«Прус уже преподнёс своим читателям несколько подобных «неожиданностей», однако ни одна из них не была столь «неожиданна», как этот внезапный прыжок с мостовой современной Варшавы внутрь египетских храмов и гробниц. Какую цель имеет это путешествие к пирамидам? Что могут сказать Прусу сфинксы и мумии?»

 польский критик Игнаций Матушевский, 1897

Давно замечено, что несовершенство нашей жизни признаётся всеми, но радикально переделать её тянет, в основном, людей помоложе. Оно и понятно — с возрастом большинству людей опыт уже не позволяет надеяться, что, заменив одних властителей другими, они изменят тысячелетний ход вещей. И лишь немногим зрелость дарует другое открытие: намного труднее не только постигнуть свое время и сделать его хоть немного лучше, а выявить причинно-следственные связи между происходящими событиями, сделать доступными для будущих поколений корни культуры (прежде всего политической), в которой они живут.

Так или иначе в общем мире живут те, для кого «есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь», и потому в каждый такой миг надо уметь брать и взять от жизни всё, что она способна дать; и те, кто старается каждый миг жить так, как должно жить всегда, будучи полномочным представителем Вечности на Земле. Они действительно ведут себя в жизни по-разному: первые большей частью — так, «как все» в безразлично-автоматическом обществе, а вторые большей частью — иначе. И даже, казалось бы, участвуя вместе в одних и тех же делах общества, в действительности они пребывают в качественно отличных друг от друга видах деятельности.

Подобную эволюцию пережил и человек, которого мы знаем под именем Болеслав Прус. На самом деле его звали Александр Гловацкий.

Краткая биография

Относительно даты и места рождения Пруса до сих пор ведутся споры — одни называют 1845 год, однако большинство склоняется к тому, что это произошло под Люблином в Грубешове 20 августа 1847 года. Семья его принадлежала к разорившейся шляхте. Рано лишившись родителей, он воспитывался у тётки, потом у брата Леона.

К этому времени Польша, потерявшая в конце 18-го столетия независимость, уже более полувека находилась под властью Пруссии, Австрии и России. Несмотря на целую череду восстаний, страна по-прежнему оставалась раздробленным колониальным владением могущественных соседей. Старший брат будущего писателя принимал активное участие в национально-освободительном движении. Эти идеалы пришлись и по душе младшему брату. Поэтому, когда в 1863 году в Польше снова началось восстание, в нём принял участие и Александр Гловацкий, тогда ещё гимназист-пятиклассник. Он вступил в повстанческий отряд и даже принял участие в боях. В одном из столкновений с русской армией между Седльцами и Люблином он был ранен и попал в госпиталь. После разгрома восстания в 1864 году Александра ещё несколько месяцев содержали под арестом.

Тем не менее юношу не стали преследовать и он вернулся в гимназию. После её окончания в 1866 году Александр Гловацкий поступил на физико-математический факультет Главной школы в Варшаве.

За последующие годы он перепробовал разные способы зарабатывать себе на жизнь: давал частные уроки, был рабочим на заводе в Варшаве, служил в статистической конторе. В 1872 году он окончательно определился со своей профессией и с тех пор стал жить исключительно литературным трудом. В журналах «Домашний опекун» и «Нива» стали выходить его публицистические статьи, а в юмористических журналах «Муха» и «Колючки» — рассказы и сценки.

За период с 1872 года по 1885 год Александр Гловацкий написал не менее 60 рассказов. Теперь он считается признанным мастером этого жанра в польской литературе, а тогда необходимость работы на литературный конвейер вызывала у него только раздражение. Вынужденный постоянно юморить и подстраиваться под вкусы читателя, Гловацкий не очень высоко оценивал то, что выходило тогда из-под его пера. Поэтому он стал подписываться псевдонимом, позаимствовав его из герба семьи Гловацких, на котором красовалась надпись «Прус I».

В 1875 году Пруса пригласили работать в газету «Курьер варшавски», где в течение двенадцати лет появляются его фельетоны («Еженедельные хроники»). В 1887 году Прус переходит в газету «Курьер цодзенны» («Ежедневный курьер»), где печатает фельетоны до 1901 года, а в 1905 — 1912 годах регулярно сотрудничает в журнале «Тыгодник илюстрованы» («Иллюстрированный еженедельник»). Статьи и фельетоны Пруса, написанные живо и остроумно, затрагивавшие насущные вопросы своего времени, были необычайно популярны в Варшаве, читались в самых различных кругах.

