Технология контекстного управления общественными связями

Предлагаем вниманию читателя публикацию И.В.Солонько в №2(58)
апрель-июнь 2013г. журнала «Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России», с оригиналом которого Вы можете ознакомиться по ссылке. После прочтения, рекомендуем также ознакомиться с материалами газеты «Суть времени» по рубрике Концептуальная война: Теория элит и неравенство — от концептов к идеологии

Современный мир — это мир непрерывных социальных и культурных трансформаций и взаимовлияний. Причем скорость этих социокультурных процессов идет по возрастающей, а последствия преобразуют социальное бытие самым кардинальным образом. Анализируя устойчивые долгосрочные тенденции социального бытия можно выделить сложившуюся за многие десятилетия надгосударственную цивилизационную систему управления обществом, которая в литературе определяется как концептуальная власть [14]. Концептуальная власть как вид властных отношений, в нашем понимании — это власть людей и идей, способных порождать в обществе долгосрочные социальные процессы, согласно общезначимым целям цивилизационного характера. 

Анализируя современные трансформационные процессы социокультурного характера, отечественные исследователи Центра проблемного анализа и государственно-управленческого проектирования пришли к выводу, что в условиях усиления конкурентной борьбы между государствами и экономическими системами за сферы влияния в глобальной экономике и политике модель директивного управления заменяется более эффективной моделью контекстного управления. Они пишут: «Общий тренд произошедшей трансформации заключается в переходе от административного распоряжения к мотивационному опосредованному воздействию. Важное значение в управленческом плане приобретает формирование контекстов. То или иное решение теперь транслируется уже не с помощью директивы, а посредством конструирования программирующего поведение экономического субъекта контекстного поля. Человек воспринимает это решение как собственный выбор, хотя в действительности оно и навязывается ему со стороны» [1, с. 11].

В сфере политики, которая является объектом исследования со стороны философии политики, по способам осуществления власти различают явную (эксплицитную) и неявную (имплицитную) виды власти. Проявлением первой (явной) власти будет ситуация, когда X совершенно определенным образом, не допускающим разночтений, укажет Y, что ему надлежит делать (или, напротив, не делать). При проявлении второй (неявной) власти Y делает то, чего желает X, но без прямого указания с его стороны. В этом случае возможны два варианта:

• Y знает (или догадывается), чего хочет Х, и в силу разных причин выполняет это желание без самого факта отдачи приказания. Примером имплицитной власти может быть желание объекта власти угодить субъекту власти и т. п.
• Y не знает, чего хочет Х, но его вектор целей вписан в объемлющий вектор целей Х, или же просто на данном этапе их желания совпадают. При этом в конечном счете желаемый результат получит не Y, а Х, так как Y выполняет предписанную функцию в сценарии Х. Данный вариант уже относится к проявлению концептуальной власти (например, Y одержим жаждой наживы и запускает пивной бизнес в регионе, а Х хочет, чтобы трудовой потенциал региона деградировал, а уменьшение населения региона и снижение его человеческого капитала дает возможность для будущего использования жизненного пространства региона в своих целях, о которых Y просто не задумывается). Именно второй вариант имеет отношение к бесструктурному способу управления.

С точки зрения методологии ДОТУ существуют два основных способа управления: структурное (функциональное штатно-должностное расписание) и бесструктурное (виртуальные самоорганизующиеся системы) управление. Они отличаются друг от друга следующими признаками:

1)   наличием до начала процесса управления готовой структуры (структурное управление) или возникновением в процессе управления самоорганизующихся виртуальных «структур» (бесструктурное управление);

2)   функциональное предназначение элементов структуры либо изменяется в процессе управления (бесструктурное управление), либо нет (структурное управление);

3)   распространение информации в структуре либо целенаправленно-адресное (структурное управление), либо циркулярно-безадресное (бесструктурное управление).

