Недостроенный социализм как подсистема управления реставрацией до-монополистического капитализма

<…Предрассудки целого класса нельзя сбросить, как старую одежду, и всего менее на это способна консервативная, ограниченная, эгоистичная английская буржуазия. Все эти выводы можно делать с полной уверенностью, поскольку они опираются на совершенно неоспоримые данные исторического развития, с одной стороны, и на свойства человеческой природы, с другой. В Англии легче, чем где бы то ни было, быть пророком потому, что составные элементы общества получили здесь такое ясное и чёткое развитие. Революция неизбежна: уже слишком поздно предлагать мирный выход из создавшегося положения; но революция может принять более мягкие формы, чем те, которые я здесь обрисовал. Это будет зависеть не столько от развития буржуазии, сколько от развития пролетариата. Чем больше пролетариат проникнется социалистическими и коммунистическими идеями, тем менее кровавой, мстительной и жестокой будет революция. По принципу своему коммунизм стоит выше вражды между буржуазией и пролетариатом; он признаёт лишь её историческое значение для настоящего, но отрицает её необходимость в будущем; он именно ставит себе целью устранить эту вражду. Пока эта вражда существует, коммунизм рассматривает ожесточение пролетариата против своих поработителей как необходимость, как наиболее важный рычаг начинающегося рабочего движения; но коммунизм идёт дальше этого ожесточения, ибо он является делом не одних только рабочих, а всего человечества…>

Ф. Энгельс. Положение рабочего класса в Англии. Лейпциг. 1845. С. 516 [1]

Недостроенный социализм как подсистема управления реставрацией до-монополистического капитализма и последующего завершения глобализации 

(155-летию со дня рождения В.И. Ульянова-Ленина посвящается)

1. Место жизни и деятельности К.Маркса и Ф.Энгельса на этапе разработки плана глобализации с использованием финансово-промышленной подсистемы управления

       В истории экономических учений Западного конгломерата и связанной с ним «нашей» научной тусовки социально-экономическая теория марксизма до сих пор является фактором раздражения.

Чтобы понять суть этого «раздражения» против Маркса, обратимся к книге Йозефа Шумпеттера «Капитализм, Социализм и Демократия»[2] . Так, по мнению Й. Шумпеттера[3], <…Порождения интеллекта или фантазии в большинстве случаев завершают свое существование в течение периода, который колеблется от часа послеобеденного отдыха до жизни целого поколения.

Но с некоторыми этого не происходит. Они переживают упадок и вновь возвращаются, возвращаются не как неузнанные элементы культурного наследия, но в собственном индивидуальном облике, со своими особыми приметами, которые люди могут видеть и трогать. Их с полным основанием можно называть великими, никакого изъяна в этом определении, связывающем величие с жизнеспособностью, я не вижу. В этом смысле это определение, несомненно, применимо к учению Маркса. Есть еще одно преимущество в определении величия способностью к возрождению: тем самым оно перестает зависеть от нашей любви или ненависти. Нам совсем не нужно верить, что великие открытия непременно должны быть источником света или не содержать ошибок в своих основах или деталях. Напротив, мы можем считать их воплощением тьмы; мы можем признавать их в корне неверными или не соглашаться с отдельными частностями. Что до Марксовой системы, то подобные отрицательные оценки и даже полное ее опровержение самой неспособностью нанести этой системе смертельный удар только свидетельствуют об ее силе…>[4].

Как видно из этой цитаты, буржуазные теоретики XX в., среди которых оказался чех-австриец Й. Шумпеттер, в 1949 г. ставший главой американской ассоциации учёных-экономистов, высоко оценивал непреходящее теоретическое значение марксизма, как не опровергнутой, при жизни Шумпеттера, никем экономической теории. Последнее вызывает интерес и к взглядам самого Шумпеттера – не социалиста, и уж тем более – не коммуниста (большевика), который, однако, признал историческую правоту этого учения, реализация которого в России привела к власти социалистическую рабочую партию большевиков, впоследствии эволюционировавшую до ВКП (б).

Однако, Шумпеттер, будучи по своему сознанию либералом-социалистом, и традиционным материалистом «фейербахского»[5], не диалектического типа, не воспринимал определяющего для каждого представителя вида «человек разумный», нравственного выбора, который, затем в какой-либо научной деятельности, превращался в его личный «принцип партийности в литературе», следуя которому тот мог становиться, либо не становиться классиком в какой-либо научной отрасли знаний, либо оставался конъюнктурно мыслящим индивидом, работающим по текущему «социальному заказу». При этом, естественным является для каждого такого учёного воздействие на него 2-5 сигнальных систем окружающего общества, включая, конечно, и разного рода ПЭПО-эгрегориальное влияние, НО, что более важно – связь с Промыслом ИНВОУ, которое направляет и поддерживает теоретическую деятельность человека, в Нужном Творцу-Вседержителю направлении, либо прекращает «поливать» и «оберегать» этот «цветок» Своего Сада на планете Земля. При этом, конечно, могут быть и другие «садовники», но их иерархическое положение не идёт ни в какое сравнение с Наивысшей, Объемлющей Иерархией, легко опрокидывающей статистические прогнозы любых профессиональных математиков, так же как учения социологов.

Следуя этому известному принципу, давайте посмотрим каковы были культурно-исторические предпосылки появления теории марксизма.

В советской историографии марксизма традиционно-прочно вошла идея о первенстве К. Маркса как основоположника научного коммунизма и не буржуазной политэкономии, раскритиковавшей буржуазную в буквальный хлам, системно доказав возможность и неизбежность будущей пролетарской революции, на основании теории воспроизводства капитала.

Однако, более поздние поиски документов, в том числе печатных изданий, агентами Института Марксизма-Ленинизма, дали не совсем «ожиданный» поворот в ранней истории марксизма.

Оказалось, что «первым коммунистом» в тандеме был, не получивший систематического философского университетского образования Фридрих Энгельс…написавший фундаментальный для своей эпохи труд о социально-экономическом положении английского рабочего класса – наиболее экономически развитой страны мира, предсказав неизбежность там коммунистической революции. Этой книгой К. Маркс, впоследствии, пользовался как основным справочным изданием при написании Первого тома «Капитала» довольно успешно.

При этом следует понимать, что Маркс и Энгельс были вовлечены в политику предреволюционной Германии начиная с конца 1830-х гг.

До знакомства друг с другом они прошли разный путь: Маркс был редактором и печатался в либеральной Рейнской газете, Энгельс агитировали рабочих и интеллигентов в Вуппертале.

Маркс и Энгельс познакомились в 1842 году, но только через два года они объединили усилия и начали работать вместе, когда у них появились общие интересы в области коммунизма, который, в Германии, тогда, многие проповедовали. При первом знакомстве в 1842-м в Кёльне, в редакции «Рейнской газеты», Энгельс не произвел сильного впечатления на Маркса. Биографы классиков объясняют первоначальный скепсис главного основоположника однообразно: дескать, он увидел в молодом Энгельсе типичного младогегельянца, а сам к тому моменту успел уже идейно разойтись с этим течением. Однако, думается, дело тут не только в философии. Энгельс (он был младше на два года) смотрел на маститого 24-летнего коллегу снизу вверх – поэтому Маркс не разглядел в нем самостоятельного мыслителя.

Если после закрытия Рейнской газеты, К.Маркс трудился преимущественно в Брюсселе, то Энгельс, находясь в Англии, участвовал в чартистском движении и работал в газете чартистов, параллельно готовя материал для книги «Положение рабочего класса в Англии». В это же время он делает краткосрочные поездки по Германии с пропагандой чартистского социализма и идейного коммунизма. В 1845 году он выступил в Эбельфельде на двух публичных дискуссиях о коммунизме, которые помогал организовывать, со своими, ставшими потом знаменитыми «эбельфельдскими речами»[6].

Настоящее знакомство двух основоположников состоялось за столиком «Кафе де ля Режанс» в Париже 28 августа 1844 года. К этому времени Маркс оценил журналистское мастерство Энгельса – и у них завязался разговор, который друзья не прерывали десятилетиями.

«Мы отнюдь не намеревались поведать о новых научных результатах исключительно “учёному” миру, изложив их в толстых книгах. Наоборот. Мы оба уже глубоко вошли в политическое движение, имели некоторое число последователей среди интеллигенции, особенно в Западной Германии, и достаточно широкие связи с организованным пролетариатом. На нас лежала обязанность научно обосновать наши взгляды, но не менее важно было для нас убедить в правильности наших убеждений европейский и прежде всего германский пролетариат. Как только мы всё уяснили сами себе, мы приступили к работе», — так вспоминал те времена Ф. Энгельс.

Плодом их первой совместной работы стало «Святое семейство, или критика критической критики», в которой они окончательно рассчитались с младогегельянцами и двинулись дальше в сторону материалистической диалектики.

В 1845 году Энгельс приехал в Брюссель. Об этом он вспоминал так: «Когда мы весной 1845 г. снова встретились в Брюсселе, Маркс… уже завершил в главных чертах развитие своей материалистической теории истории, и мы принялись за детальную разработку этих новых воззрений в самых разнообразных направлениях».

          С ноября 1845-го по август 1846 года будущие основоположники работали над «Немецкой идеологией». Там они впервые изложили материалистическое понимание истории, как целостного мировоззрения. В этом же труде будущие классики обдумывали теорию классов и классовой борьбы и то, как строить коммунистическое общество. Хотя эти идеи Маркс и Энгельс разрабатывали и до «Немецкой идеологии», но именно в ней они сформулировали положения, которые затем попали в «Манифест».

          «Манифест Коммунистической партии» – первый программный документ научного коммунизма, в котором изложены основные идеи марксизма, и который стал первой программой международной коммунистической организации.

Он был написан Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом по поручению 2-го конгресса (1847) «Союза справедливых» (позже – немецко-язычного «Союза коммунистов»), в качестве программы этого союза. В этой работе авторы декларируют и обосновывают цели, задачи и методы борьбы зарождавшихся коммунистических организаций и партий.

Авторы провозгласили неотвратимость гибели капитализма от рук пролетариата. Манифест начинается словами: «Призрак бродит по Европе – призрак коммунизма», а заканчивается знаменитым историческим лозунгом: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».

В сжатой форме «Манифест» формулировал основные положения материалистического понимания истории, объективные законы развития общества, закономерности перехода от одного способа производства к другому. Он характеризовал историю всех ранее существовавших классовых обществ как историю борьбы классов.

В «Манифесте» остро критиковались устои буржуазного строя – буржуазную собственность, буржуазную семью, буржуазную мораль, буржуазное государство, в котором государственная власть все в большей мере становится комитетом, управляющим общими делами всего класса буржуазии. Так же в «Манифесте» осуждалась захватническая политика пришедшей к власти буржуазии, и агрессивные войны, присущие капитализму, доказывалось, что свержение капиталистического строя приведет к коренному изменению международных отношений. Утверждалось, что вместе с антагонизмом классов внутри нации падут и враждебные отношения наций между собой. Исчезнут поводы для международных конфликтов и войн.

          Авторами «Манифеста» выдвигалась идея необходимости превращения пролетариата в господствующий класс, хотя сам термин «диктатура пролетариата» в нем еще отсутствовал.

В «Манифесте» Маркс и Энгельс так же впервые изложили исходные положения своего учения о коммунистической партии. Авторы полагали, что у коммунистов нет никаких интересов, отдельных от интересов всего пролетариата в целом, и что коммунисты представляют собой авангард рабочего класса.

