"Взаимоотношательства"

5 Слоев любви 

Боль – это первое, с чем сталкивается человек, появляясь в этом мире (давление при выходе из матки, первый обжигающий легкие глоток кислорода).

Человек учиться понимать боль и создавать внутри себя первую сигнальную систему «тело боли». Это тело боли является совокупностью правил и порогов чувствительности к приходящим от органов восприятия воздействиям. Когда превышается какой-либо из порогов или нарушается правило, тут же подается сигнал: становится больно.

Наука чувствовать боль и ее разграничивать начинает познаваться, когда ребенок осознает себя в собственном теле. Это первые годы жизни, но тот их период, когда ребенок еще не полностью ощущает свою отделенность от других. Он видит мир и воспринимает его целостно, впитывая полностью, и сам является таким же цельным, как бог. Вернее маленький божок, ибо все, что исходит от него в этот период – священно. Этот период, когда он еще не произвел отделение от матери и не начал ощущать себя отдельно, он – безымянное «дитё». Период включает в себя время примерно до трех лет (время может плавать), когда происходит первая инициация – инициация в пол. Тогда дитё становится «мальчиком» или «девочкой» и теряет всепроникающую нераздельную «божественность», принимая первые отдельные от мира знания о себе.

В этот период идет активное «трение» телом о мир и большая часть познания мира сосредоточена именно на уроках боли. Пока что тело еще исключительно чувствительное: его болевые пороги низкие и каждое воздействие дает ощутимый сигнал опасности для выживания. Ребенок стирает волосы на затылке, бьется о поверхности разными частями тела, учиться управлять окружающим через различные способы снятия первичной боли: криком, движением и иными сигналами другим, кто может помочь снять эти напряжения (например, сменить пеленки или покормить).

В целом этот период – это период обучения восприятия мира через меры чувствительности к воздействиям раскрывающихся органов восприятия.

От опыта их познания приходит первичное знание как боль-напряжение создается и снимается, или же преодолевается, например, «перекрикивается». Потом, кстати, это часто используется в ссорах, как знак, что боли в отношениях настолько много, что кроме как криком или чем похуже, ее не снять.

Это период жизни ребенка, когда он может еще и дитё, но может уже и «мальчик» или «девочка» (они частично могут пересекать друг друга с предыдущим). Он продолжается до следующей инициации, когда ребенку дается «имя» и начинается его специальное обучение – девочек начинают учить женским ремеслам и умениям, а мальчиков забирают мужчины и начинают учить мужским. Но пока этого не случилось – вокруг него в большинстве своем мамки, да бабки.

При этом они – уже осознаваемы, как нечто отдельное и всемогущее (как боги), поэтому их власть над ребенком авторитарна.

Мамки и бабки, в силу наличия в них знаний, как управлять миром и в большинстве своем миром отношений, закладывают в ребенка различные знания о мире, правила, понятия, обучают языку среды (культурной) и основам того, как с помощью него можно управлять («я хочу кушать» более понимаемо, чем «крик»). Это период научения следования и подчинения договорам. Не творением их, а именно следования и подчинения, т.е. научение подражанию и восприятию правил мира, и разных видов управления вообще на их основе. Потому что иначе не выжить, т.к. пока что ребенок не самодостаточен.

Кроме этого, в ситуации, когда ребенок всех «задолбал» (неестественность в семье, когда взрослые не различили причину его неспокойности) может случиться, что кроме общих основ, в ребенка закладывают различные способы бездушного управления (злонравно, или взрослых так научили самих и они слепо повторяют от своих родителей).

Такие как: страхи («придет серенький бычок и оближет за смычок»), либо запреты («пальцы в розетку совать нельзя»). Запретам серьезнее учат мальчиков. Это естественная «особенность» учителей этого периода. Например, «как» и «что» нельзя делать с девочками. Это происходит потому, что как быть мужчинами женщины не знают и научить не могут, но могут научить, как управляться женщинами и учат этому, сознавая или автоматически. А девочек учат, как управлять мальчиками. И все это идет на фоне обучения общекультурным нормам и правилам поведения, однако проявляется как серьезный слой передающейся «эстафетной палочки» не всегда полезного знания.

Мудрая женщина, понимая основы, закладываемые в этот период, постарается не перекладывать на своего ребенка различные травмы и личные обиды по отношению к мужчинам, что скопились за всю ее жизнь. Ребенку жить свою жизнь и таковым болезненным, но не разрешенным самолично опытом, может наградить его только невидящая-ненавидящая мать. Ведь с такой «наградой», чтобы начать свою жизнь, ему сначала придется выпутаться из «ее» страхов, страданий, боли и обид. Так, если она ненавидит мужчин, то она «наградит» этим всех своих детей и мальчиков в особенности. И это куда более явная передача «ошибок» на следующие поколения, чем непонятная многим «карма».

Поэтому если хотите учить, научитесь учиться сами, и в том числе и у своих детей, что пока что видят мир целостно. Вместо навязывания им того, что вы не понимаете сами, либо болеете этим, сливая боль в них, научитесь чувствовать мир, как они – их состоянием. Это куда проще получается у женщин и именно поэтому – этот период – это их дело. Именно поэтому, впоследствии любое детское «почему» – должно иметь ответ, но если вы его не знаете, помните – это приглашение к совместному познанию, а не «вырастешь – сам поймешь». Так связь теряется.

И это познание, в их возрасте – это не накапливание только пустых понятий «это – это» и «если, то». Это целостное движение по состояниям, когда если ребенку предлагают на выбор яблоко или грушу, он выбирает не их, а состояние с яблоком или с грушей. Он выбирает миры и этим он еще как бог. Не лишайте ребенка его божественности и тогда он поможет вам вспомнить о вашей.

Однако именно в этот период все начинает познавать, двигаясь через слово (т.е. ребенок становится адекватен словесно, учиться говорить). Внутри него общая картина мира начинает разрушаться. Образы целостного мира бьются на все более мелкие части, между которыми, согласно как учат родители, начинают выстраиваться связи разных «объяснений». Так начинает дробиться сила и начинает строиться новый мир – мир языка. Из него появляется основа видения мира через отдельные образы, описывающие мир качественно, понятийно и где возможно, последовательно: «это – это» и «если это так, то». И это уже не оценки мер воздействий, как ощущений движения по состояниям. Он начинает накапливать память об отдельных частях мира и связях между ними, но без восприятия его целиком. Он начинает строить новые миры отношений, а не видеть мир безмерно-целостно. Из единой картины в его голове начинает создаваться мозаика отдельный миров, новый иной узор.

Что это за меры воздействий такие?

На первом этапе жизни ребенок получает знания о мире. Он узнает, каков он сам, трясь о мир и через боль узнавая, где он, трясь, может разрушиться. Это знания. Но это еще не понимание, как этим управлять. Он не ухватил силу этого мира, а лишь «поздоровался» с ней, увидел ее. И поэтому вокруг него – стихия, от которой можно только спрятаться под подол богов-родителей (если ходить научился, конечно).

Во втором периоде жизни ребенок учится познавать не только мир окружающей природы (телесный мир, то, что при-Роде, т.е. в генах), но и мир отношений (мир культурно-общественный, тот, в котором правит – язык). Он учится понимать его, т.е. управлять через него чем-то большим, чем только своим телом. Он учиться познавать внешнее. И так он выстраивает имеющиеся у него знания и действия в понимаемые для всех вокруг инструменты управления миром – слова и фразы. Однако сегодня, результат этого обучения к сожалению привносит с собой потерю видения мира целостно, т.е. происходит замена одного видения на другое, вместо взаимодополнения. В прошлом чтобы этой потери не было – язык был образный, он был куда более богатым и был к тому же не один, дабы каждое явление можно было увидеть в разных оттенках и тем восстановить цельную красочность и стереть грани.