«Вы все его знаете, — обращался к варшавянам писатель Мариан Гавалевич, — от салона до кухни, от письменного стола до верстака, от чердака до подвала… Были времена, когда трудно было представить себе Варшаву без «Курьера», а «Курьера» без Пруса».

Работа в газетах, как и предшествовавшая ей суровая жизненная школа, дала Прусу большой запас наблюдений, столкнула с жизнью самых различных общественных слоев, включая социальные «низы», сделала его непревзойденным знатоком Варшавы, а в некоторых отношениях явилась и школой литературного мастерства.    

К 1880 году Прус, как и значительная часть польской интеллигенции, переосмыслил свое революционно-повстанческое прошлое. Идеи насильственного переустройства мира уже не казались ему такими привлекательными, и писатель стал активным сторонником той системы взглядов, которая получила название «польского позитивизма», иначе говоря, идеи постепенного прогресса. Сторонники этой теории призывали людей к каждодневному упорному труду, направленному на подъем экономического благосостояния страны, выступали за развитие местного самоуправления и равноправие женщин, содействовали просвещению народа и распространению естественно-научных знаний.

В публицистике 70-х годов Прус призывает польское общество без различия сословий и классов дружно трудиться «на общую пользу».

«Покорившись необходимости, — пишет он в статье «Наши грехи» (1872), — займемся уплатой общественных долгов, урезыванием наших потребностей, поднятием сельского хозяйства и промышленности, укреплением родственных и общественных уз, увеличением количества браков, уменьшением детской смертности, помощью обездоленным, распространением здравых начал просвещения и нравственности. При этом не одно крупное поместье придется разделить на мелкие, не один фрак сменить на рабочую блузу, герб — на вывеску, перо — на молоток и аршин, придется во многом себе отказать, о многом позабыть, а главное учиться и учиться».

Было бы неправильно на основании такой эволюции во взглядах обвинять Пруса в приспособленчестве и измене идеалам юности. Он был и остался человеком совестливым и демократичным по убеждениям. В литературе он выступал за правдивое изображение проблем и жизненных условий всех слоев населения, включая и беднейшие, за преимущественное обращение к своей, польской тематике.

Прус изменился в другом. Если воспользоваться аналогией из романа «Фараон», то писатель, сочувствуя, как и его молодой герой, тяготам трудового народа, понял, что правда не бывает ни универсальной, ни единственной. Своя правда есть у жрецов и у фараона, у всемогущей аристократии и у неимущих рабов, у суровых воинов и у хитрых купцов-финикийцев. Трудовой человек действительно угнетён и бесправен, и за улучшение его положения нужно бороться, но так ли уж несправедлив сложившийся порядок вещей? Разве улучшится положение страны, если рабы перебьют жрецов и сами станут правителями? Стремительные удары и неожиданные маневры хороши для войны, но ведь естественное состояние для человека и общества — мир…

Прус-Гловацкий жил в соответствии со своими убеждениями — трудолюбиво и мирно. Он был домоседом и даже из Варшавы выезжал нечасто: несколько раз в Галицию, да в 1895 году предпринял большое заграничное путешествие на несколько месяцев. Он посетил тогда Германию, Швейцарию и Францию. До самой своей смерти 19 мая 1912 года он сотрудничал с газетами и журналами: с 1887 по 1901 год он печатал фельетоны в «Ежедневном курьере», а в период с 1905 по 1912 год его материалы регулярно появлялись в «Иллюстрированном еженедельнике». Писатель был человеком замкнутым, скромным и застенчивым, о себе и о своем творчестве говорил мало и неохотно, поэтому о его жизни в зрелом возрасте известно немного.

В 1885 году он написал повесть о жизни польских крестьян «Форпост», а в 1890 году — роман «Кукла». Популярность романа и точность авторских описаний привели к тому, что в Варшаве и теперь показывают старый и новый магазин главного героя «Куклы» Вокульского, дом аристократов Ленецких на Кручей улице и т.д.

В 1892-1893 годах из-под пера Пруса вышел четырехтомный роман «Эмансипированные женщины», а в 1895 году увидел свет роман «Фараон». В 1908 году Прус издал роман «Дети», где изобразил революцию как дело героическое и привлекательное, но совершенно бесплодное и в какой-то мере «детское».

Последний роман Пруса, «Перемены» начал печататься в 1911 году, однако так и остался незаконченным.