          Впервые Манифест был опубликован 21 февраля 1848 года в Лондоне на немецком языке. Переиздавался он многократно, в том числе и при жизни авторов, однако изменения не вносились, так как сам Манифест носил, уже во второй половине XIX в. характер уже литературного памятника. В предисловии к немецкому изданию 1872 года Ф.Энгельс отмечал: «…Манифест является историческим документом, изменять который мы уже не считаем себя в праве»[7].

Материалистическое понимание структуры классового общества заложило основы марксистского понимания политической экономии и критики её буржуазных апологетов от А. Монкретьена до Д. Рикардо, дав диалектико-материалистическое описание общей направленности развития и будущего «умирания» классического индустриального капитализма, путём «выращивания» им своего будущего «могильщика» — пролетариата.

<…Итак, для миллионов человеческих сердец учение Маркса о земном социалистическом рае означало новый луч света и новый смысл жизни. Называйте марксизм, если угодно, подделкой под религию или карикатурой на нее, на этот счет многое можно сказать, но нельзя не восхититься его величием.

Неважно, что почти все эти миллионы были не в состоянии понять и оценить учение в его истинном значении. Такова судьба всех учений. Важно то, что учение было создано и изложено в соответствии с позитивистским мышлением своего времени — несомненно буржуазным по своей сути, и потому не будет парадоксом, если мы скажем, что по существу марксизм — продукт буржуазного образа мышления (выд. авт. колл). Он, с одной стороны, с непревзойденной силой выразил страстные чувства всех тех, кому не повезло и плохо жилось, что было целительным для многих неудачников, а с другой стороны, провозгласил, что избавление от этих болезней с помощью социализма вполне поддается рациональному обоснованию.

Заметьте, с каким чрезвычайным искусством здесь удалось соединить иррациональные чаяния страждущих, которые, лишившись религии, бродили во тьме подобно бездомным собакам, с неизбежными для того времени рационалистическими и материалистическими тенденциями, сторонники которых не признали бы ни одного утверждения, не подкрепленного научным или псевдонаучным доказательством. Проповедь одной лишь цели не дала бы эффекта, анализ социального процесса был бы интересен всего лишь для нескольких сотен специалистов. Но проповедь в одежде научного анализа и анализ в интересах достижения выстраданных целей — вот что обеспечило страстную приверженность марксизму, вооружило марксиста высшим преимуществом — убежденностью, что он и его доктрина никогда не потерпят поражения и в конце концов обязательно победят. Конечно, этим смысл учения не исчерпывается. Личное влияние и пророческие прозрения действуют независимо от содержания учения. Без этого невозможно призвать ни к новому образу жизни, ни к новому ее смыслу…>[8].

Таким образом, экономическая и социальная теория Маркса – это порождение коллективного буржуазного сознания (ПЭПО-эгрегора) «отверженных» буржуазного общественно-экономического строя, желающих взять социальный реванш и самим превратиться во владельцев факторов капиталистического накопления. На это же, испытав разочарование от более чем 30-летней практики применения экономической теории К.Маркса в СССР указывал и И.В. Сталин, в брошюре «Экономические проблемы социализма в СССР» : <… я думаю, что необходимо откинуть и некоторые другие понятия, взятые из "Капитала" Маркса, где Маркс занимался анализом капитализма, и искусственно приклеиваемые к нашим социалистическим отношениям. Я имею в виду, между прочим, такие понятия, как "необходимый" и "прибавочный" труд, "необходимый" и "прибавочный" продукт, "необходимое" и "прибавочное" рабочее время. Маркс анализировал капитализм для того, чтобы выяснить источник эксплуатации рабочего класса, прибавочную стоимость, и дать рабочему классу, лишенному средств производства, духовное оружие для свержения капитализма. Понятно, что Маркс пользуется при этом понятиями (категориями), вполне соответствующими капиталистическим отношениям. Но более чем странно пользоваться теперь этими понятиями, когда рабочий класс не только не лишен власти и средств производства, а наоборот, держит в своих руках власть и владеет средствами производства. Довольно абсурдно звучат теперь, при нашем строе, слова о рабочей силе, как товаре, и о "найме" рабочих: как будто рабочий класс, владеющий средствами производства, сам себе нанимается и сам себе продает свою рабочую силу. Столь же странно теперь говорить о "необходимом" и "прибавочном" труде: как будто труд в наших условиях, отданный обществу на расширение производства, развитие образования, здравоохранения, на организацию обороны и т.д., не является столь же необходимым для рабочего класса, стоящего ныне у власти, как и труд, затраченный на покрытие личных потребностей рабочего и его семьи. Следует отметить, что Маркс в своем труде "Критика Готской программы", где он исследует уже не капитализм, а, между прочим, первую фазу коммунистического общества, признает труд, отданный обществу на расширение производства, на образование, здравоохранение, управленческие расходы, образование резервов и т.д., столь же необходимым, как и труд, затраченный на покрытие потребительских нужд рабочего класса.

Я думаю, что наши экономисты должны покончить с этим несоответствием между старыми понятиями и новым положением вещей в нашей социалистической стране, заменив старые понятия новыми, соответствующими новому положению. Мы могли терпеть это несоответствие до известного времени, но теперь пришло время, когда мы должны, наконец, ликвидировать это несоответствие…>[9].

2. Ошибка частного вектора цели глобализации в определении ведущих факторов накопления капитала на рубеже XIX-XX вв. (недооценка эффекта «акционирования» капитала в процессах капиталистического воспроизводства)

Если принять во внимание управляемый характер глобализации и преднамеренное создание капиталистической формы этого этапа глобализации, то в связи с рассмотренным выше следует считать возникновение рабочего коммунистического движения в Западной Европе средством гашения-минимизации возникшего в первом 10-летии XIX в. ЧВОГУ[10].

Упреждающее вписывание марксистского рабочего движения в идеологию и политику Запада, в целом, системно подтвердилось дальнейшей инерцией развития капиталистических отношений, даже несмотря на бухгалтерски-точные замечания-возражения теоретиков «предельной полезности».

Теория Маршалла-Викселля, конечно, не обходила вниманием многие случаи, которые не описываются моделью совершенной конкуренции. Кстати, не упускали их из виду и классики. Они рассматривали случаи "монополии", и сам Адам Смит тщательно описал различные способы ограничения конкуренции [Разительно сходство между сегодняшними взглядами и его описанием противоречия между интересами отдельных профессий и общества в целом. Смит говорил даже о заговорах против общества, которые возникают на каждой встрече бизнесменов] и возникающие в результате их применения различия в гибкости цен. Но классики считали эти случаи исключениями и, более того, такими исключениями, которые с течением времени будут устранены. Примерно то же самое можно сказать и о Маршалле. Хотя он развил теорию монополии Курно [Augustin Cournot. Recherches sur les principes mathematiques de lа theorie des richesses. Р. 1838] и предвосхитил дальнейший прогресс анализа, обратив внимание на то, что большинство фирм продают свои товары на своем собственном специфическом рынке, на котором они могут сами устанавливать цены [Поэтому его можно считать предшественником позднейшей теории несовершенной конкуренции. Он не разрабатывал ее, но видел проблему гораздо правильнее, чем многие, кто ею специально занимался. В частности, он не преувеличивал ее значения], он, как и Викселль, сформулировал свои общие выводы для случая совершенной конкуренции. Таким образом, для него, как и для классиков, последняя была правилом.

Ни Маршалл и Викселль, ни классики не видели, что на самом деле совершенная конкуренция является исключением. Более того, даже если бы она была правилом, то и тогда здесь не было бы особого повода для радости. Если мы внимательнее рассмотрим условия, необходимые для совершенной конкуренции, — не все из них были сформулированы и даже осознаны Маршаллом и Викселлем, — сразу же станет понятно, что такие условия редко встречаются за пределами массового производства сельскохозяйственных продуктов. Фермер, действительно, продает свой хлопок или пшеницу при этих условиях: с его точки зрения, цена хлопка или пшеницы — это заданная извне, хотя и сильно колеблющаяся величина. Он не может повлиять на нее своими действиями, а должен сам приспосабливать к ней объем выпуска своей продукции. Так как все фермеры ведут себя одинаково, то в конце концов цены и объемы производства будут соответствовать требованиям теории совершенной конкуренции. Однако так дело обстоит даже не со всеми сельскохозяйственными продуктами: например, к производству утиного мяса, колбасы, овощей и многих молочных продуктов модель неприменима. Что же касается практически всех конечных продуктов и услуг промышленности и торговли, то очевидно, что у каждого лавочника, хозяина бензоколонки, изготовителя перчаток, крема для бритья или ручных пил есть свой собственный небольшой рынок, который он пытается — по крайней мере должен пытаться — сохранить и расширить с помощью ценовой стратегии, стратегии качества ("дифференциации продукта") и рекламы. Здесь перед нами иная ситуация, которая никак не вписывается в схему совершенной конкуренции и гораздо больше напоминает случай монополии. В таких случаях принято говорить о "монополистической конкуренции". Теория монополистической конкуренции является одним из важнейших достижений послевоенной экономической науки [См. в особенности: Чемберлин Э. Теория монополистической конкуренции (М.: Изд-во иностр. лит-ры, 1959); Робинсон Дж. Экономическая теория несовершенной конкуренции. (М.: Прогресс, 1986)].

Остается рассмотреть большую группу относительно однородных продуктов, в основном это промышленное сырье и полуфабрикаты: стальные слитки, цемент, хлопковые полуфабрикаты и пр. В их производстве, кажется, отсутствуют предпосылки для монополистической конкуренции. В принципе это действительно так. Но на практике в этих отраслях господствуют гигантские фирмы, которые вместе или порознь в состоянии манипулировать ценами, даже не прибегая к дифференциации продукта, т.е. здесь существует "олигополия". И вновь модель монополии с соответствующими поправками гораздо лучше подходит к этому случаю, чем модель совершенной конкуренции.

В тех случаях, когда преобладает монополистическая конкуренция или олигополия, или их комбинация, многие основные положения маршалловско-викселлевской школы либо становятся неприменимыми, либо нуждаются в гораздо более сложных доказательствах. Это относится прежде всего к основополагающему понятию равновесия, т.е. предопределенного состояния экономического организма, к которому он всегда стремится и которое обладает некоторыми простыми свойствами.

В случае олигополии предопределенного состояния равновесия, как правило, вообще не существует. Здесь возможны бесконечные выпады и контрвыпады, военные действия между фирмами, которые неизвестно сколько будут продолжаться. Конечно, есть много специфических случаев, когда состояние равновесия теоретически существует и здесь. Но даже в этих случаях равновесия достичь гораздо труднее. Кроме того, на место "благотворной" конкуренции классиков здесь приходит "хищническая" борьба не на жизнь, а на смерть или состязание за контроль над финансовой сферой.

Все это открывает массу возможностей для злоупотреблений и расточительства, а ведь надо учесть еще издержки на проведение рекламных кампаний, препятствия на пути новых методов производства (скупка патентов для того, чтобы их никто не использовал) и т.д. И наконец, самое важное: даже если в этих условиях чрезвычайно дорогостоящим способом нам удается добиться равновесия, это вовсе не гарантирует нам ни полной занятости, ни максимального выпуска продукции, как это было в случае совершенной конкуренции. Равновесие здесь может совмещаться с неполной занятостью. И, похоже, неизбежно подразумевает уровень производства, не достигающий максимума, поскольку стратегия сохранения прибыли, невозможная при совершенной конкуренции, в данном случае становится не только возможной, но и неизбежной.