Знание тем и отличается от понимания, что знанием мы управлять не можем, а вот когда мы его поняли, восприняли в себя и сделали внутренней опорой, тогда да. Тогда мы через него можем видеть. В то время как нами самими управлять знанием можно, но только если в нас самих нет понимания (мы не видим), либо оно каким-либо способом обесценено по отношению к ценности внешнего знания.

Именно поэтому в этот период ребенок учится слушаться и понимать, как взрослые управляют миром и им самим. Ведь он перестает быть божком и превращается в «маленького засранца», если отказывается следовать правилам.

Он учится понимать управление им, учиться отвечать на него правильно или хотя бы ожидаемо (садясь на горшок и не писаясь в кроватку). Так, если вы надеетесь, что в садике и школе ребенок учиться наукам, то во многом ошибаетесь. Он там учиться как себя правильно вести, чтобы учитель им был доволен и не ухудшил его выживание, через родителей. Чтобы ребенок начал в садике и школе учиться – это сначала должно стать интересно и захватывающе, т.е. стать красочным новым миром. Иначе его внимание очень быстро убредет в иные миры.

В этом периоде в ребенка закладываются начальные культурные (вынесенные вовне) опоры – знания о мире, которые пока еще не проверены, но которым следуют большинство даже без его собственной проверки их на действительность (так принято, но не почему так принято). И еще поэтому это период начала «почемучек».

На основе этих знаний и правил, как себя вести создается такая вещь, как самооценка. Самооценка – это внешние опоры, меняющие ценность и важность каких-то явлений, и саму весомость связей с ними (состояний и переходов между ними). Так человек, имеющий твердые внутренние опоры (знания о себе и своих умениях) способен обладать волей в их применении, т.е. адекватно управлять собой и миром, а если их нет – то нет.

Если же эти опоры не имеют цены в обществе – он не сможет в нем ничего достигнуть, т.к. обществу от него нет пользы. Однако если от него есть польза (а это так всегда, есть у человека воля или нет), то общество может попробовать направить его в нужное для себя русло (если общество невольников, то в одно, если общество, стремящееся к воле – в другое).

 Эти русла, определяют условия, каким способом он может принести пользу, куда может вложить свою волю и душу, а так же что он получит взамен (обобщенно – это условия возможности достигнуть цели внутри мира-общества и потому самооценка – это инструмент договоров с обществом).

Человек, живущий без внутренних опор (и стержня воли), управляется полностью извне – культурными стереотипами, как например «модой».

Пример. Выстрел из ружья – это ты попал или нет. Это просто знание. Понимание – это твое умение стрелять из ружья. Если попал – умение действенное, нет – его нужно тренировать еще. Здесь нет самооценки. Однако здесь есть видение, можешь ли ты попасть или нет в любой ситуации, потому что ты знаешь и понимаешь себя, т.е. имеешь меру в себе.

Однако, если человек живет в обществе, кроме него его выстрел может увидеть еще кто-либо, кто может помочь или ухудшить возможность достижения его целей там. «А как посмотрит мой начальник на меня, если я не попаду в цель?». «Все ожидают, что на олимпиаде наши стрелки завоюют золото».

Самооценка чаще всего работает на человеке бессознательно, как повышение важности к какому-то действию (в результате волнение, нервы и т.п. иррациональных страх), если в детстве в период «бабьей болони» его «обманули»в описании мира следующим путем:

Ребенок сделал нечто, что является неверным (например, накакал не в горшок, а в центре комнаты).

Правильный путь построения образа мира и жизни в нем (вольный): «он сделал плохое/неверное действие». Так у ребенка появляется знак распознавания мира о том, как оцениваются его действия и ценностные связи отношений к чему-то. Благодаря этому он может управлять причинно-следственными связями и в целом обрести видение, что в своей жизни он может совершать не только правильные поступки, но и делать ошибки. А совершая ошибки, осознав это, он может их исправлять, «починив сломанное» или поменяв к этому отношение. Последнее называется «покаяться», т.е. решить так более не делать, изменив свое отношение к поступку, как ценность/значение у самой связи с таковым состоянием (например, достигать состояния он со сломанной грушей – нежелательно).

Неверный путь, пестующий самооценку (и безволие, убивающий внутренние опоры на корню): «он неверный/плохой». Здесь оценивается не действия ребенка, а сам ребенок. В результате для ребенка таким способом закрывается путь покаяния. Так целый вид действий, которые необходимо переосмыслить, и если они ошибочны, покаяться. Это блокируется стеной страха потерять душевное тепло (родительскую любовь) еще больше. Ведь чтобы их перерешать придется сначала согласиться стать плохим. А это не хочется, ведь от этого зависит выживание.

Так, в лучшем или худшем варианте неверного пути ребенку определяются первые ограничения, где он плохой, а где он хороший. Тогда, в худшем варианте, даже выбирая быть «плохим» или «хорошим», ребенок все равно мечется только между двумя темницами, но никак не волен выйти из них вообще. И он едва ли, без серьезного труда, способен изменить ценность последствий (как минимум половины своей жизни, например, все последствия которые он совершает в состоянии «ты плохой» тоже однозначно плохие). Но никто не обязан быть хорошим или плохим для кого-то. Это внешний способ управления и один из обманов, что могут заложить невидящие разницы или злонравные родители.

Самооценка – это всегда внешняя форма управления. Это в первую очередь ценностное материальное отношение, а не душевное, т.к. душу нельзя купить, оценив. Однако душевность может проявляться во внимании и дарении, например, времени своего внимания-участия и уже опосредованно, в самих вещах. Об этом будет рассказано далее.

Если ребенка в детстве научили-замучили кривой самооценкой. Например, навязыванием на связь с родителем непонятной ребенку важности «любить родителей»: «Если ты меня любишь, то…», «на сколько ты меня любишь?» и т.д. Тогда он всю жизнь, кто бы не произнес заветную формулу «если ты меня любишь, то…» – будет ей всецело подчиняться. Ведь если не «любить» родителей (следуя их правилам и указаниям), то не получишь тепла и это риск для выживания. Но вот что за мусор они забрасывают в этот термин?! В этот период учить «родину любить» крайне вредно, ибо для этого необходимо осознать, что такое воля и собственный выбор, а это происходит позже. «Автоматически» любить, не понимая, что такое любовь и как ты ее в себе можешь создавать в качестве душевного и телесного тепла и как ты ей можешь пользоваться, кроме как потреблять, создает безвольных вечно голодных потребителей, но не человека. Для этого сами родители должны понимать, что такое любовь и не вешать пустые пока для ребенка ярлыки, которые потом станут для него лишними «подводными камнями».

Если конечно он, встав взрослым и серьезно помучившись, не найдет в себе воли попытаться познать себя и убрать эти неудобства. И обязательно сам выстроив свое понятие о любви. Каждый должен делать это сам, на своем опыте, иначе это слепое безучастное подражание, а не испытанное состояние, из которого можно видеть мир и управлять им бережно и «с любовью».

