да, в марксизме, в котором он некогда «почуял организационную идею, связывающую в целое всю постройку», Мандельштам разочаровался давно. Но из этого еще вовсе не следует, что он разочаровался в «большевизме» – этом исконном свойстве русского народного и интеллигентского сознания.

«Я должен жить, дыша и большевея…» – это было сказано с полной искренностью. Всерьез.

Сам погибай, а товарища выручай!

… я обедал у Пастернаков. Помнится, в четвертом часу пополудни раздался длительный телефонный звонок. Вызывали «товарища Пастернака». Какой-то молодой мужской голос, не поздоровавшись, произнес:

– С вами будет говорить товарищ Сталин.

– Что за чепуха! Не может быть! Не говорите вздору!

Молодой человек:

– Повторяю: с вами будет говорить товарищ Сталин.

– Не дурите! Не разыгрывайте меня!

Молодой человек:

– Даю телефонный номер. Набирайте!

Пастернак, побледнев, стал набирать номер.

Сталин:

– Говорит Сталин. Вы хлопочете за вашего друга Мандельштама?

– Дружбы между нами, собственно, никогда не было. Скорее наоборот. Я тяготился общением с ним. Но поговорить с вами – об этом я всегда мечтал.

Сталин:

– Мы, старые большевики, никогда не отрекались от своих друзей. А вести с вами посторонние разговоры мне незачем.

На этом разговор оборвался. Конечно я слышал только то, что говорил Пастернак, сказанное Сталиным до меня не доходило. Но его слова тут же передал мне Борис Леонидович. И сгоряча тут же поведал обо всём, что было ему известно. И немедленно ринулся к названному ему телефону, чтобы уверить Сталина в том, что Мандельштам и впрямь не был его другом, что он отнюдь не из трусости «отрёкся от никогда не существовавшей дружбы». Это разъяснение ему казалось необходимым, самым важным.

Телефон не ответил.

(Н. Вильмонт. «О Борисе Пастернаке. Воспоминания и мысли» М. 1989.)

При подготовке статьи использовались следующие материалы:

1. Русский язык – зеркало национального сознания
2. Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство.
3. Самодержавие
4. Борис Колоницкий // Павел Рогозный Октябрь уж наступил // За большевиков аль за коммунистов? // Крестьянский океан в Гражданской войне.
5. Ольга Жукова Как родился «Серп и Молот» («Экономическая и философская газета» №20 за 2007 г.)
6. Журнал «Идеи и жизнь» № 6, 1933 г. Париж, Мать Мария (в миру Елизавета Юрьевна Скобцова)
7. Чернышев Е.А., Донецк «Сталин и наше бессознательное»
8. Сравнительный анализ: Путин и Сталин
9. Бенедикт Сарнов «Дыша и большевея»

Источник