Если систематически применять антиэкстремистские законы, то сядут все

Словарь иностранных слов определяет слово «экстремизм» как приверженность к крайним взглядам и мерам. В языке официальной советской публицистики это слово употреблялось исключительно в контексте зарубежных событий. В современной России «экстремизмом» называют все — от терактов и политического инакомыслия до обсуждения в соцсетях вопросов закрытия поликлиник и детсадов. О широте и необъятности российского понимания экстремизма — Александр Верховский, директор информационно-аналитического центра «Сова», который занимается в том числе и исследованием правоприменения антиэкстремистского законодательства.

— Закон о противодействии экстремистской деятельности, принятый в 2002 году, был существенно расширен в 2006-м, и одним из инициаторов этих изменений был депутат Александр Гуров, который когда-то возглавлял 6-й отдел МВД по борьбе с организованной преступностью (Гуров был героем известных публикаций Юрия Щекочихина «Лев готовится к прыжку» и «Лев прыгнул» в «Литературной газете» о борьбе с оргпреступностью в СССР)…

— Это теперь уже не очень важно, кто был автором, потому что этот закон всегда курировало правовое управление президентской администрации, и никакой депутатской отсебятины там нет.

— Мне кажется, что с 2006-го этот закон фактически стал репрессивным оружием, в том числе против инакомыслящих.

— Нет, эти изменения не повлияли так радикально. Просто вначале закон применялся довольно мало. В нем очень туманные формулировки, и поэтому всем — и следователям, и прокурорам, и полиции — было непонятно, как с этим иметь дело, но постепенно научились, и машина разогналась.

Согласно определению, которое дано в законе, экстремистская деятельность бывает уголовной и не уголовной. Уголовная — это, во-первых, насильственные преступления, которые совершаются по мотивам национальной, религиозной, политической ненависти. Соответственно, туда попадают все физические нападения, совершенные по мотивам ненависти, то есть реальные расистские нападения. Лет пять назад это и был основной мотив антиэкстремистского правоприменения.

Второе, что попадает под уголовную ответственность, — это «пропагандистские» статьи. Это ст. 282 УК (возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства. — Е.М.) это ст. 280 УК (публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности. — Е. М.) и плюс новые статьи, которые пока еще применяются очень штучно — это про сепаратизм, про оправдание нацизма, про оскорбление религиозных чувств. Сюда же подпадает всякий идейный вандализм, осквернение памятников и т.д. Раньше приговоров «по пропаганде» было не очень много, сейчас, наоборот, все больше и больше, и она уже далеко обогнала приговоры за насильственные преступления по мотивам ненависти (в 2014 году «за пропаганду» было осуждено 169 человек, а за насилие — 59; только за первые три месяца 2015 года «за пропаганду» осуждены 46 человек, за насилие — 7. — Е. М.).

Дальше идут административные наказания за рисование свастики в разных местах и за распространение запрещенных экстремистских материалов. Тут точный объем дел неизвестен, поскольку это административные дела, они становятся известны далеко не всегда, вроде как мелочовка, не всегда о них пишут.

Еще могут запрещать организации как экстремистские или как террористические. Процедура на самом деле одна и та же. Списки запрещенных организаций уже тоже довольно длинные и довольно пестрые по составу. Там есть радикальные исламистские организации, причем есть и настоящие террористы, и совсем не террористы; есть разного рода неонацистские группы и всякая разная экзотика вроде религиозного объединения «Орда». («Орда» пропагандирует исцеление от любых заболеваний посредством общения с «духами святых отцов». — Е. М.) За членство в этих организациях тоже полагается уголовная ответственность, и по отношению к некоторым из них она действительно систематически применяется. Но почему-то не ко всем. Больше всего приговоров за членство в запрещенной организации — исламистской партии «Хизб ут-Тахрир», поскольку эта партия действительно широко распространена, несмотря на свое нелегальное состояние. «Хизб ут-Тахрир» была запрещена как террористическая организация, притом что она никак не террористическая, они не занимаются терроризмом, но взгляды у них действительно радикальные.