В России наибольшей популярностью пользуется, пожалуй, «Фараон». И это при том, что роман можно назвать историческим лишь отчасти. Взыскательный читатель найдет в книге немало «не-древнеегипетских» подробностей — египетские крестьяне не владели лошадьми, у египтян не было изображений улыбающихся богов и т.п. Это произведение явилось итогом многолетних размышлений Пруса и к тому же сочинялось не для египтологов, а для простых читателей.

О романе Болеслава Пруса «Фараон»

Роман польского писателя Болеслава Пруса «Фараон» вышел в свет в 1895 году. Польша в качестве «Царства Польского» входила в то время в состав Российской империи, а выход романа в свет совпал с междуцарствием: смертью императора Александра III и вступлением на российский престол его наследника — императора Николая II. Современники сразу же нашли параллели между сюжетом романа и российской действительностью, отождествив К.П.Победоносцева, длительное время возглавлявшего синод Русской православной церкви, с персонажем романа верховным жрецом Амона Херихором, а Николая II — с Рамзесом XIII, поскольку К.П.Победоносцев был по существу первоиерархом церкви и одним из воспитателей вошедшего на российский престол молодого царя, с которым «обеспокоенная общественность» первоначально связывала свои надежды на «либеральное светлое будущее». Тем не менее такой взгляд современников оказался крайне поверхностным и не нашел впоследствии подтверждения в реально свершившейся истории.

Если в романе выделить управленческую составляющую сюжета, освободив её от второстепенных фактов, придающих зрелищность и душещипательность повествованию, то следует обратить внимание на следующую систему отношений:

• крестьянство и ремесленники, т.е. производительно трудящиеся народные массы, вне сферы их профессионализма в общественном объединении труда в полной зависимости от деятельности чиновничьего корпуса, олицетворяющего государственный аппарат на местах (сцена «живых картин» в храме);
• вся периферия чиновничества на местах и в отраслях (в армии), численно превосходя центральный аппарат — двор фараона — тем не менее, не способна поодиночке противостоять политике центра и также оказывается от неё в полной зависимости;
• ключевая сцена романа — эпизод народного возмущения, синхронизированного знахарством с солнечным затмением — показывает, что и центральный аппарат, во главе со своим номинальным главой фараоном, ограничен в дееспособности деятельностью иерархии египетского знахарства, поскольку административная «элита» не способна по своему мировоззрению отличить управленчески значимую информацию от ерунды: для этого ей необходимы консультации знахарей, что позволяет знахарям манипулировать разными слоями общества при помощи дозирования консультаций;
• но оказывается, что и иерархия знахарей Египта, в свою очередь, не свободна в своих действиях, и, признавая старшинство Вавилонской иерархии знахарей, вынуждена согласиться с её посланцем и кардинально изменить политику Египта. Это воспринимается благонамеренным фараоном, как вредительство и предательство, поскольку он не принадлежит к числу высших посвященных, которые, будучи верны дисциплине иерархии, не вправе объяснить ему весь поток причинно-следственных обусловленностей в их консультативной, по отношению к государственному аппарату, деятельности.

То есть система отношений: надгосударственное знахарство —  кланы знахарства в государстве — «элитарный» аппарат государственного управления — производительно трудящиеся народные массы — показан правильно по существу их возможностей и существу их деятельности в толпо-«элитарном» обществе.

Если проводить параллели с современностью, то изменилось только одно: знахарство внутригосударственное и знахарство глобальное — не действуют в обществе столь же открыто, как это было в Египте, и как это показано Б. Прусом.

Знахарство замаскировалось под иные социальные группы, причем правящее в библейской цивилизации надгосударственное знахарство и его местная периферия — отождествились с «элитой» (отсюда и отождествление чиновника церкви К.П.Победоносцева, раздавленного нравственно и мировоззренчески Библией, и верховным жрецом); а внутригосударственное знахарство, которое не продалось надгосударственному глобальному и не было раздавлено им мировоззренчески, из сферы управления жизнью общества и консультирования государственного аппарата было вытеснено в сферу «костоправства» и простонародной практической магии.

Наряду с этим, следует отметить, что и Б. Прус — продукт библейской цивилизации и также по каким-то, ему свойственным причинам, внёс лепту в охрану её стабильности. Это выразилось в отражении в романе еврейско-ростовщической темы.