Так же и сам ребенок, исследуя мир в этот период, может попробовать подобное кривое управление на родителях (не злонравно, а исследуя как можно управлять миром, подражая родителям): «мама, ты плохая, папа я тебя не люблю». И если у родителей были свои крючки – они из кожи вон вылезут, чтобы доказать что «они уж точно не…»

Ребенок в этот период не понимает, что такое «любовь», как и большинство в обществе, не вырвавшись из детства, считая ее за «какой-то товар». Ведь ради этой любви с них что-то требуют. Что требуют? Тепло и выполнение каких-то договоров. Но тепло совсем не душевное, а телесное – т.е. какую-то активность тела (как-то себя вести). Однако любовь – это состояние. Оно не продается, но достигается. Дитём он его чувствовал и был в нем, но теперь его учат иному. Как родители способны передать эту целостность состояния, говоря отдельными понятиями? Никак. У них уже нет видения, они привыкли все делить. Поэтому пока это бессмысленно. Ребенок понимает только простые куски-образы. Он знает, что такое тепло и холодно для тела. Он понимает, когда на него обращают внимание (т.е. душевно с ним присутствуют и это тоже тепло, но душевное) и когда нет. Необходимо понять это крепко-накрепко. Поэтому эта «любовь» им вполне воспринимается, когда кто-то присутствует рядом с ним. И ему не нужно для этого иных слов и слов вообще, если это присутствие с ним (как состояние), а не просто пребывание рядом.

Оказывать «знаки внимания», это не значит обращать внимание. Подарки, вещи – это лишь знаки о внимании, но не само внимание, как присутствие рядом, участие, разделение радости и сопереживание.

Любовь – это не действие, а состояние, из которого может происходить какая-либо деятельность. Какая? Душевная. Т.е. проявляться как-то душевное тепло или через него может выходить душа, расширяясь на новый для себя мир. И тогда кого-то или что-то можно греть своей душой, например, вкладывать душу в свои творения или душевно общаться.

Любое состояние, в котором человек находится, имеет некоторые связи отношений со всем окружающем. Так если человек не способен эти отношения изменить из-за самооценок – то он уже невольник. Любовь же – это состояние вольное, тогда, когда человек ответственен за то, что, кому, как, когда и что он делает и дарит. Тоже в вопросе принятия и позволения другим как-то отношаться с ним и взаимоотношаться вообще. И уже поэтому, любви, как вхождению (возвращению) в состояние учатся чуть позже.

Самооценка – это как человек оценивает себя по отношению к чему-то. Оценивать – это сравнивать. Т.е. мерить. Сравнение – оно всегда идет с эталоном. Это уже иное знание. Знание о себе не имеет меры, потому что сам человек есть мера всему. Оценка – это всегда результат проведенного измерения, а не мера сама по себе. Для измерения удавов нужны попугаи, иначе мера длинны удава – один удав.

Эталон – это некоторое усреднение, выбранный измеритель или идеал. В обществе полно эталонов, например мода в «90-60-90» на мальчика-оно-манекена. Или эталон метра, по которым строят дома.Но мы все разные. Вот дома, например, в прошлом строили по пядям. Пядь у каждого человека своей длины и каждый дом был уникален – под стать человека.

Самооценка – это не просто знание, а знание, полученное в результате сравнения чего-то с чем-то. Это очень важно. Это не знание о том, что ты есть, а сравнение знания о том, что ты есть или что ты делаешь (плюс результаты) относительно того (по отношению к тому, в связи с тем), какие эталоны есть в обществе. Это наложенные на знание себя некоторой внешней кальки измерений, согласно тому, как это принято в каком-то обществе с какой-то культурой. Это есть связывание некоторой «пуповиной» двух состояний (миров-мер): состояния знания о себе и состояния как это «понимается» через самооценку (она и есть пуповина) в мире, что вне тебя. Например, в мире под названием «общество» (или ином другом мире взаимоотношений).

Культура в период бабьей болони заменяет связь с матерью, которая теряется, после выхода из состояния «дитё». Это этап – начала воспитания (питания) не материнским молоком, а молоком культурных понятий и правил жизни – договорами.

Так самооценка людей является одной из сигнальных систем общества, говорящих ему – делает ли человек что-то по правилам, т.е. правильно ли его поведение, либо оно идет в разрез с культурой, нравственностью (нравами, того что нравится) общества или должно быть осуждено (нарушил ли он договора с обществом или нет).

В этом самооценка – это всегда явление внешнее, т.е. внешние опоры. Однако их можно сделать своими, через понимание этих правил и культуры, т.е. сделать предсказуемыми для себя и себя вольным от их влияния, при изменении собственного мира. И тогда можно вернуть себе кусочек воли жить через них договариваясь с обществом, а не безвольно подчиняясь (т.е. определять, что важнее в данный момент – свой мир или мир общества).

 Для этого эти правила надо знать и иметь волю их использовать (понимать как). Однако это не всегда получается, так как на самооценку влияет множество вещей, в результате чего она бывает как завышенной, так и заниженной. И даже при наличии понимания себя, это мешает быть вольными и душевными, мешает жить счастливо.

Здесь, в этом слое любви (в том числе и для этого) создается вторая сигнальная система «тела боли» – страх. В отличие от боли, что естественна, страх бывает естественным (рациональным, раз-ум-ным, об-основа-нным) – т.е. страшно смотреть вниз с балкона двадцатого этажа, а бывает неестественным (иллюзорный, иррациональный, без-оснований, без-почвенный, без-умный) – на пришествие «серенького волчка».

Есть страх, который описывает опасности потенциальных разрушений действительно, а есть, такой, что не имеет действительного подтверждения опасности, либо эти подтверждения есть, но понимание, что оно реально отсутствует (не проверено опытом).

Второй вид чаще всего использует самооценку и запреты, как инструмент вынесенного вовне управления опорами и защиты. Культура так создает систему общественной безопасности от движения в известные уже опасности, делая их очевидными запретами. Однако бывает ситуация меняется, а запрет в культуре остается. И из-за отказа видеть изменения (запрет сильнее воли), этот страх становится иллюзией, способной только на разрушение, ограничивая поиск путей решения.

Отдельная тема этого периода – это наказание. Наказ – это некоторый урок о том, что действие не соответствует какому-то правилу (неправильно). Действие, само по себе, но не ребенок в целом. Иначе создается ложная самооценка и теряется связь взаимопонимания, т.е. чувствования ребенком своих родителей. Между ними начинает накапливаться боль от происходящих несправедливостей. Эта обида растет, потому что «родители» поступают несправедливо, наказывая ребенка за поступок, не разделяя поступок и его самого. Этим взрослые стимулируют поступочно-действие-материальное видение мира ребенка, а не взаимосвязь состояний (целостное видение). Заставляют его видеть мир безсвязно, что значит, лишают его внутренних опор (заниженная самооценка), либо делают их жесткими, чем делают его толстокожим и нечувствительным (завышенная самооценка).

По этой причине, ребенок видящий мир целостно, начинает «не соглашаться» с подобной родительской оценкой себя (он не стал плохим из-за того, что ошибся, тем более не зная, что это ошибка – это ложь). Пока он не согласился быть плохим или хорошим, т.е. поделить себя пополам, – он будет биться за свое целостное видение, потому что видит это разделение как лживое. И тем он будет отказывать родительским решениям в правильности т.е. в праве на жизнь. Это убивает связь и убивает образ богов в них, низвергая авторитеты. Так сам ребенок учиться лгать, подражая и не желая выполнять лживые наказы. Ребенок становится непослушным-неуправляемым из-за родительской лжи и желания научить его «легкому» пути (т.е. желания быстрее от него отделаться).

Он начинает ненавидеть то, как и чему его учат, а в результате таких уроков и уловок, перестает разделять учебу и учителей. Из-за этих родительских уловок по облегчению себе жизни через кривое управление ребенком, они получают «откат» в дальнейшем в охлаждении отношений, когда ребенок будет иметь силы отказаться от их авторитета вообще (станет взрослым). Т.е. они сами программируют будущий разрыв. 