Ну что же, значит, мнение "человека с улицы" (если только это не бизнесмен) о частном предпринимательстве справедливо? Разве современный анализ не опроверг классическую доктрину и не оправдал точку зрения масс? Разве в конце концов мы не выяснили, что производство ради прибыли и производство ради потребления не часто идут параллельными курсами, а частное предприятие представляет собой не более чем средство для сокращения производства с целью извлечения прибылей, которые в свою очередь правильно характеризуются как результат поборов и вымогательства?...>[11].

Проблема заключалась в том, что сам теоретик происхождения и развития капитала не имел отношения ни к экономике, ни к финансам и опирался исключительно на бизнес-опыт своего более молодого друга [12]и соратника по немецко-язычному союзу коммунистов, другим источником его экономических познаний были труды предшествующих ему политэкономов, среди которых он интуитивно правильно выбрал теоретиков общественного воспроизводства.

Таковых, не считая полумекарнтелиста швейцарца Сисмонди[13], было двое подданых британской короны: шотландец Адам Смит и чистокровный еврей Давид Рикардо. Оба они были, если так можно выразиться, певцами мануфактурного капитала (производительного) капитала непосредственно создававшего товарную массу в народном хозяйстве. Именно этот капитал и применял главным образом чисто наемный труд в массовом масштабе, и именно в этих мануфактурах работали самые обездоленные на тот момент работники – пролетарии, которые несли на себе основные тяготы как первоначального, так и мануфактурного этапов капиталистического накопления. И именно они стали инициаторами создания немецко-язычного«Союза справедливых», позднее преобразовавшегося, по их же желанию, в «Союз коммунистов».

Однако, для такого рода социальных заказчиков и такой продолжительности сроков его исполнения, определённых книгой Ф. Энгельса «Положение рабочего класса в Англии» и «Коммунистическим манифестом» - одно ближайшее, от провозглашения «Коммунистического манифеста» поколение работников-пролетариев, теория капитала и общественного воспроизводства Адама Смита совсем не годилась, с точки зрения пропаганды и агитации скорой коммунистической революции. «Старик Смит» увещевал капиталистов платить как можно большую зарплату для блага расширенного воспроизводства, обещая, что конкуренция на рынке труда «сама собой» выровняет её среднерыночную стоимость и капитал все равно получит свою среднерыночную прибыль, но уже в долгосрочной перспективе и в более большом объёме.

Вместе с тем, эта перспектива не устраивала обе стороны «трудового контракта». Буржуа хотели максимум прибыли «здесь и сейчас», а вожди пролетариата справедливо полагали, что такое ожидание от капиталистов «манны небесной» демобилизует пролетариат, готовящийся к нешуточным классовым сражениям за своё выживание.

В результате – выбор пал на очень «удобную» для интерпретаций трудовой теории стоимости еврейского биржевого дельца-спекулянта, ни часа не работавшего в реальном капиталистического производстве, Давида Рикардо. В связи с изложенным, связь между двумя теоретиками-евреями можно рассматривать как статистические случайные (вероятностно предопределённые, хотя бы ввиду того, что писали-говорили они на разных языках, на которых они учились, получали образованиеи творили свои труды. И, если для Рикардо, это хоть как-то было связано с финансовой деятельностью английской части европейского ростовщического кагала, то для К. Маркса это был просто удобный философский коньюнктурный поворот от абстрактной младогегельянской философии к позитивистской доказательственной науке, с претензией на измеримость и релевантность. Этому способствовало его более раннее, по большей части, ещё младогегельянское философское произведение – «Нищета философии»[14] - критика «Философии нищеты», где Ж. Прудон развивая доказательственную базу о том, что собственность это кража, а минимум потребления – это благодать[15].

Имея ввиду, что прудонизм был очень популярен в среде франкоязычных пролетариев, то соединение этой прудонистской аксиомы с «рикардианской» аксиомой о происхождении прибыли из не украденного (но «просто присвоенного») у рабочего труда, с учётом того, что Рикардо, буквально «заклинал» «буржуев» оплачивать труд в размере потребительского минимума, чем обеспечивать себе сверх прибыль и параллельно копить «классовую ярость»[16], прижизненный триумф учения Маркса был легко прогнозируем и гарантирован. Сообразуясь с этим I Интернационал теоретически подготовил «парижских коммунаров» - экспериментальную площадку для осознания наличия «целой теории» пролетарской революции и выход на понимание диктатуры пролетариата – переходного от капитализма к коммунизму период. Сделано это было ценой истребления самой лучшей (интеллектуальной) части французских (парижских) пролетариев, что более чем на полвека (два поколения) отбросила революционные устремления французской бедноты на революционный передел жизни.

Таким образом, и отсутствие разработанной в деталях теории социалистической революции, через диктатуру пролетариата, и не вступивший, пока, в «акционерную стадию» западноевропейский капитализм, ещё пока позволяли «выправить» вектор ошибки глобального экономического управления, но, постепенно, «аристотелева» логика накопления капитала двигалась к неминуемой развязке, упреждающе вписывать которую СКЦ-1 не торопился, полагая что материала «двуногих ещё вполне достаточно для экспериментальной апробации разных направлений глобализации.

   <… Тезис, который я постараюсь доказать, заключается в том, что капиталистическая система не погибает от экономического краха, но зато сам ее успех подрывает защищающие ее общественные институты и "неизбежно" создает условия, в которых она не сможет выжить и уступит место социализму. Таким образом, мой конечный вывод не отличается от того, что пишут большинство социалистов и, в частности, все марксисты, хотя моя аргументация совсем не такая, как у них. Но из этого вовсе не следует, что я — социалист. Мой прогноз не подразумевает, что я приветствую такое развитие событий. Если врач говорит, что больной умирает, это не значит, что он желает такого исхода. Можно ненавидеть социализм или, по крайней мере, относиться к нему с холодным критицизмом, но все же предвидеть его приход. Так поступали и поступают многие консерваторы.

С другой стороны, не всякий социалист может согласиться с нашим выводом. Можно любить социализм, верить в его экономическое, культурное и нравственное превосходство и в то же время не верить, что в капиталистическом обществе действует тенденция к саморазрушению. Есть и такие социалисты, которые верят в то, что капиталистический строй набирает силу и надежды на его крах совершенно беспочвенны…

… Даже если бы управление гигантскими концернами велось столь безупречно, что ему рукоплескали бы ангелы в раю, политические последствия концентрации все равно оставались бы теми же самыми, какие мы наблюдаем сегодня. На политическую структуру государства глубокое воздействие оказывает ликвидация множества мелких и средних фирм, владельцы которых вместе со своими семьями, помощниками и партнерами образуют весомую силу у избирательных урн и имеют такую власть над тем, что можно назвать классом мастеров, т.е. верхним слоем рабочих, какой никогда не сможет иметь руководство крупного предприятия; самый фундамент частной собственности и свободных договорных отношений стирается в государстве, в котором с этического горизонта людей исчезают самые энергичные, самые практичные, самые содержательные человеческие типы.

С другой стороны, капиталистический процесс подрывает свою собственную институциональную структуру — давайте по-прежнему считать "собственность" и "свободу контрактов" раrtes pro toto (частями вместо целого — лат.) — и в рамках крупных предприятий. За исключением случаев, которые все еще играют значительную роль, — когда корпорацией практически владеет один человек или одна семья, — фигура собственника уходит в небытие, а вместе с ней исчезают и характерные интересы собственности. Остаются наемные управляющие высшего и нижнего звена. Остаются крупные и мелкие владельцы акций. Первая группа склонна приобретать установки, свойственные наемным служащим, и практически никогда не отождествляет свои интересы с интересами держателей акций, даже в самых благоприятных случаях, т.е. в случаях, когда такая группа отождествляет свои интересы с интересами концерна как такового. Представители второй группы, даже если они считают свою связь с концерном постоянной и действительно ведут себя так, как должны вести себя держатели акций согласно финансовой теории, все же отличаются от истинных хозяев как по своим функциям, так и по своим установкам. Что же касается третьей группы, то мелкие держатели акций, как правило, вообще не интересуются делами компании, акции которой для большинства из них образуют лишь небольшой источник дохода, но даже если они этим интересуются, они практически никогда не ходят на собрания акционеров, если только они или их доверенные лица не хотят кому-то нарочно досадить; поскольку их интересами часто пренебрегают, а сами они думают, что их интересами пренебрегают даже чаще, чем это случается на самом деле, они, как правило, враждебно относятся и к "своей" корпорации, и к крупному бизнесу вообще, и к капитализму как таковому — особенно если дела идут не слишком хорошо. Ни одна из этих трех групп, которые я выделил как самые типичные, не является безусловным выразителем интересов, характерных для такого любопытного явления, столь содержательного и так быстро исчезающего, которое обозначается понятием "собственность".

То же самое можно сказать и о свободе контракта. В эпоху расцвета договорных отношений это понятие означало свободу заключать индивидуальные договоры на основании индивидуального выбора из бесконечного числа возможностей. Стандартизированный, лишенный индивидуальных черт, обезличенный и бюрократизированный контракт, который мы имеем сегодня, — в первую очередь мы имеем в виду договор трудового найма, хотя это относится также и ко многим другим контрактам, — который предоставляет весьма ограниченную свободу выбора, в основном строится по формуле "c'est a prendre ou a laisser" [хочешь бери, не хочешь — тебе же хуже — фр.]. Он совершенно лишен прежних характерных черт, большинство из которых стали невозможными в условиях, когда гигантские концерны имеют дело с другими гигантскими концернами или безликими массами рабочих или потребителей. Эта пустота заполняется тропической порослью новых юридических структур — и если подумать, то никак иначе и быть не могло.

Таким образом, капиталистический процесс отодвигает на задний план все те институты, в особенности институт частной собственности и институт свободного контракта, которые выражали потребности и методы истинно "частной" экономической деятельности. Если он не устраняет их полностью, как это случилось со свободой договорных отношений на рынке труда, он достигает того же результата, изменяя относительную важность существующих юридических форм, — например, усиливая юридические позиции корпоративного бизнеса в противовес тем, которые занимают товарищества или фирмы, находящиеся в индивидуальной собственности, — или изменяя их содержание и смысл.

Капиталистический процесс, подменяя стены и оборудование завода простой пачкой акций, выхолащивает саму идею собственности. Он ослабляет хватку собственника, некогда бывшую такой сильной, — законное право и фактическую способность распоряжаться своей собственностью по своему усмотрению. В результате держатель титула собственности утрачивает волю к борьбе — борьбе экономической, физической и политической за "свой" завод и свой контроль над этим заводом, он теряет способность умереть, если потребуется, на его пороге. И это исчезновение того, что можно назвать материальной субстанцией собственности, — ее видимой и осязаемой реальности — влияет не только на отношение к ней ее держателей, но и на отношение рабочих и общества в целом. Дематериализованная, лишенная своих функций и отстраненная собственность не впечатляет и не внушает чувства преданности, как собственность в период своего расцвета. Со временем не останется никого, кого бы реально заботила ее судьба, ни внутри больших концернов, ни за их пределами…>.

         Жажда передела общественных отношений в пользу бедноты, которая трубным эгрегориальным «гласом» снова зазвучала уже после Великого Октября.

 Однако, опыт Парижской Коммуны был очень хорошо учтен в самых мощных буржуазных западноевропейских империях – Британской и Германской. В первой были приняты законы, охраняющие труд и воспроизводство качественной рабочей силы (закончившиеся реформой социального страхования лорда Бевериджа), а также была допущена к парламентской деятельности партия тредюнионов – лейбористы. В Германии социал-демократическая партия, преодолев «исключительный закон против социалистов», стала ведущей партией в рейхстаге, НО…к социализму (первой фазе коммунизма) это её не приблизило.