В ходе развития долгосрочного социально-политического процесса структурное управление выкристаллизовывается из бесструктурного управления. В жизни общества наиболее эффективно работает система смешанного управления, которая сочетает в себе оба способа социального управления. При этом в творческих сферах (искусство, научно-исследовательская деятельность, высшее профессиональное образование и т. д.) доля бесструктурного управления значительно выше, чем в государственных и силовых сферах, но не является преобладающей. А в деятельности концептуальной власти преобладание бесструктурного управления над структурным является характеристическим свойством. Это своего рода «родовой» признак концептуализированного вида власти.

Бесструктурный способ управления опирается на статистические закономерности и вероятностные предопределенности в поведении объекта управления и факторов внешней среды. То есть для его применения необходима устойчивость по предсказуемости реакции объекта на управляющее воздействие и изменения давления факторов внешней среды (природно-географические условия, внешнеполитическая и социально-экономическая ситуации, социокультурная среда). Отечественный исследователь С. П. Расторгуев, анализируя возможности современных информационных технологий в информационный войне, вводит понятие «информационная самообучающаяся система» применительно к человеку, социальным группам, государству и обществу в целом. Он пишет: «Информационная самообучающаяся система ¾ это система, поведение которой определяется имеющейся у нее моделью мира. Достаточно откорректировать модель мира, исказив цели, правила, факты, и система послушно и самостоятельно станет исполнителем чужой воли (выделено мною – И. В.). Любая подобная модель обязана быть послушна входным данным. Сегодняшний день характерен тем, что основной объем сообщений человек получает от себе подобных с помощью технических средств, именуемых средствами массовой информации. Это значит, что модели мира, управляющие информационными самообучающимися системами, наполняются содержанием, исходящим не столько от эмпирических объектов, сколько от подобных же абстрактных моделей индивидов, ставших хозяевами СМИ. В результате, общественное сознание, исполняющее функции зеркала мира для данного общества, становится все более и более кривым» [4]. Таким образом, целенаправленно вбрасывая через СМИ информацию в социальную систему, можно добиваться нужной ее реакции, а следовательно и нужного результата. При этом полученный результат ¾ это следствие не директивно адресного управления опирающегося на официальные структуры, а следствие бесструктурного управления вероятностными предопределенностями в массовой статистике поведения индивидов и социальной системы в целом.

Американский политолог Джозеф Най, рассматривая феномен soft power, пишет: «Гибкая власть страны базируется главным образом на трех ресурсах: ее культуре (в тех странах, где она привлекательна для других), ее политических ценностях (когда она действует согласно им у себя дома и за рубежом) и ее внешней политике (когда она рассматривается как легитимная, имеющая моральный авторитет)» [10, с. 37-38]. Таким образом, управленческая концепция «мягкой власти» реализуется, под прямым воздействием средств коммуникации. Правящие круги США, используя все имеющиеся ресурсы власти, бесструктурно влияют на другие страны, добиваясь своих долгосрочных целей во внешней политике. Дж. Н. Розенау, рассматривая возможность управления вне правительственных структур на государственном уровне и уровне мировой политики, пишет: «Управление, другими словами, является более широким явлением, чем правительство. Оно охватывает правительственные институты, но также включает неформальные, неправительственные механизмы, посредством которых люди и организации в рамках своей сферы компетенции движутся вперёд, удовлетворяют потребности и осуществляют свои желания» [13]. Эта трактовка управления бесструктурным способом непосредственно увязывается Розенау с тенденцией растворения, с его точки зрения, «менее эффективного» института национальных государств в современной мировой политике.