С другой стороны, например, никого не преследуют за членство в некоторых запрещенных неонацистских организациях. Скажем, «Славянский союз» Дмитрия Демушкина был запрещен. Он благополучно переименовался в «Славянскую силу» и продолжил свою жизнь дальше. Никого не привлекали. В некоторых регионах запрещены «Свидетели Иеговы», и уже уголовные дела были по этому поводу. Совершенно мирное мусульманское течение «Последователи Саида Нурси» (Саид Нурси — турецкий исламский богослов XX века. — Е. М.) тоже почему-то запрещено, и тоже есть уголовные дела.

Запрещение материалов — это огромный массив. Список запрещенных материалов приближается к 2900 пунктам. Среди них большинство составляют разного рода расистские материалы и материалы каких-то боевых исламистов («Имарат Кавказ» и прочее), но очень много совершенно напрасно запрещенных фильмов и текстов.

Поскольку запрещали очень много всего, то следующая возникшая схема правоприменения — запрет в интернете. Потому что материал-то, может быть, и запрещенный, но в интернете он все равно есть. Отсюда и возникла тема блокировок доступа в интернете.

«Целенаправленная передача отрицательных оценок…»

— На сайте «Совы» есть рубрика «Неправомерный антиэкстремизм»…

— Процветающая, к сожалению.

— Я посмотрела список за июнь. Думаю, что конкретные примеры из этого списка дадут наглядное представление, как в России применяется антиэкстремистское законодательство. Вот, например, председатель Татарского общественного центра Рафис Кашапов обвиняется по 282-й за то, что опубликовал в открытом доступе на своей странице «ВКонтакте» четыре материала по Крыму и Украине. Признаки преступления усмотрены на основании экспертизы, которая обнаружила в текстах «языковые средства для целенаправленной передачи отрицательных оценок русских, российской власти, Владимира Путина по принципам «отношения к нации». Что значит «языковые средства для целенаправленной передачи отрицательных оценок»?

— С точки зрения здравого смысла и с точки зрения Верховного суда, который в 2011 году принял довольно здравое постановление о том, как надо применять в уголовной сфере антиэкстремистское законодательство, экспертизы, то есть специальные знания каких-то ученых, должны привлекаться тогда, когда это необходимо. А в норме сам следователь без экспертизы должен понять, есть нарушение закона или нет. Но на практике получается иначе: экспертиза делается во всех случаях, если дело связанно с антиэкстремистским законодательством.

Поскольку по закону эксперта нельзя спрашивать, есть там нарушение закона или нет, то следователь задает эксперту очень странные вопросы, а эксперт, в свою очередь, дает очень странные ответы, например, тот, который вы процитировали. Это нужно для того, чтобы следователь потом сказал, что вот на основании заключения эксперта я, следователь, делаю заключение, что Рафиз Кашапов возбуждал ненависть к русским и к властям Российской Федерации, допустим, в лице лично президента Путина. И здесь уже наступает уголовная ответственность.

— А как в названных текстах Кашапов оценивал Владимира Путина?

— Что он империалист, захватил Крым… Ругать Путина — не экстремизм. Экстремизм по отношению лично к Путину — это разве что обвинять его самого в экстремизме. Вот это может быть расценено как экстремизм, потому что один из пунктов определения экстремистской деятельности — это заведомо ложное обвинение должностного лица в преступной экстремистской деятельности.

— А откуда знать, что это заведомо ложное?

— Как в любом деле о клевете — доказывать, что обвиняемый точно знал. Например, если автор напишет, что президент собирается продать наши полезные ископаемые за бесценок Америке, а следователь докажет, что автор не мог не понимать, что он пишет чушь и приведет какое-то доказательство. Тогда это будет заведомо ложное обвинение должностного лица в предательстве национальных интересов. У нас такие истории бывали.

Осторожно: социальная группа!

— В июне стало известно об уголовном деле, возбужденном в Ростовской области в отношении 35-летней жительницы Таганрога по ч. 1 ст. 282 УК (возбуждение ненависти либо вражды по принадлежности к социальной группе). По версии следствия, женщина скачала в социальной сети «ВКонтакте» листовку с заголовком «А.С.А.В., или все менты ублюдки», распечатала на принтере 50 экземпляров и накануне Дня милиции расклеила на фонарных столбах. Сообщается, что по делу была проведена экспертиза, которая обнаружила в тексте листовки «высказывания побудительного характера, призывающие к враждебным действиям по отношению к сотрудникам полиции».