НА обочине политической демократизации оказались центрально-европейские монархии и Российская империя, которые периферией БПА(Э) предполагалось доломать в ходе грядущих буржуазных, «самых что-ни-на-есть» демократических революций, в которых основным тараном должны были выступить находившиеся в наихудшем социальном положении наёмные рабочие (пролетарии – аналог английских рабочих первой половины XIX в.) и возглавлявшие их, но находившиеся вне закона, либо сильно ограниченные в правах социал-демократические рабочие партии. Та же участь, усилиями Г.В. Плеханова, была приготовлена и для РСДРП, на месте которого вдруг непонятно-чудесным образом, оказался Владимир Ульянов-Ленин (явный дивергент западного социал-демократизма), и где для целей революционного свержения царизма «рабочим правительством» вождем «левого крыла» РСДРП «закулиса» финансового капитала (периферия БПА(Э)) продвигала-предполагала «полное ничтожество» - Л. Д. БРОНШТЕЙНА-Троцкого, НО… получились большевики во главе с В.И. Ульяновым-Лениным (опять-таки дивергентом), грезившим революционной диктатурой пролетариата…В.И. Ленин (сам того, возможно, не понимая до конца, привёл к рычагам высшей партийно-государственной власти следующего – теперь уже «православного» дивергента – бывшего семинариста И.В. Джугашвили-Сталина, явного антипода буржуазно-либеральной  и её необходимого компонента – иудейской политико-экономической культуры.

И вот теперь вопрос кто был концептульным замыслителем этой исторической многоходовки, в результате чего с точностью «до наоборот»подтвердились предсказания Маркса и Энгельса о грядущий в Европе пролетарской революции? И почему ОНИ так ошиблись с проектом финансово-либерального социализма?

Автором был, конечно, хорошо нам знакомый СКЦ-1, выросший из своего египетско-средиземноморского «кокона». Однако, когда, где и, главное, метрологически на сколько, ошибся этот претендующий на неограниченное господство в качестве единого концептуального центра (ЕКЦ) планеты этот НГП-ГП-БП (БПА(Э))?

Ведь так всё хорошо и складно получалось: контролируемый через К.Маркса и Ф. Энгельса (разумеется, в обход их сознания, через с/слабые манёвры библейского характера – БПА(Э)) ЧВОГ[17], выраженный в столетнем «историческом отупевании» британской буржуазии, становящейся, на тот момент, руководителем планетарной империи, «правящей морями» и товарными потоками, уже начинающими идти не только через «хартленд» (Центр Евразии), но и через саму колыбель СКЦ-2 – Поднебесную, вдруг, на третьем десятке существования II Интернационала – выкормыша швейцарско-британско-североамериканского капитала, споткнулся на сущем пустяке – на метрологической несостоятельности подсчёта степени капиталистической эксплуатации не только самих рабочих (пролетариата), но факторов торгового капитала.

Последнее – привело к военно-политической борьбе за рынки и возникновения такого не предсказуемого в поведении монстра как трансграничного монополистического капитала, который, на какое-то время, поставил под учётный контроль «демократического» государства и сам денежный оборот, в том числе, статистический учёт операций самого финансового капитала – банки, что было не допустимым, с точки зрения «зашкаливания» социального ЧВОГ евро-американского конгломерата! Последнее рушило старую привычную для финансовой периферии СКЦ-1максиму: сила спасти не может – может спасти тайна[18]!

Однако, кроме этого не приятного для СКЦ-1 «разгерметизирующего» фактора, был ещё и «побочный эффект»: неравномерность экономического развития стран, входящих в состав производителей и контрагентов в рамках мирового рынка товаров и услуг, навязываемых азиатским, африканским и латиноамериканским колониям будущего «золотого миллиарда»! Неравномерность развития монополистического капитализма, прежде всего, в Северно-Западной Евразии изменила вероятностную географию планировавшихся «вразумляющих» революций типа Парижской Коммуны. Соответственно реализации этой вероятностной предопределённости менялся (не без вмешательства ИНВОУ) культурно-кадровый состав руководителей социал-демократических партий Центральной и Восточной Европы.

И рабочая революция действительно произошла, как то пророчествовал Коммунистический Манифест, но в капиталистически не очень развитой Российской империи, да ещё и социалистическая (не буржуазно-демократическая), и в целых два этапа в течение одного года – начавшаяся как буржуазно-демократическая «дворцовыми» и «думскими» демократами, она завершилась как социалистическая, при том, что и там, и там движущей силой были одни и те же - петроградские рабочие. Для кого-то (например – К. Каутского) это стало дивергенцией марксистского проекта. На дивергенцию первоначального проекта указывало то, что в Западной Европе, где «планировалась» коммунистическая революция, начиная с середины XIX в., переродившиеся-выродившиеся в «как бы коммунистические» социал-демократические партии не только не установили пролетарскую диктатуру (см. «Критика готской программы»[19]), но и развязали аж целых две мировые войны…  Указанная дивергенция «раннего» марксизма самими «основоположниками»[20] указывала на незавершенность данного столетнего проекта СКЦ-1, стартовавшего ещё до рождения К. Маркса и долженствующего «триумфально» закончиться в год столетия К. Маркса – ноябрьской революцией в Германии, но, неожиданно получившего «второе дыхание» в октябре 1917-го в относительно отсталой Российской империи и продлившегося ещё целых 70 лет. Вместе с тем, основной теоретический вопрос завершения строительства социализма, теоретически, так и не был завершён, ни при жизни В.И. Ленина (он старательно обходил этот вопрос, считая его делом будущего, оставленного «на потом», после НЭПа, индустриализации и коллективизации), ни после него.

В то же время, в отличие от восстанавливающейся «через пень-колоду» после «великой депрессии» и Второй мировой войны (Западная Европа) в предвоенные и сразу в послевоенные годы экономический рост СССР исчислялся не в процентах — в разах. Таких темпов экономического развития огромной страны, населённой сотней с лишним народов и народностей, мировая история ещё не знала (не могли об этом предполагать и «умники» из СКЦ-1). Последнее говорило о том, что, не без Помощи Свыше (по нравственности верховного правителя СССР) начинает вырабатываться альтернативно-объемлющий проект глобализации, имеющий прочную экономическую основу, превосходящую частно-капиталистический метод роста производства материальных благ. В результате появлется «призрак» не коммунизма, как такового а СКЦ-3, могущего изменить всю конфигурацию глобализации, «предложив» сыграть СКЦ-1 и СКЦ-2 партию в бридж, за право «лидерства» трёх проектов глобализации[21].

Это стало возможным там и тогда, где и когда в ходе социальной революции от руководства экономикой (в том числе банками и госфинансами) был устранён идейно-мотивированный частно-капиталистический элемент, не считая кратковременного восстановительного периода (НЭП), вызванного спровоцированной мировым финансово-монополистическим капиталом, гражданской войной.

Суть сталинских успехов, если отбросить в сторону всю наукообразную «словесную шелуху» (как «слева», так и «справа» от большевизма), состояла в мобилизации всех денежных и материальных ресурсов и направлении их по единому плану на развитие и создание приоритетных для страны отраслей промышленности и сельского хозяйства, что было возможно лишь в результате формирования общегосударственного суперконцерна, имевшего, конечно, государственно-монополистическую природу (а какая другая могла быть при выходе из капитализма?), в котором, безусловно действовал буржуазный принцип найма рабочей силы, что было ещё очень далеко от того «технического»освобождения рабочего класса и самоуправления трудящихся на производстве, о котором мечтали Ф. Энгельс иВ.И. Ленин. Этот процесс был направленным и осмысленным, исключал всякую стихийность и «невидимую руку рынка». Она была видимой, прозрачной и умело управлялась пролетарским государством во главе с партией большевиков, следовательно, уже носило характер социалистической экономики, согласно тезиса В.И. Ленина о «государственно-капиталистической монополии, обращённой на пользу всего народа»[22], но в то же время сохраняло черты товарного производства, что создавало опасность «отката» к чисто капиталистическим (до-монополистическим) отношениям.

И. В. Сталин в своей речи на Первом Всесоюзном съезде колхозников-ударников 19 февраля 1933 г. говорил: <…История народов знает немало революций. Они отличаются от Октябрьской революции тем, что все они были однобокими революциями. Сменялась одна форма эксплуатации трудящихся другой формой эксплуатации, но сама эксплуатация оставалась. Сменялись одни эксплуататоры и угнетатели другими эксплуататорами и угнетателями, но сами эксплуататоры и угнетатели оставались.

Революция рабов ликвидировала рабовладельцев и отменила рабовладельческую форму эксплуатации трудящихся.

Но вместо них она поставила крепостников и крепостническую форму эксплуатации трудящихся. Одни эксплуататоры сменились другими эксплуататорами. При рабстве “закон” разрешал рабовладельцам убивать рабов. При крепостных порядках “закон” разрешал крепостникам “только” продавать крепостных.

Революция крепостных крестьян ликвидировала крепостников и отменила крепостническую форму эксплуатации. Но она поставила вместо них капиталистов и помещиков, капиталистическую и помещичью форму эксплуатации трудящихся. Одни эксплуататоры сменились другими эксплуататорами. При крепостных порядках “закон” разрешал продавать крепостных. При капиталистических порядках “закон” разрешает “только” обрекать трудящихся на безработицу и обнищание, на разорение и голодную смерть.

Только Октябрьская революция поставила себе целью – уничтожить всякую эксплуатацию и ликвидировать всех и всяких эксплуататоров и угнетателей. Только наша советская революция, только наша Октябрьская революция поставила вопрос так, чтобы не менять одних эксплуататоров на других, не менять одну форму эксплуатации на другую, – а искоренить всякую эксплуатацию, искоренить всех и всяких эксплуататоров, всех и всяких богатеев и угнетателей, и старых и новых…>[23].

Вместе с тем, не был решён «основной вопрос экономики» (политэкономии), обдумывание которого пришлось отложить на послевоенный период.

<…Все знают, что эта теория стоимости неудовлетворительна. Однако в бесчисленных дискуссиях на эту тему правда вовсе не всегда принадлежит одной стороне, и оппоненты трудовой теории высказали немало ошибочных аргументов. Коренной вопрос состоит вовсе не в том, является ли труд истинным "источником" или "причиной" экономической стоимости. Этот вопрос может быть предметом первостепенной важности для социального философа, который стремится вывести из него этическое притязание на продукт, и сам Маркс, конечно, не был безразличным к этому аспекту проблемы. Для экономической же теории как позитивной науки, которая призвана описать или объяснить фактический процесс, гораздо важнее ответить на вопрос, как трудовая теория стоимости выполняет свою функцию инструмента анализа и каковы те реальные причины, в силу которых она выполняет ее столь плохо.