Отечественный исследователь О. Н. Барабанов рассматривая формирование глобального общественного мнения в качестве одного из элементов глобального управления, он пишет: «Решение глобальных проблем стало одной из задач для многих международных организаций, таких, как ООН, Международная организация труда и др. В качестве одной из форм их работы на этом направлении является активное формирование мирового общественного мнения по данным вопросам. Это достигается в том числе путем регулярной публикации специальных докладов, в которых, во-первых, дается подробный обзор состояния проблемы, а во-вторых, предлагаются концептуальные пути для ее разрешения. Во-многом именно по причине распространения данных транснациональных концепций по решению глобальных проблем в общественном мнении, в научной среде и в СМИ по всему миру, правительства государств вынуждены волей-неволей принимать во внимание данные разработки, а часто и претворять их в жизнь на национальном уровне» [2, с. 17]. Таким образом, «активное формирование мирового общественного мнения» является примером бесструктурного управления национальными государствами с наднационального уровня управления, то есть с уровня концептуальной власти. В этом плане можно выделить такую особенность концептуальной власти как автократичность (т. е. самовластность) по своей природе. Наблюдатель, не имеющий понятия о бесструктурном способе социального управления, увидит лишь фрагменты полной системы управления, в той части, где эта система представлена конкретными структурами. Концептуальная власть действует, как правило, имплицитно и бесструктурно, зачастую прикрываясь официальной властью и от ее имени. Таким образом, работает ее главный принцип: «Каждый в меру своего понимания развития процесса работает на себя, а в меру своего непонимания (либо недопонимания) на того, кто понимает больше его, то есть на концептуальную власть».

Концептуальная власть осуществляется, как правило, по схеме управления «предиктор – корректор» («предсказатель – поправщик») [5, с. 85-87]. Такое управление строится на основе прогнозирования (в самом процессе управления) поведения замкнутой системы, исходя из информации о текущем и прошлых состояниях системы и воздействии на нее окружающей среды. Данная схема за счет того, что в ней обратные связи в процессе управления замкнуты через прогнозируемое будущее (а не через настоящее, как в других схемах: программного и программно-адаптивного управления) и вектор ошибки управления минимизируется по завершению каждого цикла полной функции управления, позволяет сохранять высокое качество управления в быстро меняющейся внешней среде за счет снижения времени запаздывания системы управления при ее реакции на все внешние и внутренние факторы. Кроме того, существуют социальные процессы, в которых срыв управления может привести к необратимому краху всей системы, поэтому схема «предиктор – корректор» позволяет, накапливая статистику явлений, выявлять заблаговременно тенденции и формировать на их основе управляющее воздействие, сводящее к нулю потенциальные ошибки управления.

Концептуальная власть всегда работает в упреждающем режиме, обеспечивая устойчивость по предсказуемости. Она начало и конец всех контуров управления, высший из видов социальной власти. Применение инструментария концептуальной власти базируется на том, что она автократична и реализуется как власть над обществом определенной концепции, по которой осуществляется общественное самоуправление. Для обыденного сознания отсутствие управляющей структуры создает иллюзию неуправляемости социального процесса, а схема управления «предиктор – корректор» известна только узким специалистам применительно к кибернетике и автоматизированным системам управления, но не по отношению к обществу и государству. Тем не менее схема управления «предиктор – корректор» давно и успешно применяется концептуальной властью в социально-политических процессах.

Роль предиктора (предуказателя) имплицитно выполняет неформализованный социальный институт концептуальной власти, а роль корректора (поправщика) — институт гражданского общества. Рассматривая активную роль института гражданского общества, В. М. Межуев пишет: «Под гражданским обществом принято понимать совместные (коллективные) действия людей в сфере не их приватной (частной), а публичной (или общественной) жизни, причем в условиях, когда она перестает быть монополией властных элит — как традиционных, так и современных. Это именно сфера действий, поступков людей, которые могут носить как стихийный, так и организованный характер, получая в этом случае институциональную форму неправительственных, негосударственных объединений, союзов, ассоциаций, функционирующих по принципам самоорганизации, самоуправления» [8, с. 400]. Таким образом, по Межуеву, гражданское общество предстает как сложившаяся независимо от властной вертикали, существующая помимо нее система горизонтальных связей и отношений, охватывающая собой значительную часть населения и способная выполнять функции «особого политического субъекта». Соглашаясь с данной трактовкой необходимо отметить, что независимость «неправительственных, негосударственных объединений, союзов, ассоциаций» от властной вертикали своего государства в современной политической практике может оборачиваться зависимостью от чужой концептуальной или государственной власти. Это результат применения политических технологий и низкой культуры мышления активных граждан, претендующих по идеологическим или экономическим мотивам говорить и действовать от лица всего общества. Примеров, когда незрелое гражданское общество замыкается на внешнюю концептуальную власть и вместо коррекции разрушает собственную государственность в современном мире предостаточно. Это и «бархатные» революции на постсоветском пространстве, и так называемая «арабская весна» в Северной Африке, а так же другие известные примеры, когда политическая активность гражданского общества обращалась против интересов самого общества, но в интересах внешних заказчиков таких процессов.