— Мы обыскались этих листовок, но не нашли, поэтому я не читал эту листовку. Если в ней написано что-нибудь вроде «Бей ментов, спасай Россию», то это может расцениваться по нашему закону как возбуждение ненависти к социальной группе — полиции.

— А полиция — это социальная группа?

— А у нас что хочешь социальная группа, потому что словосочетание в законе есть, а определения нет нигде. Не все слова в Уголовном кодексе должны иметь определения (например, слово «убийство» не имеет определения, но считается, что в целом и общем можно понять, когда это убийство, а когда это не убийство). Тут, видимо, тоже существует неявная отсылка на то, что есть общее понимание. А общего понимания на самом деле нет, в том числе и в науке. Поэтому де-факто социальной группой оказываются и полицейские, и местные власти, и еще что попало.

— В конце июня в Магаданской области избирательная комиссия вынесла предостережение партии РПР-ПАРНАС в связи с тем, что в подготовленной партией агитационной брошюре о незаконном обогащении представителей власти они обнаружили признаки возбуждения ненависти по отношению к социальной группе «чиновничество». А что «чиновничество» — это тоже социальная группа?

— Да, закон это позволяет. У нас была история, когда социальной группой оказались «гопники». Были осуждены конкретные бойцы, такие юные нацики. Видимо, когда их на допросе спросили: «Почему вы побили вот этих парней?» — те сказали: «Потому что они гопники». Их судили за преступление по мотивам ненависти к социальной группе «гопники».

Обложка брошюры о незаконном обогащении, в котором обнаружили признаки ненависти к социальной группе «чиновники»

То же самое и в определении экстремизма как «утверждении религиозного превосходства». Что такое утверждение религиозного превосходства? Например, «Свидетелей Иеговы» запретили за то, что они утверждали, что их религия натурально превосходит все остальные, все религии плохие, а у них хорошая.

— Кстати, о религии. Решением Тагилстроевского районного суда Нижнего Тагила Свердловской области в экстремистский список было включено видео «Иисус в исламе и в христианстве. Невинность христиан», размещенный на YouTube. В видео, как говорится в решении суда, «отрицается божественная природа Христа», и поэтому видеоматериал был признан экстремистским.

— Прокуроры очень серьезно воспринимают пункт про религиозное превосходство. Очень много случаев, когда все претензии сводятся именно к тому, что в тексте написано, что «наша религия лучше вашей». Хотя это вполне естественно для религиозных людей считать, что их религия лучше, иначе зачем же они в нее верят.

— Если экстремизмом считается «отрицаниеv божественной природы Христа», то тогда все атеисты тоже экстремисты?

— Тут не надо логику искать, ее тут нет. Есть много случаев, когда один и тот же предмет рассматривался в разных судах, и суды выносили противоположные решения. Это нормально, потому что понять этот закон невозможно, поэтому и решения суда субъективные.

Запрещенный Медведев

— Решением Котельнического районного суда Кировской области в список экстремистских материалов включена мусульманская книга «Толкование прекрасных имен Аллаха в свете Корана и Сунны» Саида ибн Али ибн Вахва аль-Кахтани. Какой экстремизм может быть в справочнике толкования имен?

— Как обычно запрещаются материалы? Это не значит, что прокурор в библиотеку ходит, ищет какую-то экстремистскую литературу. Обычно совсем не так. Просто у какого-то человека, проходящего по какому-то делу, изымают кучу литературы. Сотрудник прокуратуры выбирает оттуда какие-то материалы, которые ему кажутся перспективными в смысле их запретить. Дальше он отдает их какому-то эксперту. Эксперт тужится, что-то пишет. Прокурор потом это быстренько переписывает себе в заявление, несет в суд, суд это все проштамповывает. Чаще всего никакого ответчика в этом процессе нет вообще. И выбор может быть совершенно случайным. Попала какая-то книжка и попала, никто не вникал.