Начнем с того, что она вовсе не работает вне условий совершенной конкуренции. Во-вторых, даже в условиях совершенной конкуренции она никогда не работает гладко, за исключением того случая, когда труд является единственным фактором производства и притом весь труд выступает как труд одного вида [Необходимость второй предпосылки является особенно гибельной для трудовой теории стоимости. Она способна справиться с различиями качества труда, обусловленными обучением (приобретенной квалификацией): соответствующие количества труда, которые затрачиваются на обучение, следует добавить к каждому часу квалифицированного труда; так что мы можем, не нарушая принципов, считать час труда, совершаемого квалифицированным рабочим, равным часу неквалифицированного труда, умноженному на определенный коэффициент. Однако этот метод не срабатывает в случае "естественных" различий в качестве, обусловленных различиями в умственных способностях, силе воли, в физической силе или ловкости. В этом случае необходимо учесть различия в стоимости часов, отработанных рабочими, которые обладают разной работоспособностью в силу своих естественных особенностей, но это явление не может быть объяснено в соответствии с принципом трудовых затрат. Фактически Рикардо поступает следующим образом: он просто говорит, что эти качественные различия каким-то образом воплотятся в правильные соотношения благодаря игре рыночных сил, так что мы можем в конце концов сказать, что час труда работника А равен умноженному на определенный коэффициент часу труда работника В. Однако он полностью упускает из вида, что, следуя этой логике доказательства, он апеллирует к иному принципу оценки стоимости и фактически отказывается от принципа трудовых затрат, который таким образом с самого начала оказывается несостоятельным в рамках своих собственных предпосылок, прежде чем он потерпит неудачу из-за наличия иных факторов, не относящихся к труду]. Если любое из этих условий не выполняется, приходится вводить дополнительные предпосылки; при этом аналитические трудности возрастают в такой степени, что вскоре становятся неуправляемыми. Следовательно, аргументация, основанная на трудовой теории стоимости, является объяснением очень специального случая, не имеющего практического значения, хотя кое-что можно сказать и в ее пользу, если интерпретировать ее в смысле аппроксимации к историческим тенденциям в движении относительных стоимостей. Теория, которая пришла ей на смену, в ее самой ранней и ныне уже устаревшей форме, известная как теория предельной полезности, может претендовать на превосходство по разным причинам. Но реальным аргументом в ее пользу является то, что она носит более общий характер. С одной стороны, она равным образом применима к условиям монополии и совершенной конкуренции, а с другой к наличию других производственных факторов, помимо труда, а также к труду разных видов и различного качества. Более того, если мы введем в эту теорию упомянутые выше ограничения, то из нее будет вытекать пропорциональность между стоимостью и количеством затраченного труда [Фактически из теории предельной полезности вытекает следующее: для существования равновесия каждый фактор должен быть так распределен между различными, открытыми для него видами производства, чтобы последняя единица этого фактора, где бы она не использовалась для производственных целей, производила ту же величину стоимости, что и последняя единица, использующаяся в каждом из любых Других видов производства. Если не существует других производственных факторов, кроме труда одного вида и качества, то из этого с очевидностью следует, что относительные стоимости или цены всех товаров должны быть пропорциональны количеству человеко-часов, содержащихся в них, при условии существования совершенной конкуренции и мобильности]. Отсюда должно быть ясно, что со стороны марксистов совершенно абсурдно ставить под сомнение противостоящую им теорию предельной полезности, что они пытались делать вначале. Столь же некорректно называть трудовую теорию стоимости "неправильной". В любом случае она умерла и похоронена…>[24].

Однако, теоретически давно похороненная трудовая теория стоимости продолжала свою «библейскую» государственно-политическую жизнь в сознании членов ВКП(б)/КПСС, «зачитывавших до дыр» Капитал Маркса и слепо применявших его в хозяйственной практике социалистического строительства, до тех пор пока «главный большевик» не попытался остановить это теоретико-практическое безумие, огласив: «без теории нам смерть!». А, огласив, подписал себе смертный приговор как «главному коммунисту», став беззащитной, со стороны своих благонамеренных почитателей, ПЭПО-эгрегориальной мишенью ПЭПО БПА(Э), который в трудную минуту жизни И.В. Сталина парализовал волю находившихся рядом «верных сталинцев» (оказалось – холуёв), оставив вождя его «естественному ходу болезни» из страха за собственную шкуру. В этот переломный момент истории трудно было даже предположить, что «аллилуйщики» из президиума ЦК могут взять на себя ответственность за спасение жизни и здоровья вождя, который пригрозил им незадолго до этого «смену декораций» в высшем эшелоне власти…Всё оказалось статистически предопределено. Он оказался в одиночестве, каким, по-сути и был «после ленина».

И, как только улеглись «волны» поднятые XX съездом, а потом была провозглашена «программа строительства коммунизма»…теория (теперь уже смертельная для социализма) появилась… и опять-таки от еврея (теперь уже по счёту – третьего в истории экономических учений), НО, теперь уже - «советско-украинского»…о плавном свёртывании коммунистического строительства…вааще. Проект объявлялся закрытым, с самой высокой партийно-государственной трибуны а все его исполнители были уже намечены на исторически скорую утилизацию, аккурат к началу Апрельского пленума ЦК КПСС, с выводом в «высшие эшелоны» «персонального ликвидатора социализма» – М.С. Горбачёва.

Однако, эти 20 лет ещё надо было прожить…обоим СКЦ рядом с как обыкновенным – советским, так и ракетно-ядерным оружием – по соседству с огромной «пороховой бочкой»…

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)

[1] file:///C:/Users/Acer/Downloads/e003688f15c616416121ca8059fb95d1  Книга начинается с обращения «К рабочему классу Великобритании» которое Энгельс написал на английском языке, намереваясь отпечатать его отдельно и разослать некоторым лидерам английских политических партий, литераторам и членам парламента. В немецких изданиях книги «Положение рабочего класса в Англии» 1845 и 1892 гг. обращение было воспроизведено на английском языке, в американское (1887 г.) и английское (1892 г.) издания оно включено не было…

[2] https://ek-lit.org/shumsod1.html

[3] Йозеф Алоиз Шумпетер родился 8 февраля 1883 г. в моравском городе Триш (Австро-Венгрия) в семье мелкого текстильного фабриканта и дочери венского врача. Вскоре отец умер, а мать вторично вышла замуж за командующего Венским гарнизоном генерала фон Келера, после чего семья переехала в Вену и десятилетний Йозеф поступил в тамошний лицей Терезианум, дававший блестящее образование сыновьям венских аристократов. Из Терезианума Шумпетер вынес

прекрасное знание древних и новых языков — древнегреческого, латинского, французского, английского и итальянского (это дало ему возможность читать в подлиннике экономическую — и не только — литературу всех времен и многих стран, составлять о ней независимое мнение, что поражает любого читателя "Истории экономического анализа") — и что, может быть, еще важнее — чувство принадлежности к интеллектуальной элите общества, способной и призванной к тому, чтобы

управлять обществом наиболее рациональным образом. Эта элитарная установка очень заметна на страницах "Капитализма, социализма и демократии", в частности, при описании преимуществ большого бизнеса над мелким, а также определяющей роли интеллигенции в возможном крушении капитализма и построении социалистического общества.

Типичным для Австро-Венгерской монархии тех времен было и отделение буржуазии от власти (высшие чиновники рекрутировались из дворян), что, по мнению Шумпетера, способствовало развитию капитализма ввиду неспособности буржуазии к управлению государством.

В 1901 г. Шумпетер поступил на юридический факультет Венского университета, в программу обучения на котором входили также экономические дисциплины и статистика. Среди экономистов -учителей Шумпетера выделялись корифеи австрийской школы Е.Бем-Баверк и Ф.Визер. Особое место занимал семинар Бем-Баверка, в котором Шумпетер впервые столкнулся с теоретическими проблемами социализма. Он изучал произведения Маркса и других теоретиков социализма (как известно, Бем-Баверк был одним из наиболее глубоких критиков экономической теории Маркса).

Интересно, что из числа участников этого семинара впоследствии вышли и выдающийся критик

социализма Л.Мизес, и столь же выдающиеся социалисты Р.Гильфердинг и О.Бауэр. Оригинальность и самостоятельность Шумпетера, его желание и умение идти против течения проявились и в других моментах. Как известно, австрийская школа принципиально отвергала использование математики в экономическом анализе. Но, учась в Венском университете, Шумпетер самостоятельно (не прослушав ни одной специальной лекции) изучил математику и труды экономистов-математиков от О.Курно до К.Викселля настолько, что в год защиты диссертации на звание доктора права (1906) опубликовал глубокую статью "О математическом методе в теоретической экономии", в которой к большому неудовольствию своих учителей сделал вывод о перспективности математической экономики, на которой будет основываться будущее экономической науки. Любовь к математике осталась на всю жизнь: Шумпетер считал потерянным всякий день, когда он не читал книг по математике и древнегреческих авторов.

После окончания университета Шумпетер два года проработал "по специальности" в Международном суде в Каире, но его интерес к экономической теории победил. В 1908 г. в Лейпциге вышла его первая большая книга "Сущность и основное содержание теоретической национальной экономии", в которой Шумпетер познакомил немецкую научную общественность с теоретическими достижениями маржиналистов, и в первую очередь своего любимого автора Л.Вальраса. Но, пожалуй, еще важнее то, что здесь 25-летний автор поставил вопрос о границах статистического и сравнительно-статического анализа маржиналистов, которые он затем пытался преодолеть в своей теории экономического развития. Книга встретила весьма прохладный прием немецких экономистов, среди которых в то время практически безраздельно господствовала новая историческая школа Шмоллера, отрицавшая экономическую теорию вообще и маржиналистскую теорию австрийской школы в особенности. Не понравилась она и венским экономистам, скептически относившимся к применению математических приемов в экономическом анализе, хотя Шумпетер специально для немецкоязычной аудитории изложил всю теорию общего равновесия словами, практически не используя формулы.

               Шумпетер создал теорию экономической динамики, основанную на создании "новых комбинаций", основными видами которых являются: производство новых благ, применение новых способов производства и коммерческого использования благ существующих, освоение новых рынков сбыта, освоение новых источников сырья и изменение отраслевой структуры. Всем этим экономическим новаторством занимаются на практике люди, которых Шумпетер назвал предпринимателями. Экономическая функция предпринимателя (осуществление инноваций) является дискретной и не закреплена навечно за определенным носителем. Она тесно связана с особенностями личности предпринимателя: специфической мотивацией, своеобразным интеллектом, сильной волей и развитой интуицией. Из новаторской функции предпринимателя Шумпетер выводил сущность таких важнейших экономических явлений, как прибыль, процент, экономический цикл. "Теория экономического развития" принесла 29-летнему автору мировую славу — в 30—40-е годы она уже была переведена на итальянский, английский, французский, японский и испанский языки.

               В 1918 г. Шумпетер был приглашен социалистическим правительством Германии поработать советником при Комиссии по социализации, которая должна была изучить вопрос о национализации германской промышленности и подготовить соответствующие предложения. Комиссию возглавлял Карл Каутский, а членами были венские товарищи Шумпетера Рудольф Гильфердинг и Эмиль Ледерер. В том, что Шумпетер принял это предложение, сказалась, очевидно, не только усталость от сверхнапряженной научной работы предыдущего десятилетия и враждебности университетских коллег. Шумпетер никогда не был членом никаких социалистических партий и групп и не придерживался социалистических взглядов. В "Теории экономического развития" он блестяще описал роль частного предпринимателя, придающего динамичность капиталистической экономике. По словам Г. Хаберлера, на вопрос, зачем он консультировал Комиссию по социализации, Шумпетер отвечал: "Если кому-то хочется совершить самоубийство, хорошо, если при этом присутствует врач".