Концептуальная власть контролирует все виды исполнительной власти в традиционных обществах. Управляя на основе анализа возможностей и тенденций к их реализации, она никому ничего не навязывает, а лишь бесструктурно проводит в жизнь те решения, которые взращены его трудами и созрели в национальных «элитах», упреждающе заглушая и искореняя неугодные ему социальные тенденции. Чтобы бесструктурное управление было действительно эффективным, необходимо иметь информационную базу, на основе которой без вмешательства извне как бы сам собой должен идти процесс формирования стереотипов поведения вновь вступающих в жизнь поколений. Такой информационной базой в глобализирующемся мире становится массовая культура, основанная на заказных сюжетах, нивелирующая особенности этнокультурного характера (по определению М. Маклюэна «мировая деревня»).

Теоретик истории науки Т. Кун сформулировал принцип, объясняющий координальные трансформации в ментальности социума (справедливый и для массового сознания) как результат переворота в сфере массового духовного производства. Он показал, что такие перевороты представляют собой замену существующей парадигмы (под которой он понимал совокупность установок, оценок, представлений, работающих, в общем и целом, на господствующий способ взаимопонимания) тем, что до поры до времени выступает по отношению к ней в качестве аномалии и вытесняется ею на периферию [17]. Иными словами, это такой переворот, в результате которого аномалия берет верх, становясь новой парадигмой, т. е. культура заменяется на антикультуру и т. п.

На формирование массовой культуры как культуры постиндустриальной эпохи потребовались многие десятилетия и крупнейшие технологические достижения (кино, радио, телевидение, Интернет). После того как заказная антикультура в общих чертах сформировалась, функция адаптации алгоритмики такой «культуры» переходит к интеллигенции, духовному сословию и т. д. Концептуальной власти остается лишь корректировать все процессы, которые отныне идут как бы сами собой, «на автомате», и в своей статистической массе не выходят за рамки разработанного проекта глобализации.

В силу того, что всякое общество некоторым образом управляется, концепция, в соответствии с которой протекает управление, является объективным явлением: т. е. она существует и действует в режиме самореализации и саморегулирования. Однако психология и миропонимание людей в их большинстве таковы, что по их представлениям управление в обществе начинается с создания разного рода структур, то есть первые четыре этапа полной функции управления, как правило, оказываются вне осознанного восприятия и понимания. Тем не менее люди, способные к целеполаганию, к разработке и корректировке концепции достижения цели и методов ее продвижения в общество, представляют собой концептуальную власть в конкретном обществе. И «быть концептуально властным» — это качество, отличающее в исторически известных обществах некое меньшинство в составе большинства от остального общества. О нем, известный английский исследователь Тойнби писал: «Все акты социального творчества являются созданием или индивидуальных творцов, или по большей мере творческих меньшинств» [18, р. 214].