— Видимо, из той же серии и решение городского суда Асбеста о признании экстремистским материалом текста «План Даллеса по уничтожению СССР (России)», который распространялся в Асбесте в качестве листовок. Эксперты УФСБ по Свердловской области обнаружили в тексте информацию, направленную «на возбуждение ненависти и вражды по отношению к представителям государственной власти современной России». Мифический план по разложению морального облика советского человека включен в реальный список запрещенной литературы.

— Кто-то не очень умный в прокуратуре решил это сделать. А поскольку некому обжаловать это решение суда, то «План Даллеса» так и останется в этом списке. Вообще, этот список — просто неиссякаемый источник наслаждения. В нем много повторов, потому что суды никогда не читают этот список целиком. Кроме того, там масса текстов и видео, которые никак не атрибутированы. Написано: «Видео в файле с таким-то именем». Что в этом видео находится, никому неизвестно. Что, собственно, запрещено? Никак узнать нельзя. Или книга, которая описывается только названием «Основы ислама». Например, в Исторической библиотеке есть 13 разных изданий с названием «Основы ислама». Какое из них запрещено? Абсолютно неизвестно. На самом деле это от того происходит, что всем все равно, просто люди выполняют план по валу. Иногда они сильно перегибают палку. Был даже случай, когда какой-то текст Дмитрия Медведева попал в список запрещенной литературы. Текст был опубликован в запрещаемом бюллетенчике. И в суде даже не всмотрелись, они просто перечислили оглавление этого бюллетенчика, в котором в том числе был и текст Медведева. (Осенью 2011 года президент Дмитрий Медведев поздравил бойцов 10-й бригады спецназа с награждением орденом Жукова. Именно этот текст выступления президента России, опубликованный в газете «Радикальная политика», был впоследствии признан экстремистским. — Е. М.)

— Получается, что весь этот длинный список запрещенной литературы — просто какая-то дурость.

— Да, абсолютная. Ведь такого списка нет нигде на свете, кроме нашей страны и еще некоторых стран, которые позаимствовали у нас эту идею (например, Казахстан).

— То есть это российское ноу-хау?

— Это абсолютно наше ноу-хау. Не зря же мы идем своим путем. Этот механизм запрета в принципе работать не может. Дело даже не в том, что запрещают черт знает что, а в том, что это вообще не может работать. Скажем, они запретили какую-нибудь книгу, допустим, даже книгу, которую можно описать и есть библиографическое описание, а я завтра возьму и переиздам эту книгу, и это будет другая книга. Нельзя же в точности быть уверенным, что она такая же. Значит, надо снова рассматривать?

— А «Майн кампф» в Германии не запрещен?

— «Майн кампф» не запрещен в Германии, просто на него копирайт у Баварского правительства, и оно не дает его публиковать. (Срок действия авторских прав в Европе истекает через 70 лет после смерти их создателя. Соответственно, 30 апреля 2015 года у Баварского правительства истек срок действия авторских прав на «Майн кампф». — Е. М.) В Германии неоднократно после войны издавали «Майн кампф», просто с научными комментариями, и все.

— А вы не знаете, кто автор идеи по созданию списка запрещенных экстремистских материалов?

— К сожалению, не знаю. Я много раз пытался это узнать и не смог. Список длиной в 2900 пунктов — это бессмысленно: никто его уже просто не может прочесть.

— А с другой стороны, приходят следователи с обыском (а обыски у нас стали очень распространенным явлением) и находят у гражданина какую-нибудь запрещенную у нас книгу, например, тот же «Майн кампф»…

— А это совершенно не запрещено. Любой запрещенный материал можно держать дома, я могу вам дать почитать лично, это — пожалуйста. Я не могу это массово распространять, встать на улице, например. Из-за этого, кстати, проблема у библиотек, потому что они вроде как массово распространяют. Ведь многие запрещенные книги есть в библиотеках, но они не должны их выкидывать. Потому что есть закон о библиотеках, не позволяющий просто так выкидывать книги. Да и вообще многие библиотеки обязаны их хранить как обязательный экземпляр.

— И что в итоге библиотекам делать с этими запрещенными книгами?

— Была достигнута неформальная договоренность с Генпрокуратурой, что для этих книг в библиотеке действует специальный режим: когда читатель получает книгу, он расписывается, что он знает, что он читает материалы из федерального списка, ему нельзя делать копии в библиотеке, но он может ее взять и читать.