               В 1932 г. Шумпетер переезжает за океан и становится профессором Гарвардского университета (курсы экономической теории, теории конъюнктуры, истории экономического анализа и теории социализма). Крупнейшими работами этого периода явились двухтомник "Экономические циклы" (1939), в котором были развиты идеи "Теории экономического развития", т.е. причиной циклов объявлена неравномерность инновационного процесса во времени, и дана систематизация циклических колебаний экономики разной длительности: циклов Жюгляра, Кузнеца и Кондратьева;

"Капитализм, социализм и демократия" (1942) и неоконченный труд "История экономического анализа" (издан после смерти автора в 1954 г.), который до сих пор остается непревзойденным по охвату и глубине проникновения в материал. В 1949 г. Шумпетер первым из иностранных экономистов был избран президентом Американской экономической ассоциации. Вскоре после этого в ночь с 7 на 8 января 1950 г. Йозефа Шумпетера не стало. На столе его лежала почти законченная рукопись статьи "Движение к социализму"…

[4] Й. Шумпеттер «Капитализм, Социализм и Демократия». С. 18. http://www.libertarium.ru/

[5] См. Ф. Энгельс. ЛЮДВИГ ФЕЙЕРБАХ И КОНЕЦ КЛАССИЧЕСКОЙ НЕМЕЦКОЙ ФИЛОСОФИИ. М.: Политиздат. 1985. (К. Маркс Ф. Энгельс Сочинения, т. 21, стр. 269 – 317).

[6] Имеются ввиду выступления Ф. Энгельса на коммунистических собраниях в Эбельфельде 8 и 15 февраля 1845 г., которые были опубликованы в сентябре того же года. Большую часть своего первого выступления Энгельс посвятил характеристике коммунистического общества, его преимуществ по сравнению с существующим, буржуазным обществом. Свои представления о будущем он развивает здесь подробнее, чем во всех предыдущих случаях.

     Приведём наиболее важные фрагменты его речи.

<…В коммунистическом обществе, – говорит он, – где интересы отдельных людей не противоположны друг другу, а объединены для более полного удовлетворения своих насущных потребностей, буржуазная конкуренция исчезает, появляется здоровое коммунистическое соревнование. О разорении отдельных классов, о классах вообще, подобных таким, какими в настоящее время являются богатые и бедные, господствующие и угнетённые, разумеется, не будет и речи. В коммунистическом обществе легко можно будет учитывать по количеству и квалификации труда как производство, так и потребление.

     А так как производство будет определяться насущными потребностями населения, то производимые средства для жизни уже не будут тогда находиться в руках отдельных частных предпринимателей и власть по их распределению будут находиться в руках общества и производиться по единым для всех и утверждённых законом нормам и правилам! И тогда нетрудно будет регулировать производство соответственно насущным потребностям всех граждан общества. Владение частной собственностью на средства производства в таких условиях окажется невыгодным и оно либо сильно сократится, либо отомрёт (выд. нами)… Существующее общество для борьбы с преступлениями нуждается в сложном аппарате административных и судебных органов. В коммунистическом обществе это будет упрощено, и хотя общество в этих условиях самодисциплинируется и всё благополучно приводится в соответствие с разумной жизнью, некоторые государственные функции будут необходимы (выд. нами)…> (К. Маркс Ф. Энгельс Сочинения, т. 2,стр 535).

[7] ПРЕДИСЛОВИЕ К НЕМЕЦКОМУ ИЗДАНИЮ 1872 ГОДА

Союз коммунистов, международная рабочая организация, которая при тогдашних условиях, разумеется, могла быть только тайной, на конгрессе, состоявшемся в ноябре 1847 г. в Лондоне, поручила нижеподписавшимся выработать предназначенную для опубликования развернутую теоретическую и практическую программу партии. Так возник нижеследующий "Манифест", рукопись которого была отправлена для напечатания в Лондон за несколько недель до февральской революции. Опубликованный впервые по-немецки, "Манифест" выдержал на этом языке в Германии, Англии и Америке по крайней мере двенадцать различных изданий. На английском языке он впервые появился в 1850 г. в Лондоне в "Red Republican", в переводе мисс Элен Макфарлин, затем в 1871 г. не меньше чем в трех различных переводах в Америке. На французском языке он впервые вышел в Париже незадолго до июньского восстания 1848 г. и недавно -- в нью-йоркском "Socialiste". Подготовляется новый перевод. На польском языке он появился в Лондоне вскоре после первого немецкого издания. На русском -- в Женеве в шестидесятых годах. На датский язык он был переведен тоже вскоре поело своего выхода в свет.

Как ни сильно изменились условия за последние двадцать пять лет, однако развитые в этом "Манифесте" общие основные положения остаются в целом совершенно правильными и в настоящее время. В отдельных местах следовало бы внести кое-какие исправления.

Практическое применение этих основных положений, как гласит сам "Манифест", будет повсюду и всегда зависеть от существующих исторических условий, и поэтому революционным мероприятиям, предложенным в конце II раздела, отнюдь не придается самодовлеющего значения. В настоящее время это место во многих отношениях звучало бы иначе. Ввиду огромного развития крупной промышленности за последние двадцать пять лет и сопутствующего ему развития партийной организации рабочего класса; ввиду практического опыта сначала февральской революции, а потом, в еще большей мере, Парижской Коммуны, когда впервые политическая власть в продолжение двух месяцев находилась в руках пролетариата, эта программа теперь местами устарела. В особенности Коммуна доказала, что "рабочий класс не может просто овладеть готовой государственной машиной и пустить ее в ход для своих собственных целей" (см. "Гражданская война во Франции. Воззвание Генерального Совета Международного Товарищества Рабочих", немецкое издание, стр. 19, где эта мысль развита полнее). Далее, понятно само собой, что критика социалистической литературы для настоящего времени является неполной, так как она доведена только до 1847 года; так же понятно, что замечания об отношении коммунистов к различным оппозиционным партиям (раздел IV), если они в основных чертах правильны и для сегодняшнего дня, то все же для практического осуществления устарели уже потому, что политическое положение совершенно изменилось и большинство перечисленных там партий стерто историческим развитием с лица земли.

Однако "Манифест" является историческим документом, изменять который мы уже не считаем себя вправе. Быть может, следующее издание удастся снабдить введением, обхватывающим промежуток от 1847 г. до наших дней; настоящее издание было предпринято настолько неожиданно для нас, что у нас не было времени для этой работы.

Карл Маркс, Фридрих Энгельс

Лондон, 24 июня 1872 г.

ПРЕДИСЛОВИЕ К АНГЛИЙСКОМУ ИЗДАНИЮ 1888 ГОДА

"Манифест" был опубликован в качестве программы Союза коммунистов -- рабочей организации, которая сначала была исключительно немецкой, а затем международной организацией и, при существовавших на континенте до 1848 г. политических условиях, неизбежно должна была оставаться тайным обществом. На конгрессе Союза, состоявшемся в ноябре 1847 г. в Лондоне, Марксу и Энгельсу было поручено подготовить предназначенную для опубликования развернутую теоретическую и практическую программу партии. Эта работа была завершена в январе 1848 г., и рукопись на немецком языке была отослана для издания в Лондон за несколько недель до французской революции, начавшейся 24 февраля. Французский перевод вышел в Париже незадолго до июньского восстания 1848 года. Первый английский перевод, сделанный мисс Элен Макфарлин, появился в "Red Republican" Джорджа Джулиана Гарни в Лондоне в 1850 году. Вышли в свет также датское и польское издания.

Поражение парижского июньского восстания 1848 г.- этой первой крупной битвы между пролетариатом и буржуазией -- на некоторое время вновь отодвинуло социальные и политические требования рабочего класса Европы на задний план. С тех пор борьбу за власть снова, как и до февральской революции, вели между собой только различные группы имущего класса; рабочий класс был вынужден бороться за политическую свободу действий и занять позицию крайнего крыла радикальной части буржуазии. Всякое самостоятельное пролетарское движение, поскольку оно продолжало подавать признаки жизни, беспощадно подавлялось. Так, прусской полиции удалось выследить Центральный комитет Союза коммунистов, находившийся в то время в Кельне. Члены его были арестованы и после восемнадцатимесячного тюремного заключения были преданы суду в октябре 1852 года. Этот знаменитый "Кельнский процесс коммунистов" продолжался с 4 октября по 12 ноября; из числа подсудимых семь человек были приговорены к заключению в крепости на сроки от трех до шести лет. Непосредственно после приговора Союз был формально распущен оставшимися членами. Что касается "Манифе- ста", то он, казалось, был обречен с этих пор на забвение.

Когда рабочий класс Европы опять достаточно окреп для нового наступления на господствующие классы, возникло Международное Товарищество Рабочих. Но это Товарищество, образовавшееся с определенной целью -- сплотить воедино весь борющийся пролетариат Европы и Америки, не могло сразу провозгласить принципы, изложенные в "Манифесте". Программа Интернационала должна была быть достаточно широка для того, чтобы оказаться приемлемой и для английских тред-юнионов и для последователей Прудона во Франции, Бельгии, Италии и Испании, и для лассальянцев3 в Германии. Маркс, написавший эту программу так, что она должна была удовлетворить все эти партии, всецело полагался на интеллектуальное развитие рабочего класса, которое должно было явиться неизбежным плодом совместных действий и взаимного обмена мнениями. Сами по себе события и перипетии борьбы против капитала -- поражения еще больше, чем победы,-- неизбежно должны были довести до сознания рабочих несостоятельность различных излюбленных ими всеисцеляющих средств и подготовить их к более основательному пониманию действительных условий освобождения рабочего класса. И Маркс был прав. Когда в 1874 г. Интернационал прекратил свое существование, рабочие были уже совсем иными, чем при основании его в 1864 году. Прудонизм во Франции и лассальянство в Германии дышали на ладан, и даже консервативные англий- ские тред-юнионы, хотя большинство из них уже задолго до этого порвало связь с Интернационалом, постепенно приближались к тому моменту, когда председатель их конгресса4, происходившего в прошлом году в Суонси, смог сказать от их имени: "Континентальный социализм больше нас не страшит". Действительно, принципы "Манифеста" получили значительное распространение среди рабочих всех стран.

Таким образом, и сам "Манифест" вновь выдвинулся на передний план. После 1850 г. немецкий текст переиздавался несколько раз в Швейцарии, Англии и Америке. В 1872 г. он был переведен на английский язык в Нью-Йорке и напечатан там в "Woodhull and Claflin's Weekly". С этого английского текста был сделан и напечатан в нью-йоркском "Le Socialiste" французский перевод. После этого в Америке появилось по меньшей мере еще два в той или иной степени искаженных английских перевода, причем один из них был переиздан в Англии. Первый русский перевод, сделанный Бакуниным, был издан около 1863 г. типографией герценовского "Колокола" в Женеве; второй, принадлежащий героической Вере Засулич, вышел тоже в Женеве в 1882 году. Новое датское издание появилось в "Socialdemokratisk Bibliothek" в Копенгагене в 1885 году; новый французский перевод -- в парижском "Le Socialiste" в 1886 году. С этого последнего был сделан испанский перевод, опубликованный в Мадриде в 1886 году. О повторных немецких изданиях не приходится и говорить, их было по меньшей мере двенадцать. Армянский перевод, который должен был быть напечатан в Константинополе несколько месяцев тому назад, как мне передавали, не увидел света только потому, что издатель боялся выпустить книгу, на которой стояло имя Маркса, а переводчик не согласился выдать "Манифест" за свое произведение. О позднейших переводах на другие языки я слышал, но сам их не видел. Таким образом, история "Манифеста" в значительной степени отражает историю современного рабочего движения; в настоящее время он несомненно является самым распространенным, наиболее международным произведением всей социалистической литературы, общей программой, признанной миллионами рабочих от Сибири до Калифорнии.