Ненавидя, отказывая в жизни такому несправедливому видению, с подобным человеком у ребенка связывается образ некоторого общего состояния (в котором полно неприятных чувств). Это само по себе заставляет ребенка видеть мир отдельными частями и только через отдельные образы. Потому что иначе это мешает ему принимать мир целиком. Ведь если что-то в нем в этом целиковом мире становиться плохо – то весь мир становится плохим и из него, как из состояния, хочется уходить.

Так учат «видеть» по частям, через язык. Это частичное видение тоже способствует делению целикового мира на куски-отдельные миры. И ребенок научается видеть их отдельно и выбирать, какое состояние ему желательно, а какое нет. Однако он при этом теряет целостное видение и потом всю жизнь идет обратно к своей целости.

Наказывать могут родители того же пола и в отдельном месте (тет-а-тет), иначе теряется сила опор детей на своих родителей, они перестают быть богами и превращаются в их отрицание, через несправедливость остужения, на виду у всех. Мать не имеет права наказывать сына, иначе сын будет бояться женщины, тоже и с дочерью и отцом.

Кроме того, чувство несправедливости в ребенке проявляется тогда, когда наказание идет «просто так», т.е. как сумасбродность родителей. Наказывать ребенка можно только за нарушение договоров (указа, родительского наказа). Иначе он перестанет (и не захочет учиться) им следовать, а в итоге: мужчина будет терять честь (откажется твердо нести свое «слово»), а женщина не будет следовать мужской воле (его «слово» не будет для нее «законом»), а значит, и не будет его ни во что, «ставить». На таком союза не построить, т.к. они будут в первую очередь не в ладу с собой и своим естеством.

Дружба начинает познаваться ребенком с периода, когда он начинает общение с себе подобными (близкими по возрасту сверстниками) на равных, как самостоятельная личность (в которую уже вложены некоторые понятия о том, кто он есть).

Так, с родителями невозможно дружить, пока они авторитарны, как боги и пока ребенок от них зависит. С ними договора могут быть только подчинительные, но никак не равные. Они знают больше, как надо, могут лишить тепла и поэтому они всегда правы. Выявить действительно, когда они бывают неправы, и иметь воли достаточно, чтобы обосновать это, появляется только в исключительных случаях и для этого необходимо познать возможность существования равноправности в договорах и научиться всем их аспектам и познать жизнь.

Все подобные равноправные отношения начинаются с «давай дружить» (общаться, встречаться, взаимоотношаться), и подобным, т.е. общаться в какой-то форме, строя взаимные договора и условия.

- Оглашенные/явные. Они явно договорились, описав связь, действия каждого и их ценность, и что в рамках договора будет получаться каждым.

- Подразумевающиеся/тайные. Когда договора и/или какие-то частные условия не были оглашены, но подразумевались. Например, из-за присутствия обоих договаривающихся в одной культурной среде (и одного и другого мамы и бабки научили одному).

 Однако в этом случае могут быть разночтения в том, чему и как они научились и захотел ли каждый ребенок этому учиться. Из-за этого опасность их несоблюдения высока, и виноват тот из них, кто будет требовать соблюдения тайных договоров. Он требовать не имеет права, т.к. они не оглашены, даже если они подразумевались в культуре. Это может и хорошо, в смысле «так все делают», но уж больно является нечестной игрой в кривое управление (в обход осознавания, принуждение, «взятие на слабо») или даже прямым обманом (договаривались о другом). Т.е. «дружбы» и самого договора здесь как такового нет, а есть собственническое использование одного другим, как вещи в личных целях.

- Болезненные договора. Эти договора чаще всего тоже тайные, основаны на двух вещах: самооценке и решениях принятых на боли.

Если работает самооценка, то она (при каком-то событии изменившим ценность связи договора) может кардинально изменить не только ценность самого договора, но и изменить размер наказания по нему.

Если есть какое-то решение, принятое на боли и эта боль серьезнее, чем ценность договора – то снимается в первую очередь боль (то, что важнее для выживания сейчас).

Вместе – это разрушительно на порядок и является основной причиной, влияющей на изменение ценности знаний о себе у человека, т.е. присутствия завышенной или заниженной самооценки.

В рамках договоров выставляются и наказания-санкции. Например: «если ты нарушишь – больше дружить не будем». Если для родителей «я с тобой не дружу», не работает, т.к. от них ребенок зависим в вопросе получения тепла, то с другими сверстниками он получает опыт первой «договорной» независимости. Все им полученное тепло – его. И он в рамках него волен поступать, как выберет. Дарение родителям – не в счет. Это аналог «жертв, чтоб умилостивить богов» т.е. для их задабривания. Кстати, потребность в богах вообще и их задабривание – идет именно отсюда, из этого периода, в котором большинство застряло, так и не повзрослев. Она идет от ощущения недостатка личного тепла и не произведенного перехода во взрослость, где человек самодостаточен в создании тепла (осознает себя как его источник) и сам волен в его использовании.

Для ребенка договоры о дружбе с равными – это первая самостоятельная возможность обмена теплом через отношения с кем-то, кому это его тепло (в какой-то форме) может быть полезным и приятным. Однако эти азы связаны еще с тем, что у каждого из детей этого тепла ограниченное количество. Т.е. недостаток согласно тому, сколько им дарят их близкие. Поэтому тут идет в меньшей степени душевное общение и в большей степени «торговля, взаимообмен формами конечных тепловых ресурсов».

Однако именно благодаря этому ребенок способен получить основу для ощущения, как можно равноправно (независимо и вольно) не только торговать теплом, но и творить на его основе с кем-то вместе, входя в душевный резонанс. Т.е. жить душой на всю катушку, а не только обмениваться совочками.

Телесное тепло – это не только секс. Это любое тепло своего тела, которое человек способен передать, начиная от прикосновений, объятий, нахождения рядом и вплоть до секса. Т.е. любой способ трения и передачи тепла своим телом.

Здесь важно понять – именно телом, но ничем более. Мы не только наше тело, но так случилось, что мы можем делать что-то конкретно отдельно своим телом, но отказываясь в этом участвовать (душевно). Т.е. мы можем «продавать» свое тело, за что-то (проституция, как понятие и термин почти всеобъемлющ для всех товарообменных отношений телесным теплом). Например, бездушное рукопожатие. Это с одной стороны культурный ритуал приветствия и принятия людей равными, но бывает «мне все равно кому жать руку», главное, чтобы это дало доступ к чему-то, к какой-то цели или возможностям. Т.е. рукопожатие есть, а человека в этом нет.

Связь с торговлей своим телом и исходящие из этого возможности полноценно осознаются человеком в момент полного раскрытия тела, т.е. полового созревания. Человек в «нормальной» культуре к этому моменту уже стал самостоятельным (вольным), а значит способным нести ответственность за свои действия сам и обеспечивать себя сам на столько, чтобы мог спокойно продолжить свой род. Т.е. он стал самостоятельным в вопросе дарения и получения душевного тепла, т.е. осознал себя, как его источник, а не только телесного.

Важно видеть, что рост по слоям любви – это движение подобно по слоям матрешки, где одно вырастает из другого, последовательно. Т.е. без осознавания и видения, что такое боль и как она появляется, ей будет невозможно давать имена-понятия в среде языка.