Не возмущайся!

— Еще в разделе «Неправомерный антиэкстремизм» приводится случай, как в Аткарске Саратовской области предупреждение о недопустимости экстремистской деятельности получила местная жительница, выступавшая против закрытия городской инфекционной больницы. Она через соцсеть «Одноклассники» пригласила других мам прийти на встречу с представителями СМИ и рассказать о ситуации. И вот она получила предупреждение, так же, как и ее подруга, которая тоже приглашала прийти на встречу. То есть получается, что любое публичное высказывание против действия властей может быть расценено как экстремизм?

— Я надеюсь, что не любое. Эта женщина не понесла наказания, ей было вынесено предупреждение. Ее решили попугать. На самом деле это очень распространенная вещь. Например, у нас организаторы политических митингов предупреждаются, что не должно нарушаться антиэкстремистское законодательство в ходе митинга.

Поскольку закон безграничный, то и применение совершенно случайное. Просто вся проблема в каком-то смысле в том, что этот закон невозможно применять систематически. Если систематически применять антиэкстремисские законы, то сядут все. Поэтому его применяют крайне избирательно, и это приводит к тому, что никому не понятно, что на самом деле можно, а что нельзя.

Православным — все, остальным — закон

Запись с камер видеонаблюдения. Прорыв православной общественности на территорию, где «Серебряный дождь» отмечал день рождения

— Совсем недавно протоиерей Дмитрий Смирнов со своим приходом ворвался на праздник «Серебряного дождя». Это можно расценивать как экстремизм против социальной группы, например, любителей «Серебряного дождя»?

— (Смеется.) Ну, может быть, да. Если кто-то так это квалифицирует, тогда у него [Дмитрия Смирнова] будут проблемы. Но вряд ли ведь, правда?

— Хорошо, предположим, что очередной колокольный звон страшно раздражает участников празднования 20-летия «Серебряного дождя», и все эти люди с праздника просто вламываются толпой на территорию прихода (внутрь церкви они не заходят) с требованием прекратить колокольный звон, который мешает проведению праздника…

— Что было бы? Я вам скажу, что было бы. Они были бы, скорее всего, привлечены. Если бы они там никому не нанесли никаких повреждений, то их привлекли бы к административной ответственности по давно существующей в нашем кодексе статье об оскорблении религиозных чувств.

— А как это тогда называется: православным — все, остальным — закон?

— Это асимметрично несколько, да. Статья об оскорблении религиозных чувств напрямую не связана с антиэкстремистским законодательством и существует в Административном кодексе очень давно. Это в Уголовном она недавно. Да, это асимметрично, безусловно. Это не специфика нашей страны, это везде так более или менее асимметрично устроено. Очень немного стран, которые выпады в адрес неверующих рассматривают наравне с выпадами в адрес верующих. Так исторически сложилось.

— Но количество выпадов со стороны верующих, или так называемых верующих, в сторону атеистов или просто людей, которые не демонстрируют свое вероисповедание, увеличивается в России с каждым годом.

— Бесспорно. И понятно, что какие-то меры неплохо было бы принимать. Но мой пафос заключается в том, чтобы антиэкстремистское законодательство не пытаться применять вот еще туда и туда, а, наоборот, сузить его применение. Потому что оно и так слишком широкое. С моей точки зрения, лучше говорить о том, что закон слишком широк, давайте сузим закон и будем наказывать за что-то, что представляет серьезную опасность. Вот самая распространенная претензия в уголовных делах по той же 282-й статье — это высказывания разного рода русских националистов, которые пишут гадости про кавказцев, азиатов и еще про кого-то, но не всегда это действительно опасные призывы.