И все же, когда мы писали его, мы не могли назвать его социалистическим манифестом. В 1847 г. под именем социалистов были известны, с одной стороны, приверженцы различных утопических систем: оузнисты в Англии, фурьеристы во Франции, причем и те и другие уже выродились в чистейшие секты, постепенно вымиравшие; с другой стороны, -- всевозможные социальные знахари, обещавшие, без всякого вреда для капитала и прибыли, устранить все социальные бедствия с помощью всякого рода заплат. В обоих случаях это были люди, стоявшие вне рабочего движения и искавшие поддержки скорее у "образованных" классов. А та часть рабочего класса, которая убедилась в недостаточности чисто политических переворотов и провозглашала необходимость коренного переустройства общества, называла себя тогда коммунистической. Это был грубоватый, плохо отесанный, чисто инстинктивный вид коммунизма; однако он нащупывал самое основное и оказался в среде рабочего класса достаточно сильным для того, чтобы создать утопический коммунизм: во Франции -- коммунизм Кабе, в Германии -- коммунизм Вейтлинга. Таким образом, в 1847 г. социализм был буржуазным движением, коммунизм -- движением рабочего класса. Социализм, по крайней мере на континенте, был "респектабельным", коммунизм -- как раз наоборот. А так как мы с самого начала придерживались того мнения, что "освобождение рабочего класса может быть делом только самого рабочего класса", то для нас не могло быть никакого сомнения в том, какое из двух названий нам следует выбрать. Более того, нам и впоследствии никогда не приходило в голову отказываться от него.

Хотя "Манифест" -- наше общее произведение, тем не менее я считаю своим долгом констатировать, что основное положение, составляющее его ядро, принадлежит Марксу. Это положение заключается в том, что в каждую историческую эпоху преобладающий способ экономического производства и обмена и необходимо обусловливаемое им строение общества образуют основание, на котором зиждется политическая история этой эпохи и история ее интеллектуального развития, основание, исходя из которого она только и может быть объяснена; что в соответствии с этим вся история человечества (со времени разложения первобытного родового общества с его общинным земле- владением) была историей борьбы классов, борьбы между эксплуатирующими и эксплуатируемыми, господствующими и угнетенными классами; что история этой классовой борьбы в настоящее время достигла в своем развитии той ступени, когда эксплуатируемый и угнетаемый класс -- пролетариат -- не может уже освободить себя от ига эксплуатирующего и господствующего класса -- буржуазии, -- не освобождая вместе с тем раз и навсегда всего общества от всякой эксплуатации, угнетения, классового деления и классовой борьбы.

К этой мысли, которая, по моему мнению, должна для истории иметь такое же значение, какое для биологии имела теория Дарвина, оба мы постепенно приближались еще за несколько лет до 1845 года. В какой мере мне удалось продвинуться в этом направлении самостоятельно, лучше всего показывает моя работа "Положение рабочего класса в Англии"5. Когда же весной 1845 г. я вновь встретился с Марксом в Брюсселе, он уже разработал эту мысль и изложил ее мне почти в столь же ясных выражениях, в каких я привел ее здесь.

Следующие строки я привожу из нашего совместного предисловия к немецкому изданию 1872 года:

"Как ни сильно изменились условия за последние двадцать пять лет, однако развитые в этом "Манифесте" общие основные положения остаются в целом совершенно правильными и в настоящее время. В отдельных местах следовало бы внести кое-какие исправления. Практическое применение этих основных положений, как гласит сам "Манифест", будет повсюду и всегда зависеть от существующих исторических условий, и поэтому революционным мероприятиям, предложенным в конце II раздела, отнюдь не придается самодовлеющего значения. В настоящее время это место во многих отношениях звучало бы иначе. Ввиду огромного развития крупной промышленности с 1848 г.6 и сопутствующего ему улучшения и роста7 организации рабочего класса; ввиду практического опыта сначала февральской революции, а потом, в еще большей мере, Парижской Коммуны, когда впервые политическая власть в продолжение двух месяцев находилась в руках пролетариата, эта программа теперь местами устарела. В особенности Коммуна доказала, что "рабочий класс не может просто овладеть готовой государственной машиной и пустить ее в ход для своих собственных целей" (см. "Гражданская война во Франции; воззвание Генерального Совета Международного Товарищества Рабочих". Лондон, издательство Трудов, 1871, стр. 15, где эта мысль развита полнее). Далее, понятно само собой, что критика социалистической литературы для настоящего времени является неполной, так как она доведена только до 1847 года; так же понятно, что замечания об отношении коммунистов к различным оппозиционным партиям (раздел IV), если они в основных чертах правильны и для сегодняшнего дня, то все же для практического осуществления устарели уже потому, что политическое положение совершенно изменилось и большинство перечисленных там партий стерто историческим развитием с лица земли.

Однако "Манифест" является историческим документом, изменять который мы уже не считаем себя вправе".

Предлагаемый перевод сделан г-ном Самюэлом Муром, переводчиком большей части "Капитала" Маркса. Мы просмотрели его совместно, и я добавил несколько пояснительных примечаний исторического характера.

Фридрих Энгельс

Лондон, 30 января 1888 г. https://1917.com/Marxism/Manifesto/Preambule.html

[8] Й. Шумпеттер «Капитализм, Социализм и Демократия». С. 19. http://www.libertarium.ru/

[9] И.В. Сталин ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ СОЦИАЛИЗМА В СССР. М. Госполитиздат. 1952. Участникам экономической дискуссии. С. 8-9.

[10] Частный вектор ошибки глобализации СКЦ-1

[11] Й. Шумпеттер «Капитализм, Социализм и Демократия». С. 65-66. http://www.libertarium.ru/

[12] В ноябре 1842 — августе 1844 года Энгельс жил в Великобритании, где работал в конторе бумагопрядильной фабрики в Манчестере, совладельцем которой был его отец. С1850 был управляющим и совладельцем манчестерской ткацкой фабрики «Эрмен и Энгельс»,  вплоть до 1870 гг., когда прекратил свою бизнес-деятельность и переехал поближе к другу – в Лондон.

«Живя в Манчестере,— писал Энгельс впоследствии,— я, что называется, носом натолкнулся на то, что экономические факты, которые до сих пор в исторических сочинениях не играют никакой роли или играют жалкую роль, представляют, по крайней мере для современного мира, решающую историческую силу; что они образуют основу, на которой возникают современные классовые противоположности; что эти классовые противоположности во всех странах, где они благодаря крупной промышленности достигли полного развития, следовательно, особенно в Англии, в свою очередь составляют основу для формирования политических партий, для партийной борьбы и тем самым для всей политической истории» (Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., т. 21, с. 220). Эти мысли были изложены в работе Энгельса «Наброски к критике политической экономии» (ноябрь 1843 года, опубликованы в феврале 1844 года в журнале «Deutsch-Französische Jahrbucher», изд. К. Марксом и А. Руге в Париже), в трёх статьях «Положение Англии» (январь — март 1844 год, опубликованы в том же журнале и в немецко- парижской газете «Vorwärts»), а так же в книге «Положение рабочего класса в Англии» (сентябрь 1844 — март 1845, изд.— Лейпциг, 1845).

«Наброски...» — наиболее значительное произведение манчестерского периода, первая работа, в которой с позиций революционного пролетариата, коммунизма и диалектики Энгельса, исходя из понимания исторически преходящего характера частной собственности, этой основы буржуазного общества, подверг критике буржуазную политэкономию и вместе с тем капиталистическим способ производства. Работа оказала большое влияние на Маркса, который считал её гениальной. По определению В. И. Ленина, Энгельс в ней с точки зрения социализма рассмотрел основные явления буржуазной экономики как необходимые следствия частной собственности.

               Анализируя в книге «Положение рабочего класса в Англии» социальные последствия промышленной революции, Энгельс пришёл к открытию диалектики производительных сил и производственных отношений. Он выдвинул здесь положение о необходимости соединения социализма с рабочим движением. В этой книге, по словам Ленина, «Энгельс первый сказал, что пролетариат не только страдающий класс... А борющийся пролетариат сам поможет себе» (Ленин В. И., ПСС, т. 2, с. 9).

[13] Жан-Шарль-Леонар Симонд де Сисмонди (фр. Jean Charles Léonard Simonde de Sismondi; 9 мая 1773, Женева — 25 июня 1842, там же) — швейцарский экономист и историк, один из основоположников политической экономии. Первооткрыватель цикличности экономического развития. Сисмонди считал политическую экономию наукой, которая имеет дела с человеческой природой, а не с экономическими отношениями. Он сторонник трудовой теории стоимости, согласно которой стоимость товара определяется затратами труда его производства. Он яро отстаивал точку зрения, противоположную господствующей экономической теории, утверждая, что государство обязано оказывать воздействие на экономику. Его основным доводом в пользу государственной интервенции было то, что прежде, чем на рынке установится равновесная цена, населению придётся пройти через страдания, поэтому правительство обязано сгладить переходный период.

Сисмонди выступал в защиту мелкого капиталистического производства и одновременно резко критиковал противоречия капитализма, порождаемые крупным капиталом. Обосновывал возможности гармонии общественных интересов именно на базе развития мелкого предпринимательства, в чём видел способ разрешения противоречий капитализма. Сисмонди говорил об ограблении рабочего при капитализме и считал, что заработная плата должна быть равна всей стоимости продукта труда рабочего. Вместе с тем он признаёт, что заработная плата рабочих стремится к прожиточному минимуму. Критические высказывания Сисмонди относительно капитализма часто цитировались социалистами, в том числе Марксом в манифесте Коммунистической партии.

[14] «В той мере, в какой современный социализм, - писал Ф.Энгельс в предисловии от 23 октября 1884 к немецкому изданию, –   независимо от направления, исходит из буржуазной В той мере, в какой современный социализм, независимо от направления, исходит из буржуазной политической эко­номии, он почти без исключения примыкает к теории стои­мости Рикардо. Из обоих положений, которые Рикардо провозгласил в 1817 г. на первых же страницах своих «Prin­ciples» [«Начал политической экономии и податного обложения»]: 1) что стоимость всякого товара определяется единственно и исключительно количеством труда, необходимого на его производство, и 2) что продукт всего общественного труда делится между тремя классами: землевладельцами (рента), капиталистами (прибыль) и рабочими (заработная плата), — из этих обоих положений в Англии уже с 1821 г. делались социалистические выводы, и притом подчас с такой остротой и решительностью, что литература эта, в настоящее время почти совершенно забытая и в большей своей части вновь открытая лишь Марксом, оставалась непревзойденной до появления «Капитала». Но об этом в другой раз. Когда поэтому Родбертус в 1842 г., в свою очередь, сделал социалистические выводы из вышеприведенных положений, то для немца это было тогда, конечно, весьма значительным шагом вперед, но сойти за новое открытие сие могло разве только в Германии. В своей критике Прудона, страдавшего таким же самомнением, Маркс показал, как мало нового было в таком применении теории Рикардо.