Без имен – этим понятиям будет трудно служить узами/узлами договоров и тем более не будет «ценности» у санкций по их нарушению. Не на чем будет строить общественных договора взаимоотношений. Однако если понятия даны кривые (самооценка дана ошибочная, или вообще она была создана не с целью помочь человеку жить в обществе, а помочь обществу, начиная с родителей, человеком управлять), то и договора будут выполняться криво и тем более ценность своего тела и торговли им, будет иная. Особенно если самооценка доминирует над человеком и его волей.

Например, при низкой самооценке, что есть самое вредное – ценность для всего будет мизерная, а человек будет соглашаться на все, так как он не будет видеть сам, чем он может быть ценен и чем ценна его жизнь, а внешнее оценивает его низко.

При завышенной самооценке – у него будут свои ценности, что более безопасно, но некоторые из них или даже все будут избыточно завышены и человек будет жесток/жесток к себе и к окружающим, многого себе и/или другим не позволяя, т.к. это избыточно/исключительно «дорого стоит»/либо «он слишком дорого стоит», чтобы такое делать.

С низкой самооценкой – теряется воля в принципе (все фильтруется по низкой шкале).

С завышенной самооценкой воля есть, однако нет душевного дарения («это дороже, чем оно есть»), либо принятия дара («я стою дороже, чем вам кажется»), т.к. все ценности несоразмерны (что кажется человеку выше, чем есть на самом деле). В результате душевность не достигается из-за неадекватности опор на мир и сложностей с распознаванием в отношениях душевных проявлений.

Душевное тепло отличается от телесного личным участием и присутствием в процессе какого-то действия, в процессе его передачи.

Так, дело становится трудом тогда, когда в него вкладывают душу. Т.е. не на «отвяжись», а с чувством и желанием, чтобы этот труд жил. Тогда человек сам заинтересован, чтобы сотворенное им было действенным, а не стало очередным мертвым грузом. Без участия души – это работа, т.е. рабские действия по производству чего-то, что самому человеку не нужно. В работе человек занимается проституцией, продавая свое тело и время, свои умения, но не более.

Бывает и так, что общество оказывается способно не заблокировать, а «канализировать» волю. Тогда человек будет вкладывать душу в свои творения, но согласно разрешенной обществом цели, оказавшейся ему в чем-то созвучной. В этом случае общество и человек достигают согласия и взаимопонимания большего, чем рабская безучастность винтика системы, они договариваются на равных. Так делают «взрослые», потому что для этого нужна воля и знание себя.

Собственное участие, или душевная близость к чему-либо – это важный этап становления человека человеком. После того, как он научился пользоваться своим телом, он начинает отличать его от себя. Он видит это тепло в ситуациях, когда готов вложить во что-то душу и вдохновленно (подъем сил, охота) трудится, и не видит, когда работает из-под палки и ощущает депрессию (упадок сил, неохота) от осознавания, что идет наперекор души и исполняет чужие цели. 

Это важный знак для тех, кто осознает себя и стремится к душе и воле осознанно. Т.е. становится взрослым полноценно – независимым в вопросе создания душевного тепла, становится его источником.

Тогда ребенок – это тот, кто независимо от возраста, зависим от чужого душевного тепла (внимания) или даже телесного (выживания). Это может быть из-за болезненных решений принятых в детстве, либо ошибок в процессе обучения, когда родители не смогли помочь ребенку научиться различить, где душевное тепло, а где телесное вообще. Например, видя свою «родительскую функцию» в дарении игрушек, но не внимания и участия в становлении ребенка своим временем.

Раб, как невольник, всегда ощущает недостаток сил, по причине того, что он сам не готов и не хочет давать свои силы на чужие цели, но его заставляют это делать из-под палки, болью, самооценкой, запретами, страхами, используют через невысказанные договора или напряжения, кривым управлением «показной» дружбой и т.д.

У ставшего взрослым всегда появляется потребность в дарении душевного тепла, потребность творить, потому что он сам стал его источником (его естественным образом распирает такая потребность).

Иначе в период становления его самостоятельным (период, когда тело полностью раскрывает свои функции, созревая в пол) он вместо творца, становится разрушителем основ того, что отказывает ему в тепле. Та самая проблема отцов и детей имеет корни в том, что дети не успели стать самостоятельными к этому важному в их жизни моменту, либо накопили избыточное количество боли и душевной несправедливости по отношению к родителям.

И теперь они будут «делить на ноль» всю методу, правила и принципы их обучения, оказавшиеся неадекватными в главном – в становлении воли. Они не стали самостоятельными в принятии и передаче душевного тепла, их не научили жить «счастливо», а только правильно вести себя в обществе. Поэтому они будут искать, с множеством ошибок и боли, но свой, личный путь. Многие ли из них смогут его найти? Ведь для этого нужна воля. Иначе же – большинство просто канализируются в этот разрушительный период в различных под-культурах, где и медленно «перевариваются» в опять же одинаковые винтики, но в разных одежках. Какой родитель хочет такого безвольного «счастья» своим детям? Только тот, кто сам не знает «как» иначе.

В такой ситуации продолжение пути отцов возможно очень в редких случаях, когда родители оказались достаточно требовательны к детям, чтобы те осознали значение таковой ответственности и ценность воли.

«Жестокость» в оставшихся кое-где особенно мужских посвящений во взрослось – это результат ясного понимания причин, того, что культура выращивания воли деградирует. Такое понимание было уже давно в прошлом и осталось, как знак по сей день в некоторых племенах. Сейчас в нашем обществе нету и этого понимания. А подобная жестокость мягко размазана слоем от школы до первой работы, где бывает, происходит первая из школ выживания в новом взрослом мире.

Культура постепенно все более ухудшается (теряется воля, накапливаются ошибки в обучении ей) и приходится создавать искусственные «болевые» ритуалы (и ограничения по переходу во взрослось никаким иным кроме такового пути).

Эти инициации нужны, чтобы ребенок, не научившийся жить в разуме и вольно до этого момента, показал всем свой дух, преодолевая волей некоторый болевой порог. Это совершение значит, что юноша способен владеть своей волей достаточно, для оценки его взрослым и самостоятельным. Он способен делать выбор и нести его до реализации цели. Пройти инициацию, выдержав боль, и получить новое состояние – взрослый, что значит, способен сам достигать цели, даже если это выходит за пределы порога чувствительности, т.е. как-то больно.

Общество сегодня наоборот устремлено в задачу приглушить любую боль, а значит сделать из человеков бесчувственных (не чувствительных к боли зомби) невольников. Но не из-за их желания ее не чувствовать (к чему все стремятся), а через исключение из их жизни знания, как быть вольными. Как быть настоящими. Общество создает амеб, которые чувствуя боль от нее убегают (остались в бабьей болони). Но важно не убежать от нее за анальгином, а преодолевая ее понять ее и сделать так, чтобы она разрешилась как задача, после чего, можно будет выработать метод исключения таковой боли вообще. Иначе боль будет преследовать и дальше.

Эти ритуалы – искусственная необходимость, появившаяся из-за потери чувствительности культуры к тому, как показывать и учить детей душевному теплу и находить его источник (волю, возвращать свою цельность) внутри себя до момента полового созревания. Ведь если есть источник, нет нужды имитировать его, торгуя недостатками уже нет необходимости (отдавать полученное ранее чужое, отрывать от сердца).

Душевное тепло, это то, чем человек может расширяться на других людей или предметы, делая их частью себя («вложить душу» в творение – это не только предмет, но например и «отпечаток крови и духа» – гены, что вкладывает отец в ребенка). Расширение на другого человека – это чувство сопричастности, приятие в себя и тем уже понимание другого человека. «Жить душа в душу» – это взаимоотношаться, имя возможность общаться душами напрямую.