• Ростовщичество «списано» на сошедших с исторической сцены финикийцев, отсутствующих в нашей современности как живая национальная культура.
• Сарра и её сын еврей-наследник египетского престола — невинные жертвы деспотизма иерархии знахарства. Нечто подобное имело место и в юности у Николая II: возлюбленная еврейка была, но третье отделение вмешалось своевременно, и до гражданского или церковного брака и наследника-еврея дело не дошло.

Такому злобному и деспотичному знахарству Египта противопоставлен Моисей, который характеризуется жрецом-персонажем как «жрец-отступник», нарушивший клановую дисциплину иерархии, вследствие чего Сарра на реке распевает открыто священную песню, в которой воспевается Единый Всевышний Бог. Это знание в Египте было уделом высших посвященных, сокрытым в храмах, и не подлежало пропаганде в народе, поскольку вело к уничтожению земной иерархии знахарства за ненадобностью в той культуре, к которой призвал Моисей.

Но, намекнув на эту правду, Б. Прус не процитировал внутрисоциальную доктрину Библии, согласно которой ростовщическое властвование над государствами и народами — не удел сошедших с исторической сцены финикийцев, а удел исторически реального и современного Б. Прусу и нам еврейства. Тем самым, вне зависимости от его намерений, эта доктрина ростовщического паразитизма отождествилась по умолчанию с учением Моисея, пророка Всевышнего Бога, к чему нет никаких религиозных и исторических причин. А сочувственное отношение читателя к безвинно погибшим Сарре и её сыну, также по умолчанию должно распространиться и на всю диаспору еврейства, осуществляющую эту доктрину ростовщической тирании на протяжении истории.

Необходимо также обратить внимание, что показанная в романе иерархия внутригосударственного знахарства и представитель иерархически высшего надгосударственного знахарства в своей деятельности оперируют разнородной прикладной информацией: т.е. контролируют третий и более высокие приоритеты обобщенных средств управления. Это — некая внутрисоциальная «игра с ненулевой суммой», т.е. игра на поле с заведомо одними воротами противника.

Ростовщичество — также игра с ненулевой суммой, но иерархически более низкая в системе обобщенных средств управления/оружия, используемых знахарством. То есть претензии к Моисею, высказанные в романе, от лица знахарства, касаются разгерметизации им первого — мировоззренческого приоритета обобщенных средств управления; а в библейском мифе, на котором основана культура Западной цивилизации, Моисей низведён до пропагандиста ростовщичества — т.е. до четвертого приоритета обобщенных средств управления.

Но этому унижению Моисея знахарством в иерархии средств управления до четвертого приоритета, сопутствует умолчание о том, что, как и прочие внутрисоциальные игры знахарства с ненулевой суммой, ростовщичество — чуждо той культуре, в которой учил жить Моисей, пропагандируя учение о Едином Боге, кроме которого над человеком нет иных Господ и господ. Согласие же с библейским блефом о благословенном ростовщичестве на четвёртом приоритете обобщённых средств управления — автоматически отсекает от правды, оглашённой реальным Моисеем на первом приоритете обобщённых средств управления в обществе.

В Послесловии к роману И. Кацнельсона отмечается, что в истории Египта был исторически реальный верховный жрец Амона в Фивах Херихор, который занял египетский престол, устранив Рамзеса XII, исторически реально последнего царя ХХ династии (что послужило исторической основой для сюжета романа Б. Пруса). В этот период Египет распался на две части, а впоследствии стал добычей иноземцев, по мере того, как отсебятина и невежество «элиты» и деградирующего знахарства приводила к прогрессирующему падению качества управления.

И.Кацнельсон, как и многие другие, не обращают внимания на то, что эти реальные события краха ХХ династии и воцарения верховного знахаря в качестве фараона, послужившие исторической первоосновой сюжета романа, имели место ПОСЛЕ ИСХОДА ЕВРЕЕВ из Египта, известного по Библии. То есть Египет уже разродился глобальной доктриной рабовладения на основе ростовщической тирании еврейских кланов. После этого, глобальному знахарству, извратившему до ростовщичества и расизма Откровение, переданное через Моисея, Египет как государство стал мешать. По принципу «концы в воду», в иерархии его знахарства был нарушен принцип выработки решения двумя параллельными и равноправными ветвями иерархии, вследствие чего реальный Херихор оказался единственным дееспособным первоиерархом знахарства. Возможно не понимая существа и эффективности тандемного принципа выработки решения и единоначалия при его осуществлении в жизни, не посвященный в целесообразность построения системы управления Египтом при смене поколений, бывшей в нём в течение нескольких тысячелетий, реальный Херихор устремился сам к высшей государственной власти, заняв должность фараона. Это и было окончательной потерей устойчивости системы общественного самоуправления древнеегипетского толпо-«элитаризма», которая поддерживала жизнь этой региональной цивилизации на протяжении более 2000 лет, выводя её даже из случавшихся военных и социальных катастроф — катастроф управления — без потери самобытности египетской культуры.