После того как концепция становится властной над обществом, она начинает проявляться в культуре как власть идей (идеология) над каждым индивидом и обществом в целом в виде усваиваемых с детства стереотипов поведения и отношения к явлениям внутреннего и внешнего мира, что создает у индивида иллюзию самоуправления, не ограниченного никакими факторами, кроме его личных способностей. В силу этого обстоятельства на этапе полной функции управления, связанном с внедрением концепции в жизнь общества возникает идеологическая власть. Функция идеологической власти — облечь поработительную по своему характеру концепцию в такие идеологические формы, в которых она предстала бы во мнении людей благообразной и потому приемлемой, в которых концепция не вызвала бы отторжения, а тем более — целенаправленного активного противодействия внедрению концепции в управленческую практику, вплоть до выработки и воплощения в жизнь альтернативной ей концепции.

Методологический подход к конструированию точного смысла и структуры идеологии как социального явления предложили Д. Белл и А. Грамши. Термин «идеология» нельзя заменить термином «идея», поскольку его целесообразнее использовать для обозначения «превращения идей в рычаги социального действия» (Д. Белл) [3]. Точно так же идеология не может отождествляться с философией, отражая, скорее, процесс популяризации философских концепций или «философских вульгаризаций, подводящих массы к конкретному действию, к преобразованию действительности» (А. Грамши) [4].

Современные исследователи рассматривают идеологию как систему общепризнанных стереотипов мышления, в которые инкорпорированы определенные цели, т. е. в социальном управлении идеология применяется как инструмент властвования. Так, например, в Новой философской энциклопедии понятие «идеология» раскрывается следующим образом: «Идеоло́гия (греч. ιδεολογία, от греч. ιδεα — прообраз, идея; и λογος — слово, разум, учение) — система концептуально оформленных взглядов и идей, выражающая интересы различных социальных классов, групп, обществ, в которой осознаются и оцениваются отношения людей к действительности и друг к другу, а также либо санкционируются существующие в обществе формы господства и власти (консервативные идеологии), либо обосновываются их преобразования (радикальные, революционные идеологии)». Схожей позиции придерживаются Н. С. Крапивина и И. В. Питеркин. Они пишут: «Изначально идеологические отноше­ния выступали как обеспече­ние и закреп­ле­ние нако­пленного опыта. Но при социальном расслоении для сохранения и упрочения этого социального неравенства очевидна необходимость опреде­ленных стерео­типов по­нимания мироустройства. Этим и занимается система идеологиче­ской власти. Её структуры (религиозные, просветительские, художест­венно-твор­ческие, образовательные и прочие), осуществляя политическое отражение положе­ний, сформиро­ванных концеп­туаль­ной властью, облекают концепцию управления в притяга­тель­ные и понят­ные на­роду формы. При этом истинная цель управления, известная только самим управ­ленцам, мо­жет быть сколь угодно далека от придаваемой ей идеологиче­ской окра­ски» [7]. Таким образом, идеология — продукт идеологической власти, подконтрольной власти концептуальной. Идеология — это концепция управления, изложенная в доступном для понимания массовым сознанием виде.

Объектом воздействия идеологической власти является все общество, однако за исключением тех, кто сам концептуально властен и потому стоит выше власти идеологической. Идеология нужна концептуальной власти для формирования в обществе мировоззрения людей, соответствующего избранной концепции. Свобода от идеологий, или так называемая деидеологизация — это самообман, однако не стихийно-психологический, а целенаправленно культивируемый властью концептуальной. Идеологию можно понимать или не понимать, принимать ее или отрицать, но члены общества всегда сталкиваются с проявлениями той или иной идеологии, представляющей собой оболочку концепции управления обществом со стороны носителей власти концептуальной.