Так, для животного есть секс, для людей есть отношения, а для человека – есть взаимообогащение и душевное общение.

Секс – это, по сути – один из видов передачи какого-то вида телесного тепла (результатов трения) по каким-то договорам и правилам.

Отношения – это сами связи договоров. В этом смысле – есть значимость того, что происходит в рамках договоров (т.е. некоторый товарообмен тепла) и есть значимость наличия самой связи (а есть ли или нет товарообмен тепла внутри нее, в данный момент – вторично).

«Отношения» всегда объемлют «связи», т.к. на их основе человек начинает вкладывать в связи нечто, превышающее ценность проходящего внутри них товарооборота. Эти вложения – это вид творения и поддержания жизни, выражаемый в той самой появляющейся душевности присутствия самих людей в этой связи.

Она выражается в участии, через, в первую очередь, потребности знать человека, с которым как-то отношаешься и понимать его больше чем требуется в рамках договоров и товарооборота. Позволять ему больше и принимать его больше чем есть только «прибыль с него», а значит ценить его самого больше, а не товарооборот и прибыль.

Как только отношения выходят за рамки ценностей товаров и начинают цениться сами по себе, в них появляется участие. Люди становятся соучастниками, творя и расширяя эту связь вместе. Это происходит всегда при создании связи (при взаимном согласии), но редко когда она продолжает поддерживаться долго, а значит жить и изменятся. Чаще она превращается в привычку, по которой идут привычный, не требующий внимания и собственного участия товарооборот телесным теплом. Но если, человек участвует в них сам и он может общаться так с другим человеком, то эти отношения участия – это и есть знак о присутствии душевного тепла.

Однако в вопросе отношений, пока что в нашем обществе, именно сами связи значат больше, чем само душевное участие, возможное благодаря им. Т.е. сегодня, их сохранение – является главной ценностью общения. В такой форме человек и его душевное общение с другими зависимо от того, есть ли эта связь и в каком она состоянии. В такой ситуации какие-либо ошибки или разрыв связи (или опасность разрыва связи) могут привести к потере душевности (потери наличия в связи душевного участия) – т.е. к собственническим и ревностным отношениям (возврату к оценке человека, как вещи и стоимости того товарообмена телесного тепла, что от него идет).

 Тогда отношения превращаются в «привычки», т.е. жесткие (неизменчивые формы), по которым часто тепло уже идет только в одну сторону (вампиризм, собственничество, паразитизм). Это происходит как осознанно, когда человек разрывает отношения, получив все, что необходимо и как вольный, идет далее, или неосознанно, когда из-за смены внешней самооценки, к ним меняются требования, что становятся важнее самой связи.

Если же в познания друг друга, люди ощущают приятие и близость, то это выражается иначе и чувствуется иначе. Здесь ценность связей – только начальный трамплин. Они начинают ощущать как потребность, так и возможность душевно друг на друга распространяться. Тогда их отношения становятся «человеческими» и ведут к двустороннему взаимообогащению. Такая двусторонность – и есть знак о душевном общении. И заканчивается тоже так же, т.е. без боли и претензий товарообменного характера. Задолжать душу – это не вопрос человеческих взаимоотношений.

В первую очередь, душевное общение выражается в количественном уделении другому человеку времени своей жизни, наполненной вниманием. Душа, в отличие от качества умений и вообще тела, как вещи, способна дарить только одно – жизнь. Она и дарит ее, определяя, сколько времени (с участием себя через присутствие и внимание) она готова дать кому-либо. Так проявляется телесное тепло. Если в это добавляется личное участие вниманием – так проявляется дарение душевного тепла.

Если другой не способен столько принять, то это дарящий – слепая душа, которая сама отдала себя в руки собственника, который ее и вкушает, но ничего не давая взамен (от него и не просили, а как это душой – он не понимает).

Или принимающий не может дать в ответ столько же душевности и тогда начинает платить телесностью, а значит, и ценить/измерять душевное тепло через телесное. Здесь дарящему, тем более нечего на это возмущаться, ведь он сам не различил границ.

Опять же при слепом навязывании душевного тепла может произойти обратная ситуация, когда принимающий способен просто «захлебнуться» от размеров подарков. Тогда из-за опасности выживанию ему самому придется разорвать связь. Если же он в силу каких-то причин не может это сделать, то он будет пытаться ухудшить отношения (испытывать на прочность), до состояния чтобы от него отвязались.

Например, ребенок может стать избыточно нервным-истеричным, чтобы таким способом снимать со связи с родителями избыток любого тепла (например, телесного в виде горы игрушек), а заодно и сбрасывать его вообще. Он будет требователен к игрушкам, не чтобы иметь лучшие, а чтобы их было меньше. Так он пытается, чтобы не на игрушки, а на него обратили внимание и получить через внимание не телесное, а душевное тепло. Либо наоборот он не будет реагировать на эти подарки, дабы их более не дарили вовсе, замкнется в себе, не позволяя другим его накачивать больше, чем он может удержать. А в результате убежит в иной мир.

Во вторую очередь – это качество получаемого результата через таковое душевное общение. Т.е. возьмем пример работы. Можно ценить, сколько времени человек тратит на работу, а можно ценить, сколько получает за это денег. Так, оптимизация рабочего времени (меньше времени – столько же денег) – выгоднее, если человек знает, сколько ему необходимо и достаточно средств. Это один из элементов самостоятельности и вольности человека, т.е. знак о том, что он знает и понимает, что ему нужно и стремится выполнять только свои цели (свои цели легче оценить, их меньше).

Если же он из-за влияния самооценки – невольник, то он всегда будет стремиться ко все большим деньгами (не важно сколько времени это займет, а это героизм и трудоголизм, а в итоге паразитизм, обман и рвачество, т.к. время – самое первое, что закончится). «Благ», которых «надо» купить в обществе куда больше, чем может «проглотить» отдельный невольник. К тому же общество «требует» купить их разными способами. Подвластность стимулируемому потребительству идет из несамостоятельности внутри, от отсутствия внутреннего стержня в виде осознания внутренних жизненных опор, собственных потребностей и что самое важное – отсутствия взрослости. А это не просто воля, но и ее качественный результат – способность осознавать внутри себя источник душевного тепла и умение дарить его (умение вкладывать душу в свои действия, присутствовать в них).

Соответственно, качество получаемого душевного тепла – это для души не деньги (и любо иной товарооборот телесным теплом), не ценность связей-отношений, а их душевность. Это возможность человека душой расшириться на другого, путем принятия его, знания и понимания его, и позволения ему быть таким, каким он есть. Это возможно только сделав его частью себя. В этом случае происходит взаимообогащение, настолько, насколько мы пустили внутрь себя друг друга, но не внутрь образов о себе и о другом, а именно в себя настоящих.

Для этого необходимо обладать волей, чтобы различать, где маски самооценок (какой вы для начальника, для работы, для родителей, для улицы и т.д.), а где вы настоящий. Ведь пустив в себя – мы беззащитны. Там внутренние покои и уже нет стражи. Там только мы сами, и удар туда – самый болезненный и бывает смертельный (поэтому пускать туда – страшно, а уж надолго пускать – еще страшнее). Но если мы пустили туда, то значит, тот, кого мы пустили – это уже есть мы сами. И мы не можем иначе это видеть. Мы «не мыслим свою жизнь без него» отдельно и живем от «мы». И здесь необходимо видеть не зависимость друг от друга, а как раз присутствие независимости (обязательной), но при полном взаимном приятии. Это и есть жизнь душа в душу.