О некоторых особенностях государственности древнего Египта

Классовое расслоение общества в процессе перехода от родоплеменного строя к рабовладельческому выделило кланы жрецов в особую социальную группу. Классовое разделение общества — одно из следствий общественного разделения труда. Разделение же труда способствовало росту ПРОИЗВОДИТЕЛЬНОСТИ общественного труда — одной из важнейших характеристик любой общественно-экономической формации. Разделение непосредственно производительного труда и его специализация невозможны без появления труда управленческого. Этот процесс и поставил жреческие кланы в Египте в особое по отношение к другим социальным группам и к обществу в целом положение.

Жрецы в Египте стояли выше фараона. Это отражается в соотношении: фараон только «Сын Солнца», а один из жрецов — земное воплощение бога «Солнца — Рa». «Мозговым трестом» древнего Египта, как известно, были иерофанты (читающие судьбу или знающие будущее) — хранители тайных (герметических) знаний, в состав которых входили и знания о гармонии. Иерофантов в Египте было две команды по 11 человек, включая предводителя каждой команды. Одиннадцать на Юге (Верхнем Египте) и столько же (дублёров) на Севере.

Объективная необходимость повышения качества управления любой системой в конце концов приводит к управлению по схеме «предиктор-корректор» (предсказатель-поправщик), когда управляющее воздействие формируется на основе непрерывно корректируемого в процессе управления прогноза развития системы. Как следует из самого названия «иерофанты», прогноз будущего непосредственно входил в социальные функции иерофантов. Прогноз развития социальных систем, по крайней мере с точностью до общественных явлений, возможен на основе достоверной информационной базы о прошлом и настоящем, включающей в себя фактологию не только обществоведения, но и фактологию естественных и технических наук при целостном мировосприятии и владении диалектикой. В ряде случаев возможен достоверный прогноз с точностью до исторического факта. По всей видимости прогнозы иерофантов обладали достаточно высокой степенью сходимости с действительностью: в противном случае им бы пришлось снять с «вывески» заявление о чтении судеб. Поэтому скептику, отрицающему возможность владения египтянами осознанной диалектикой, придётся согласиться, что система жреческого образования была настолько совершенной, что обеспечивала неслучайное (т.е. нестихийное) воспитание людей, владеющих по крайней мере подсознательной диалектикой.

Египтом правило жречество: это была концептуальная власть (т.е. власть, формирующая концепцию развития общества и использования его производительных сил), практически открыто стоявшая над государством, вобравшим в себя идеологическую, законодательную, исполнительную и судебную власть.

Фараон царствовал. Когда он пытался править, он «умирал». При ошибках концептуальной власти в выработке программы развития и её осуществления все грехи списывались также на фараона и чиновников, либо на волю «богов». Наказание же виновных внутри жречества было тайной для всего остального общества. Жречество, посвящая себя в звания, сан богов, было вне критики общества. Оно было вершиной эксплуататорской верхушки и, как всякий нормальный эксплуататор, было заинтересовано в расширении сферы эксплуатации. В этом причина того, что величайшая истина мира — его объективная целостность и диалектичность — была обращена жрецами в величайшую тайну и стала служить расширению сферы рабства.

Так жречество древнего Египта выродилось в знахарство. Различие жречества и знахарства в том, что:

• Предназначение жречества — руководить развитием общества в русле Промысла Божиего (иными словами, первейшая социальная функция жречества— жизнеречение: в древней славянской азбуке буква «Ж» именовалась «Живёте», «Р» — «Рцы», стародавняя форма повелительного наклонения современного глагола «рекú», однокоренного со словом «речь»), что требует целенаправленного определённого просвещения и воспитания остального общества.
• Вне Божиего Промысла жречество деградирует в знахарство. Знахарство же прежде всего прочего заинтересовано в паразитизме на обществе, для чего ему необходима собственная монополия на Знание и определённые навыки воздействия на течение событий и поддержание невежества общества, какое соотношение обеспечивает зависимость невежественных толп и индивидов от корпорации знахарей и от тех или иных знахарей персонально.