Афишируемое отсутствие на Западе единой государственной идеологии никогда не препятствовало возникновению, развитию и совершенствованию огромного аппарата идеологической пропаганды, где заняты сотни тысяч специалистов, осуществляющих систематическую обработку идей и учений, их ретрансляцию через СМИ. Эта новая социальная группа, выполняющая функцию, свойственную в древности жрецам, входит в верхний слой правящей элиты и поэтому кровно заинтересована в том, чтобы поддерживать и наращивать свое влияние. Идеологическая власть концептуально безвластна, поскольку она только приспосабливает концепцию к конкретным исторически сложившимся обстоятельствам и неспособна к разработке концепции. В этом процессе реализуется структурный способ управления, основанный на персонально-адресном распределении информации. Но структурный способ управления (основанный на деятельности государственных и негосударственных постоянно развернутых или временных структур однократного применения) также является и основой для организации бесструктурного управления. Инструментом бесструктурного управления, основная задача которого — формирование определенного общественного мнения по всем вопросам, давно уже является книгоиздательство. Еще в 1961 году начальник управления специальных операций ЦРУ указывал: «Книги отличаются от всех иных средств массовой пропаганды прежде всего тем, что даже одна книга может значительно изменить отношение и поведение читателя в такой степени, на которую не могут подняться ни газеты, ни радио, ни кино… Это, конечно, верно не для всех книг, и не всегда, и не в отношении всех читателей, но это случается достаточно часто. Поэтому книги являются самым важным орудием стратегической пропаганды» [16, с. 181-182].

В 1976 году в США были оглашены данные, согласно которым до 1967 года «значительно более 1 000 книг» было подготовлено, субсидировано или одобрено ЦРУ, а в последние несколько лет таким образом было выпущено еще 250 книг. В «правовом» «демократическом» государстве США сенатская комиссия так и не смогла добиться от ЦРУ списка книг, изданных при его поддержке [16, с. 181-182], то есть даже Сенат США не должен знать, где и как рождаются стратегические идеи о политической стратегии и действительно вырабатывается политический курс. Читателю было бы особенно интересно узнать, сколько в этом списке русскоязычных публикаций диссидентско-либерального направления.

В XXI веке главный инструмент бесструктурного управления обществом — это средства массовой информации, и в первую очередь, телевидение и Интернет. В силу своей способности внедрять одинаковые образы в сознание миллионов людей телевидение и всемирная сеть могут усреднять перспективы, знания, вкусы и желания людей, делать их под заказ и интересы, которые остаются за кадром. Спутниковая связь позволяет телевидению достигать тех мест нашей планеты, которые до недавнего времени были свободны от его влияния. Всемирная компьютерная сеть Интернет — порождение постиндустриальной эпохи. Ее информационное пространство еще менее контролируемо, а социальные сети Интернета стали реальной политической силой. Запускать в Интернет информацию или снимать с него нужную информацию и обмениваться ею в относительно свободном режиме пока доступно большинству пользователей. Это обстоятельство создает предпосылки для реализации многих общественных инициатив и широкого общественного самоуправления.

Специалист по организации «бархатных революций» профессор политологии, активно сотрудничающий с ЦРУ и Госдепом США, Джин Шарп [15], развивая теорию «управляемого хаоса», на основе опыта организованных спецслужбами США сначала во Франции, а затем и в Праге в 1968 году известных событий, сформулировал целый арсенал «ненасильственного оружия». Это 198 методов ненасильственных действий применяя которые можно добиваться своих целей в отношении других стран не воюя с ними. Все эти методы делятся на три больших группы:

• ненасильственный протест и убеждение;
• отказ от сотрудничества (социального, экономического и политического);
• ненасильственное вмешательство (психологическое, физическое, социальное, экономическое, политическое).