Все мы имеем некоторые границы, которые для нас являются привычными. То, что внутри этих границ – мы называем «личное пространство» или «личное время».

Личное время – это часть нашей жизни, которую мы «отвоевали» у выживания для решения душевных задач. Здесь наша «воля». Если нет личного времени – то мы невольники, а значит, мы не живем для души и не для себя.

Личное пространство – это место где мы чувствуем себя в безопасности. Когда в него вторгаются – мы чувствуем это вторжение, как агрессивное на падание на нас. Если мы этого не позволяем – агрессора мы пытаемся из него убрать, если позволяем – мы испытываем стресс-страдание и диссонанс.

Если же это не агрессор, то он определенно должен пройти проверку на душевность, и если душа созвучна, то это значит, она имеет доступ и тогда только впускается (тогда когда есть понимание об этом). В результате вы не чувствуете диссонанса, а наоборот, вместе вы каждый получите душевное созвучие или даже входите в резонанс.

Если фермерам при встрече привычно иметь личное пространство в несколько десятков метров и махать друг другу рукой издалека, то в городе мы живем в более сжатых рамках. Наш стресс куда более постоянен и масштабен. Мы как сельди в бочках метро или наземного транспорта, толпы людей на улицах и в лифтах, сотах домов или пробок машин. Даже рукопожатие – это, бывшее знаком о телесной близости и душевном контакте, с соответствующими правами доступа к телу (хотя бы минимальными, т.е. присутствием дружбы), стало бездушным ритуализмом, пачкая телесный контакт бездушием.

Поэтому для человека очень важно определить границы различных условий и пространств доступа, куда и кого мы готовы впускать других людей, существ или иные явления нашей жизни.

Для этого сначала представьте некоторый образ, на примере которого и его значений, сможете увидеть правила границ и переходов между ними. А затем будете способны расставить окружающих людей в им присущие места, чем уже дадите себе воли: будете осознанно знать, кому, что позволено, а кому – нет. И тогда они не смогут более обмануть, «прикидываясь» что они из другой части и тем манипулировать через изменяющуюся самооценку.

Это, как система безопасности, которая объемлет, в том числе, самооценку, что позволяет защититься от чужого влияния знанием границ дозволенного и жизни от своих целей. А уж появившуюся волю можно будет направить дальше на разрешение иных задач, где вы пока не целомудрены – не цельны и исполняете не только свои, но и чужие цели, а значит и не живете самим собой.

Взаимоотношения с людьми мы представим в виде некоторой картины, которую каждый может себе нарисовать в голове или на листочке. Представьте это как город, обнесенный стеной. Вне стен – бескрайнее поле. Внутри стен – стоят городские здания. В центре города есть главная крепость, а в ней кремль, внутри которого есть самые главные царские покои и человек в них – их царь. Это и есть «мир» взаимоотношений, в котором определены границы, как глубоко внутрь себя человек готов пускать тех, кто рядом с ним находится.

Заранее предупредим, что все термины отношений (знакомый, друг, близкий и т.д.), что тут описываются, не затрагивают родственных уз. Ведь по опыту жизни – родич может быть страшнее кровного врага, что несказанно ужасно, но случается в жизни. Поэтому будьте внимательны, знайте и понимайте людей, что рядом с вами и не обманывайте себя, дабы не им, ни вам не сделать хуже.

Чужие – это некоторые личности, которых вы видите раз в жизни, начиная от разносчика пиццы, до появившегося всего один раз духовного учителя и бывает промолвившего всего одно слово.

«Бывают люди, которые приходят, чтобы принести нам опыт, а бывают те, кто приходят, чтобы остаться». В большей мере, первая часть фразы – именно о чужих. Они просто что-то нам приносят, либо что-то у нас забирают. И больше ничего.

Чужие они потому, что о них нет знаний, и ценность товаров, что они несут куда выше, чем они сами (не важно, какое это тепло – телесное или душевное). В этом смысле высок риск невыполнения договоров с такими людьми, потому что они как появляются, так и исчезают.

Чаще всего отношение к таким людям не личностное, а опосредованное, через некоторую объемлющую их структуру (например, пиццерию, где вы заказали пиццу с доставкой на дом). И апеллируете вы не к ним, а к этой объемлющей их структуре.

Знакомые – это те, с которыми у вас есть какие-то постоянные связи/связь. Они живут в вашем подъезде, они работают с вами в одной компании, ходят туда же, куда и вы и так далее. Вы знаете о них чуть больше, чем о чужих, однако недостаточно, чтобы их принимать и понимать, чтобы «пускать их в свою жизнь». В отношении их работает «доверие» (если учитывать, что вера – это отказ от знания, то доверие – это до первой ошибки, например срыва договоров).

Взаимоотношения с ними идет на уровне имеющейся связи и товарооборота тепла по ней. Т.е. тут главенствуют договора о чем-то. Эти знакомые ценны, исходя из существующей в какой-то мере постоянной связи с ними, но не самой связи, а тому, что по этой связи движется. Времени и внимания уделить им ни сил, ни желания – нет. Это привычка, как запись о контакте в телефоне, который вроде как есть, но звонить и общаться – особо не о чем.

Им вы уделяете больше времени, чем чужим, однако в вашу личную жизнь вы их не пускаете. «Ничего личного – чисто бизнес» – это про них. Однако в отличие от чужих – бизнес со знакомыми имеет место быть, и связь не разовая, а какая-то переменно-постоянная, повторяющееся и имеющая значение не только один раз, а протяженно во времени, согласно некоторому «договору о взаимодействии».

Т.е. этот «знакомый» может жить рядом с вами и он осознает, что за нарушение каких-то договоров по отношению к вам, он будет нести персональные последствия им же определенные. Вы его, просто говоря, «найдете» и потребуете компенсацию. Т.е. риск работы с такими людьми и нарушения ими договоров меньше, чем с чужаками, из-за осознания ими неудержимости наказания (как минимум) и ценности товарообмена теплом по связи, что есть между вами, на основе крепости соблюдения договора (без-душного). Тут между вами закон, правила и культурные устои, и человека можно давить ими, если он их (те, что оглашены), не соблюдает.

В отличие от знакомых, друзья не просто накапливают связи, по которым между вами может идти какой-то товарообмен теплом. Им важна сами эти связи, как таковые. Они естественным образом начинают стремиться «сживаться» с вами, в том смысле, что для них движение товарообмена и его количества по имеющимся связям становится менее важно, чем сами связи. Они стремятся знать вас больше (знакомые тоже, но только для способа побольше вытянуть из вас в вопросе товарообмена: «ничего личного, только бизнес»).

 Друзья стараются открыть вам двери и впустить вас в свою жизнь (т.е. предлагают иной, не товарный способ общения, т.е. тот самый душевный), и в ответ будут рады, если вы впустите их в свою. Ведь это и есть взаимная дружба, а не паразитизм и вещизм.

На друзей тратится больше времени и внимания, т.к. здесь осознается потребность поддержания живыми и текучими сами связи. Здесь начинает ощущаться та самая «душевность в отношениях». Т.е. укрепляются сами отношения, а не то, что благодаря им получается и даже больше, то, что получается благодаря им, может инвестироваться в крепость самих отношений.

Ведь знакомого не попросишь о помощи в 2 часа ночи, а вот друг – откликнется. Если он настоящий, а не скрывающийся под маской кто-то иного. Однако откликнется в условии, что у него сейчас нет чего-либо, что более важно для него лично и для тех, с кем он душевно ближе, чем с вами. Т.е. здесь можно просить о чем-то выше договоров, однако это имеет предел. 