Отец Дмитрий Смирнов во время налета на корпоративный праздник «Серебряного дождя»

— Тем не менее продолжая вопрос с верующими. В середине мая Первоуральский городской суд Свердловской области приговорил местную жительницу Эльвиру Султанахметову к 120 часам обязательных работ по ч. 1 ст. 282 УК (действия, направленные на возбуждение ненависти и вражды, а также на унижение достоинства человека и группы лиц по признаку отношения к религии, совершенные публично). По версии следствия, Султанахметова, отвечая на интернет-опрос «Может ли мусульманин отмечать Новый год?», ссылаясь на Коран, высказалась против празднования. Кроме того, она призывала мусульман не носить георгиевские ленты и не красить пасхальные яйца, как это делают «гнусные язычники». А поздравление с «Новым годом!» сравнила с убийством и прелюбодеянием, хоровод вокруг елки назвала наследием «кровавого языческого ритуала». Но Новый год действительно языческий праздник. Так за что наказывать-то было?

— За Новый год. Случай с девушкой Эльвирой как раз очень характерен для понимания того, как наши правоохранительные органы борются с тем, что они называют «ваххабизмом». Девушка эта действительно имеет отношение к каким-то салафитским кругам. Просто ничего умнее не придумали, кроме как выдернуть из некоей тусовки человека и обвинить его в ерунде. По всей видимости, чтобы произвести на остальных отрезвляющее действие. Видимо, это такое представление о профилактике экстремизма, чтобы они дальше не радикализовались и не взяли в руки автоматы. Мне кажется, что это скорее как раз подтолкнет взять в руки автомат.

Экстремизм на выборах

Фото: Анна Жаворонкова / «Новая газета»

— В законе о противодействии экстремистской деятельности говорится в том числе и об ответственности за воспрепятствование осуществлению гражданами их избирательных прав, соединенных с насилием либо угрозой его применения. На вашей памяти были такие случаи применения закона?

— Избиения наблюдателей на избирательных участках, которые были не раз и не два, как раз прекрасно подходят под этот пункт и они должны были бы рассматриваться как экстремистская деятельность. Но я не знаю ни одного случая, чтобы это применялось. За избиения на избирательных участках обычно вообще никто наказания не несет, а уж о том, чтобы толковать это как экстремистскую деятельность, и речи не было.

— 2 апреля этого года Комитет ООН по правам человека опубликовал рекомендации России, в том числе и по вопросу сужения определения экстремистской деятельности в законодательстве. Прошло уже несколько месяцев, Россия как-нибудь прислушалась к этим рекомендациям?

— Да нет, конечно. Собственно говоря, то же самое несколько ранее, в прошлом году, России рекомендовала Венецианская комиссия (консультативный орган по конституционному праву при Совете Европы. — Е. М.), к которой тоже положено прислушиваться, но нет, никто ни к чему не прислушивается. Рекомендации сузить определение звучат давным-давно. Я собственноручно два раза передавал какие-то прожекты на эту тему в администрацию президента. Но никто ничего по существу менять не собирается. Единственное, что меняется, это время от времени ужесточаются, ужесточаются, ужесточаются статьи УК.

— Мне кажется, что если посмотреть на правоприменительную практику по статьям за экстремизм, то складывается впечатление, что борьба с экстремизмом — это сплошная профанация.

— Нет, Лена, это немножко одностороннее впечатление. Параллельно же происходят суды, скажем, над БОРН. Это все то же самое законодательство. И если завтра президент спросит министра внутренних дел: «Ну как идет борьба с экстремизмом?» — он же не будет ему рассказывать про Эльвиру с ее Новым годом, он будет рассказывать про БОРН, потому что это звучит серьезно, а про Эльвиру несерьезно. Но и то и другое — антиэкстремистское законодательство. В этом фокус. Если смотреть только на Эльвиру, то кажется, что все занимаются ерундой, если смотреть на БОРН, то вроде как серьезное дело. Отчетность-то, между прочим, тоже никто не отменял. Значит, в каждой области должны быть какие-то успехи в борьбе с экстремизмом. Например, в том же Екатеринбурге, где эту самую Эльвиру судили, есть совершенно нераскрытая действующая неонацистская банда Sparrows crew, которая регулярно выкладывает ролики о своих подвигах, однако что-то их никак не поймают. (Sparrows crew на своем открытом общедоступном сайте так характеризует свою деятельность: «Мы занимаемся старым добрым, веселым насилием. Зачем? Насилие ради насилия». — Е. М.) Их ловить — это сложное дело, они как-то прячутся, а Эльвира — вот она. И отчет готов.

Источник