Для достижения конкретных целей необходимый набор методов вкладывается в разработанный сценарий и реализуется, используя не легитимные структуры власти, а асимметрию влияний различных акторов, задействованных в сценарии. Эти технологии доказали свою эффективность и в XXI веке на примерах «оранжевых революций». Однако достаточно расплывчатая трактовка феномена «оранжевых революций» не позволяет в полной мере сформулировать методологию способов социального управления. Более адекватная с точки зрения методологии ДОТУ [5] нам представляется «теория сетевых войн». Смысл сетевого принципа состоит в том, что: «главным элементом всей модели является «обмен информацией» — максимальное расширение форм производства этой информации, доступа к ней, ее распределения и обратной связи. «Сеть» представляет собой информационное пространство, в котором и развертываются основные стратегические операции и их медийное, дипломатическое, экономическое и техническое обеспечение. Боевые единицы и система связи, информационное обеспечение операции и формирование общественного мнения, дипломатические шаги и социальные процессы, разведка и контрразведка, этническая, религиозная и коллективная психология, экономическое обеспечение и академическая наука, технические инновации и пр. — все это видится как взаимосвязанные элементы единой «сети», между которыми должен осуществляться постоянный информационный обмен» [1, с. 100]. «Сетевые войны ведутся преимущественно в информационной сфере и основаны на использовании «эффекта резонанса», когда внешние операторы манипулируют самыми разнообразными, казалось бы, не связанными между собой идеологическими, общественными, гражданскими, экономическими, этнологическими, миграционными процессами для достижения конкретных целей. Но поскольку все они манипулируются по одному сценарию, и возникает резонансный или кумулятивный эффект, резко усиливающий искомый результат» [1, с. 102].

А. В. Зуев полагает, что в современном «массово-информационном обществе» существует предопределенность культурно-поведенческих моделей для «человека-массы» или «массового человека». Он пишет: «Каждый поступок теперь определяется не свободным выбором между творчеством и подчинением. А выбором предзаданной знаковой модели поведения, которая приветствуется в той или иной информационной системе. Наипростейшим примером предопределения нашего потребительского поведения есть психологическая и даже мировоззренческая зависимость современного человека от рекламной среды» [6, с. 8]. Трансформация современных духовных ценностей, изменение их соподчинения, то есть новые иерархии ценностей, считает он, определяет «предопределенность поведенческих моделей, преподнесенных человеку-массе в удобоваримой, потребительской знаковой форме, создает комфортный мир, из которого вытесняются традиционные значения (свобода, ответственность, духовность, творчество и др.), создававшие напряжение между внутренней нравственной силой и внешней нормативностью довлеющей реальности» [6, с. 11]. Важно заметить, что все это же относится не только к потребительскому поведению, но и к электоральному поведению и любому другому типу поведения, которое возможно в массовом порядке моделировать под заказ концептуальной власти.

Способы управления концептуальной власти нашли свое отражение в политических технологиях. А. Ф. Нагайчук [9, с. 565] полагает, что политические технологии проявляются в качестве неких матриц социально-политического взаимодействия, социально обусловленных и зависимых от сложившейся конфигурации интересов в обществе, институциональной структуры политики. Социальные интересы предстают в качестве основы любой политической технологии демократического общества. Технологии осуществления социальных интересов являются политическими и представляют собой завершающий этап технологизации активности социальных акторов в политической сфере. Концептуальная власть, отслеживая тенденции общественной жизни (в основе которых лежат социальные интересы), поддерживает те тенденции, которые соответствуют принятой концепции, и подавляют остальные тенденции, которые потенциально или реально противоречат избранной концепции управления обществом. На наш взгляд суть метода концептуально-властного управления обществом состоит в том, что в общественное сознание внедряются стереотипы восприятия объективной реальности (нормы поведения, ритуалы, религиозные представления, политические пристрастия и т. д.), которые либо позволяют людям самостоятельно сформировать методологию управления (либо самоуправления) в нужном сегменте общества, либо не позволяют — для остальных сегментов общества. То есть в обществе происходит дозированное распространение знаний в части, касающейся так называемой элиты, и неполноценные либо искаженные знания для всех остальных людей. Примером последнего может служить так называемое «калейдоскопическое клиповое сознание», культивируемое западной массовой культурой для большинства молодежи через СМИ (в отечественных массмедиа — телеканал «MTV», «Mus BOX», отчасти «ТНТ» и другие).