«Кто хоть мало-мальски знаком с развитием политической экономии в Англии,—говорит Маркс,—тот не может не знать, что в разное время почти все социалисты этой страны делали уравнительные (т. е. социалистические) выводы из рикардовской теории. Мы могли бы указать г. Прудону на «Политическую экономию» Гопкинса, 1822; на сочинения: Вильяма Томпсона «Ап Inquiry into the Principles of the Distribution of Wealth, most conductive to Human Happiness», 1824 [«Исследование принципов распределения богатства, вернее всего ведущих к человеческому счастью»]; Т. Р. Эдмондса «Practical, Moral and Political Economy», 1828 [«Практическая, моральная и политическая экономия»], и т. д., и т. д. и еще четыре страницы названий таких работ. Приведем слова одного только английского коммуниста, г. Брэя. Мы выпишем главнейшие места из его замечательного произведения «Labour’ s Wrongs and Labour’s Remedy», Leeds 1839 [«Бедствия рабочего класса и средства исцеления от них»]». Одних только цитат из Брэя, приведенных далее Марксом, достаточно для устранения значительной части претензий Родбертуса на приоритет. В то время Маркс еще ни разу не бывал в читальном зале Британского музея. Кроме книг парижской и брюссельской библиотек и моих книг и выписок, он просмотрел только те книги, которые можно было достать в Манчестере во время нашей совместной шестинедельной поездки в Англию летом 1845 г. В 40-х годах, следовательно, литература, о которой идет речь, отнюдь не была еще так недоступна, как теперь. И если она все-таки оставалась все время неизвестной Родбертусу, то он этим обязан исключительно своей прусской провинциальной ограниченности. Он подлинный основатель специфически прусского социализма…»

[15] Интересно  мнение члена Безансонской академии Бланки по поводу книги П.-Ж. Прудона «Собственность это кража?»: <… ваша книга представляет научную диссертацию, но отнюдь не манифест поджигателя. Ваш стиль слишком возвышен для того, чтобы служить когда-либо тем безумцам, которые при помощи ударов камня решают на улицах величайшие проблемы нашего социального строя. Но берегитесь, милостивый государь, чтобы они не явились помимо вас искать материала в вашем громадном арсенале и чтобы ваша могучая метафизика не попала в руки какого-нибудь софиста, который станет комментировать ее перед голодной аудиторией, ибо выводом из этого будет грабеж …> См. П.-Ж. Прудон «Что такое собственность? или Исследование о принципе права и власти; Бедность как экономический принцип; Порнократия, или Женщины в настоящее время / Подгот. текста и коммент. В. В. Сапова. — М.: Республика, 1998 —367 с. — (Б-ка этической мысли). С. 12 https://docs.yandex.ru/docs/view?tm=1742498099&tld=ru&lang=ru&name=Прудон%20П.Ж._%20Что%20такое%20собственность.(1998).pdf&text=пьер%20жозеф%20прудон%20что%20такое%20собственность&url=https%3A%2F%2Fpubl.lib.ru%2FARCHIVES%2FB%2F%27%27Biblioteka_eticheskoy_mysli%27%27_(seriya)%2F%25CF%25F0%25F3%25E4%25EE%25ED%2520%25CF.%25C6._%2520%25D7%25F2%25EE%2520%25F2%25E0%25EA%25EE%25E5%2520%25F1%25EE%25E1%25F1%25F2%25E2%25E5%25ED%25ED%25EE%25F1%25F2%25FC.(1998).

[16] «В той мере, в какой современный социализм, - писал Ф.Энгельс в предисловии от 23 октября 1884 к немецкому изданию, –   независимо от направления, исходит из буржуазной В той мере, в какой современный социализм, независимо от направления, исходит из буржуазной политической экономии, он почти без исключения примыкает к теории стоимости Рикардо.

[17] Частный вектор ошибки глобализации

[18] См. Эберхард Чихон. Банкир и власть.  https://www.phantastike.com/politics/banker_and_power/djvu/view/ С. 11-12.

[19] https://revolucia.ru/krgotspr.htm

[20] Ф.Энгельса и К. Маркса

[21]

[22] «... Попробуйте подставить вместо юнкерско-капиталистического, вместо помещи-чье-капиталистического государства, государство революционно-демократическое, т. е. революционно разрушающее всякие привилегии, не боящееся революционно осуществлять самый полный демократизм? Вы увидите, что государственно-монополистический капитализм при действительно революционно-демократическом государстве неминуемо, неизбежно означает шаг к социализму.

... Ибо социализм есть не что иное, как ближайший шаг вперед от государственно-капиталистической монополии.

... Государственно-монополистический капитализм есть полнейшая материальная подготовка социализма, есть преддверие его, есть та ступенька исторической лестницы, между которой (ступенькой) и ступенькой, называемой социализмом, никаких промежуточных ступеней нет» (стр. 27 и 28) *.

Заметьте, что это писано при Керенском, что речь идет здесь не о диктатуре пролетариата, не о социалистическом государстве, а о «революционно-демократическом». Неужели не ясно, что, чем выше мы поднялись над этой политической ступенькой, чем полнее мы воплотили в Советах социалистическое государство и диктатуру пролетариата, тем менее нам позволительно бояться «государственного капитализма»? Неужели не ясно, что в материальном, экономическом, производственном смысле мы еще в «преддверии» социализма не находимся? И что иначе, как через это, не достигнутое еще нами, «преддверие», в дверь социализма не войдешь?..

Крайне поучительно еще следующее обстоятельство.

Когда мы спорили в ЦИК с товарищем Бухариным, он заметил, между прочим: в вопросе о высоких жалованьях специалистам «мы» «правее Ленина», ибо никакого отступления от принципов здесь не видим, памятуя слова Маркса, что при известных условиях рабочему классу всего целесообразнее было бы «откупиться от этой банды» 86 (именно от банды капиталистов, т. е. выкупить у буржуазии землю, фабрики, заводы и прочие средства производства).

Это чрезвычайно интересное замечание...

... Вдумайтесь в мысль Маркса.

Дело шло об Англии 70-х годов прошлого века, о кульминационном периоде домонополистического капитализма, о стране, в которой тогда всего меньше было военщины и бюрократии, о стране, в которой тогда всего более было возможностей «мирной» победы социализма в смысле «выкупа» буржуазии рабочими. И Маркс говорил: при известных условиях рабочие вовсе не откажутся от того, чтобы буржуазию выкупить. Маркс не связывал себе - и будущим деятелям социалистической революции - рук насчет форм, приемов, способов переворота, превосходно понимая, какая масса новых проблем тогда встанет, как изменится вся обстановка в ходе переворота, как часто и сильно будет она меняться в ходе переворота.

Ну, а у Советской России после взятия власти пролетариатом, после подавления военного и саботажнического сопротивления эксплуататоров - неужели не очевидно, что некоторые условия сложились по типу тех, которые могли бы сложиться полвека тому назад в Англии, если бы она мирно стала тогда переходить к социализму? Подчинение капиталистов рабочим в Англии могло бы тогда быть обеспечено следующими обстоятельствами: 1) полнейшим преобладанием рабочих, пролетариев в населении, вследствие отсутствия крестьянства (в Англии в 70-х годах были признаки, позволявшие надеяться на чрезвычайно быстрые успехи социализма среди сельских рабочих); 2) превосходной организованностью пролетариата в профессиональных союзах (Англия была тогда первою в мире страной в указанном отношении); 3) сравнительно высокой культурностью пролетариата, вышколенного вековым развитием политической свободы; 4) долгой привычкой великолепно организованных капиталистов Англии -

тогда они были наилучше организованными капиталистами из всех стран мира (теперь это первенство перешло к Германии) - к решению компромиссом политических и экономических вопросов. Вот в силу каких обстоятельств могла тогда явиться мысль о возможности мирного подчинения капиталистов Англии ее рабочим.

У нас это подчинение в данный момент обеспечено известными конкретными посылками (победой в октябре и подавлением с октября по февраль военного и саботажнического сопротивления капиталистов). У нас, вместо полнейшего преобладания рабочих, пролетариев, в населении и высокой организованности их, фактором победы явилась поддержка пролетариев беднейшим и быстро разоренным крестьянством. У нас, наконец, нет ни высокой культурности, ни привычки к компромиссам. Если продумать эти конкретные условия, то станет ясно, что мы можем и должны добиться теперь соединения приемов беспощадной расправы с капиталистами некультурными, ни на какой «государственный капитализм» не идущими, ни о каком компромиссе не помышляющими, продолжающими срывать спекуляцией, подкупом бедноты и пр. советские мероприятия, с приемами компромисса или выкупа по отношению к культурным капиталистам, идущим на «государственный капитализм», способным проводить его в жизнь, полезным для пролетариата в качестве умных и опытных организаторов крупнейших предприятий, действительно охватывающих снабжение продуктами десятков миллионов людей.

Бухарин - превосходно образованный марксист-экономист. Поэтому он вспомнил, что Маркс был глубочайше прав, когда учил рабочих важности сохранить организацию крупнейшего производства именно в интересах облегчения перехода к социализму и полной допустимости мысли о том, чтобы хорошо заплатить капиталистам, выкупить их, ежели (в виде исключения: Англия была тогда исключением) обстоятельства сложатся так, что заставят капиталистов мирно подчиниться и культурно, организованно перейти к социализму на условии выкупа.

В.И. Ленин «О государственно-монополистическом капитализме»

[23] Не надо ставить Иосифа Виссарионовича в ряды просто правителей, даже величайших, как это делают некоторые современные «системные» государтственники-патриоты, сознательно затушёвывая классовая сущность его правления. Сталин – это, прежде всего, большевик, которого «выбрало время» стать преемником Ленина, в целях строительства социализма-первой, низшей фазы коммунизма, с чем он блестяще справился, несмотря на последствия гражданской войны и нападение Германии. Это он подтвердил в своей работе "Экономические проблемы социализма". Начало перехода к коммунизму он так и не увидел, а его преемники оппортунисты, ревизионисты и уцелевшие троцкисты сделали все, чтобы оболгать и опошлить его наследие и не допустить в СССР настоящего, а не «хрущевски-пошлой», примитивной пародии на строительство коммунизма.
А коммунизм, в его предвидимом Ф. Энгельсом виде всё-таки получился в КНДР и на Кубе, что подтвердил высказанный Сталиным в его последнем теоретическом труде тезис о том, что качественно, степень достижения коммунистических отношений не может зависеть от количественных капиталистических показателей эффективности (прибыльности) производства. Он (коммунизм) начинает появляться тогда, когда у трудящихся появляется свободное время для саморазвития, и начинает расти сознательность не в смысле желания «больше хапнуть», а в смысле роста их творческого потенциала и потребности сделать ещё больше и ещё лучше для всего общества, а не для лукавой цифири в отчёте о выполнении плана в штуках, тоннах, метрах и т.п.
Вот чего хотел Сталин, и что получилось у «северокорейских и кубинских товарищей», и то что не получилось у нас, ввиду тяжелого культурно-исторического наследия, и того, что мы были первые и шли во многом «на ощупь», без должного теоретического предвидения (предуказания-предикции). При этом, в марксистско-ленинской теории и практике строительства коммунизма (социализма как первой фазы) нет критериев маленькая или большая, там применяются другие критерии... Другое дело, что находясь «под крылом» СССР (КНР как в случае с КНДР) они смогли достаточно развиться и уцелеть, но это доказывает лишь то, что если бы СССР не свернул со сталинского курса он бы сейчас был державой номер один и задавал бы тон преобразованию всего человечества, в отличие от нынешней политики выживания в стае империалистических хищников и их суггестеров.

               За 30 последних лет в КНДР, находясь под санкциями, увеличила население на 25 процентов. А Россия находясь в капиталистическом раю потеряла 35,5 миллионов россиян, по словам Чубайса, не вписавшихся в рыночную экономику. Коренные жители России продолжают ускоренными темпами вымирать. Чтобы скрыть демографическую катастрофу в РФ завозятся миллионы мигрантов.

[24] Й. Шумпеттер «Капитализм, Социализм и Демократия». С. 30-31. http://www.libertarium.ru/

Источник