Так же друг может нарушить договор (не предупредив), но если знакомый тогда без вопросов выдворяется в чужие и забывается, то у друга есть право вернуться, через прощение. Но только если он будет способен объяснить причины такого поступка и если они будут душевно справедливы, а вы будете готовы простить.

Для друга есть некоторый душевный предел, выходящий за ценность товарообмена идущего по самим связям отношений. Этот предел (сколько вы каждый вложили в связи душевности, насколько вы стали близки) и определяет, какие из договоров ему позволено нарушать и это простят, а какие нет.

Близкие отличаются от друзей тем, что они позволяют нам быть самими собой. Т.е. то, что мы нарушаем какие-либо договора – не играет роли. Это если мы настолько жестоки, что осознанно хотим сделать им больно. Однако для них важны больше мы сами. Поэтому, если нарушая договор, мы делаем это не со зла, а потому что такие мы настоящие – им это важнее любых договоров. Они потому и близкие, т.е. принимают вас не на уровне договоров, а как есть – душой, делая нас частью своей души. Понимают нас душой, а не культурными правилами-стереотипами.

Близкие бывает, понимают нас без слов и готовы дать нам то, что нам надо, без вопросов «зачем». Из своего созвучия нам, из чувства личной правильности и необходимости. Именно чувством правильности можно определить близкого: такой расширяясь на нас, чувствует наши душевные потребности и бывает сам (а бывает даже не ведая причин, но чувствую душой) дает нам то, что нам сейчас необходимо.

Самое главное – близкие связаны с нами не договорами. Т.е. сами по себе договора могут и существовать, как некоторые правила и связи для товарообмена, но если их между нами не будет – наши отношения не исчезнут. Потому что эти душевные связи основаны не на товарообмене телесным теплом, а именно на душевном тепле участия и присутствия их души в нас, а нашей в них.

 По сути близкий – это тот, кто принял в себя часть нас. И эта часть нас теперь – часть его самого. И ему так – хорошо. Без объяснений почему (так объясняются прибыльности и ценности договоров, но не душевное тепло). Так он чувствует себя вольнее и свободнее – и это достаточный знак.

Еще одно отличие близких от друзей: друзей можно потерять, а близких невозможно. Они могут уйти, но это будет их собственный вольный выбор. И если это по-настоящему близкий, мы это примем и не будем причитать о том, «на кого ты меня покинул?!».

Просто потому, что такое есть знак о том, что этот человек нами считался не близким, а просто некоторой внешней опорой (может другом, может знакомым). И из него в чем-то мы нагло выкачивали телесное и душевное тепло для своих личных целей. Вот это, а не он сам для нас, было ценнее того, что он просто сейчас есть рядом с нами.

Увидьте этот нюанс. Близкий – это не вещь и не собственность, а тот, кто рядом с нами по собственной воле, отличной от торговых отношений, что могут сохраняться между друзьями. Он рядом не по нашей прихоти и уйдет тоже без нашего на то разрешения, тогда когда посчитает нужным. И это не затронет душевного тепла, что всегда останется при нас – в виде отпечатка его на нас, на то место, куда он в нас расширился.

Так друзья создающие совместный бизнес, и творящие его сначала своим душевным резонансом, потом перестают различать где дружба (она была и до бизнеса), а где бизнес (он появился из дружбы, но он не дружба, а договора только уровня торгового товарообмена, т.е. знакомых).

В результате рушатся договора, когда ценности товарообмена становятся важнее дружеских отношений. Часто из-за того, что этими отношениями, начинают манипулировать, чтобы получить выгоду в товарообмене, что и есть знак об этом самом, т.е. потребности создать из друга невольника.

Однако если люди близки, их бизнес строится на ином характере деятельности – на взаимопонимании, и видении в друг друге воли, а значит даже в условиях бизнеса – сначала «держится слово», а уж потом договора, а уж договора разрешаются при душевном общении и присутствии искренности между близкими.

Для друзей «держание слова» тоже важно, но только пока важны сами отношения. Здесь же даже сами отношения – вторичны и слово держится, потому что это человек принимает нас, как часть себя и действует не в возмездном интересе, а безвозмездном, т.е. через дарение. Близкие дарят.

Здесь раскрывается одна из сутей душевных взаимоотношений, а именно позволение дарить и принимать дары. Т.е. видеть передачу чего-то вместе с душевным теплом безвозмездно (т.е. в частности без присутствия телесного тепла, договора об оказании услуг и ценности этого чего-то в материальном телесном аспекте). За это действие, дарящий получает совсем не тем, что ему дается взамен (тогда это просто торговый бартер), а тем, что он смог этот дар осуществить и тот пошел на пользу (т.е. тем он сотворил душевное тепло в другом, расширившись тем на него, а не погубил свое, выплеснув в песок).

Дарить человек способен, когда у него есть чего. В душевном плане – это значит, что в нем куда меньше напрягов и сумасшествий, настолько, что он способен к сопереживанию и соучастию другому человеку. Он дарит душевное тепло, что помогает другому возвращать волю, убирать препятствия и, напряги, что человека совсем «запарили».

Но для этого принимающий должен позволить это. Когда он позволяет, тогда дарящий может осознанно попытаться помочь, если сознает, что способен это сделать верно.

Для близких, между даром душой времени или качества результата, приоритетом определяется – качество.

Уделенное близкому время менее важно, чем полученное в результате качество произведенного действия. С ними хорошо действовать согласно/созвучно, однако вы на близких не расширены всей душой. Значит с ним хорошо не вообще быть, а находится в каких-то конкретных состояниях (где с ним возможен душевный резонанс), решать какие-то задачи, достигать чего-то или отдыхать, учиться принимать и дарить вообще.

В данном исследовании, «любимым» (для простоты понимания) мы назовем того человека, на которого мы раскрываемся душой полностью. Это, по сути, второй я. Даже больше, мы вместе – это новый некто, по отношению которому каждый из нас теряет грань между «он» и «я», и мы вместе спокойно смотрим на мир не через «я+я», а через «мы». Все твое – мое, все мое твое. Жизнь душа в душу тут расценивается как жизнь одной, слившейся души.

Таких людей не много и с каждым мы стремимся не к каким-то качественным свершениям, а именно просто быть вместе как можно больше самими собой. Стремимся пребывать в нем, т.е. расширяться через него и заполнять его всего, позволяя ему заполнять нас и быть созвучным, резонировать полноценно и всеобще друг к другу.

 Таким людям, вещам, существам мы уделяем время, наполненное нашим вниманием в приоритете, потому с ними мы ощущаем себя вольнее, способными совершить больше. Это когда жена – муза для мужа, возносящая его вдохновение до небес, а муж – ее защитник на всех ее полях/фронтах сражений.

Важно увидеть, что в этом состоянии нет понятий собственничества, ревности, брака, договоров и внешних опор-законов и правил по отношению к друг другу – все итак общее и условия тоже единые и понимаемые однозначно. Именно из таких отношений вырастает общий дух, общая семья, общий дом, община, общество.

По этой душевности правильное общество строится в понятиях «нет личного блага без общего», потому что все видится как единое целое. И как бы не было что вокруг, начинается это с самого человека и его личного отношения с кем-то другим такого же уровня. Без присутствия таких отношений (без опыта понимания их), он не сможет и увидеть, как сделать такими отношения в семье. И увы, не сможет масштабировать их и дальше, возвращая волю не только себе, но и всему вокруг, в том числе возвращая волю целому обществу, которое стало само невольником отсутствия творцов, способных вернуть все в нужное русло.