Еще в XVIII веке А. Н. Радищев, рассуждая о причине устойчивости государства и легитимности власти, писал: «Познает всякий благорассуждающий, что твердость силы и власти в государстве имеет основание во мнении, и что оно делает закон законным, то есть делает его действительным» [11, с. 418]. Развивая это справедливое положение в качестве вывода укажем, что политический порядок — это, прежде всего, ментальный порядок, поскольку базовые ценности политической культуры работают на уровне национального менталитета, а политические структуры существуют по большей части в виде социальных представлений, инкорпорированных в сознание людей, подобно архитепическому, коллективному бессознательному.

Список литературы:

1. Багдасарян В. Э., Сулакшин С. С., Якунин В. И. Новые технологии борьбы с российской государственностью: монография / В. Э. Багдасарян, С. С. Сулакшин, В. И. Якунин. — М.: Научный эксперт, 2009.
2. Барабанов О. Н. Глобальное управление как тема для научного анализа // Антиглобализм и глобальное управление, доклады, дискуссии, международные исследования / Под ред. Д. Н. Пескова. — М., 2006.
3. Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозирования. — М., 1999.
4. Грамши А. Избранные произведения: [пер. с итал.] / [Под общ. ред. И. В. Григорьевой и др.; Вступит. статья Г. П. Смирнова; Примеч. И. В. Григорьевой, К. Ф. Мизиано]. — М.: Политиздат, 1980.
5. Достаточно общая теория управления. Постановочные материалы учебного курса факультета прикладной математики — процессов управления Санкт-Петербургского государственного университета (1997–2003 гг.) — Новосибирск, 2007.
6. Зуев А. В. Предопределенность культурно-поведенческих моделей в массово-информационном обществе // Общественные науки: всероссийский науч. журн. — М.: Изд-во МИИ Наука, 2011. — №1.
7. Крапивина Н. С., Питеркин И. В. Идеология как система // Вестник Света Федерации РФ. — № 11, 2011; № 3, 2012.
8. Межуев В. М. История, цивилизация, культура: опыт философского истолкования. — СПб.: СПбГУП, 2011.
9. Нагайчук А. Ф. Социальные основы функционирования технологии в политике: эскиз методологии исследования // Философские науки: спец. вып. «Филос. Петербург»: прил. к журн. «Филос. науки»; М-во образования РФ, Акад. гуманитар. исслед. — М.: Гуманитарий, 2004.
10. Най Дж. С. Гибкая власть: как добиться успеха в мировой политике / пер. с англ. В. И. Супруна. — М.: Изд-во «Фонд социо-прогностических исследований „Тренды“», 2006.
11. Радищев А. Н. О законоположении // Избранные философские сочинения. (К 200-летию со дня рождения. 1749–1949 гг.) / под общ. ред. и с предисл. И. Я. Щипанова. — Л.: Госполитиздат, 1949.
12. Расторгуев С. П. Философия информационной войны. — М.: Вузовская книга, 2001.
13. Розенау Дж. Н. Управление без правительства: порядок и изменения в мировой политике / Перевод с англ.: Полулях Д. С.; ред. Косоруков А. А. [Электронный ресурс] / Режим доступа: http://www.worldpolit.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=114&Itemid=1, свободный. — Загл. с экрана.
14. Солонько И. В. Концептуальная власть в условиях глобализации: социально-философский анализ: монография. — Берлин: LAP Lambert Academic Publishing, 2011.
15. Шарп Джин. От диктатуры к демократии. — М.: Новое издательство, 2005.
16. Яковлев Н. Н. ЦРУ против СССР. — М.: Правда, 1985.
17. Kuhn T. The Structure of Scientific Revolutions. — Chicago, 1962.
18. Toynbee A. J. A Study of History. Abridgement of volumes I–VI. New York; London, 1947.

И. В. Солонько

Солонько Игорь Викторович,

проректор СПбГАУ, к. ф. н., доц.

Источник