Расширение сферы эксплуатации до глобальных размеров, в принципе, можно вести двумя способами.

Способ первый. Открытая военная агрессия. Военной силой разгромить вооружённые силы жертвы агрессии, уничтожить его государственность, на­садить везде своих чиновников, опирающихся на предателей из местного населения, и перераспределять в свою пользу продукцию, производимую на оккупированной территории, открыто подавляя недовольство военной силой, и ожидая, когда народ восстанет и истребит агрессора.

Способ второй. «Культурное сотрудничество». Избегая прямых военных столкновений, через предателей из числа «интеллигенции» разрушить концептуальную власть, после чего идеологическая, законодательная, исполнительная и судебная власти замыкаются на концептуальную власть агрессора и начинают осуществлять управление производством и распределением продукции на своей, не оккупированной (!), территории в интересах агрессора. Все беды списываются на местное «правительство», а народ надо «баюкать», чтобы он не искал врагов, кроме местного «правительства».

Есть основания полагать, что египетское жречество вступило на путь завоевания мирового господства по второму способу, т.е. обеспечение управления глобальной общественно-экономической формацией по схеме «предиктор-корректор» и возложения на себя функции глобального предиктора, глобальной концептуальной власти. Сам древний Египет рухнул, когда знахарство покинуло его пределы.

Заключение

На обратной стороне одной из первых страниц рукописи романа Прус записал:

«Три фактора: народ — фараон — жрецы. Гармония между ними и борьба», — лаконично определив в этих словах основную концепцию своего произведения.

Древний Египет, чьи проблемы давно стали достоянием истории, как нельзя лучше подошёл для исследования вопросов о смысле и цели человеческой жизни, о значении в ней любви, дружбы; о роли в истории случая; о том, что такое интересы государства и как их следует понимать. Прус оказался прав — в Египте давно уже нет фараонов, а вопросы эти интересуют нас отнюдь не меньше.

На примере древнеегипетского государства Прус хотел показать тип государства-организма с определённым сословно-кастовым строем. О своём представлении египетского государства Прус пишет во вступлении к роману:

«Народ работал, фараон управлял, жрецы составляли планы»,

и государство процветало. Однако в самом романе мы не видим этого гармонического сотрудничества народа, фараона и жрецов, напротив, писатель показывает глубокие противоречия, конфликты и прямые столкновения между этими тремя силами. В первую очередь, такую политическую фабулу подсказывала Прусу действительность.

«Государство, — размышляет молодой Рамсес, — не вечное несокрушимое здание… В государстве нет тех узких дверей, именуемых законами, проходя через которые каждый, кто бы он ни был — крестьянин или наследник престола, — должен наклонять голову. В этом здании есть разные ходы и выходы — узкие для малых и слабых, весьма широкие и удобные — для сильных».

Придя к выводу, что государство — это фараон и его верные слуги, наследник престола решает, что, став фараоном, он сможет установить такой порядок, какой ему нравится. Однако Прус на протяжении всего романа развенчивает эту иллюзию своего героя. В своем произведении, которое следует определить как историко-философский роман, он раскрывает объективные закономерности развития общества, даёт глубокие обобщения социальной жизни.

Пруса прежде всего волнует проблема государства, он пытается раскрыть сам механизм власти. Он понимает, что никакой фараон не может по своему усмотрению изменить объективное общественное развитие и государственный строй.

«Государство, — говорится в романе, — это нечто более величественное, чем храм Амона в Фивах, более грандиозное, чем могила Хеопса, более древнее, чем сфинкс, более несокрушимое, чем гранит».

Молодой Рамсес не раз сталкивается с этой грозной и интригующей его силой. Писатель заставляет его почувствовать, что «есть какая-то сила, бесконечно превосходящая силу его воли: интересы государства, которым подчиняется даже всемогущий фараон». И, исполненный благородных порывов, молодой Рамсес преждевременно уходит из жизни, заблудившись в «бесконечном лабиринте с мощными стенами», как писатель метко и образно определяет древнеегипетское государство.

Этот роман — одно из немногих художественных произведений, в котором процессы общественного самоуправления в государстве описаны в их связи с процессом самоуправления глобальной цивилизации. Особая значимость романа в том, что автор верно увидел и описал в этом процессе самоуправления толпо-«элитарного» общества функциональную нагрузку различных устойчивых при смене поколений общественных групп и должностных лиц в структурах государственной и негосударственной власти. Роман полезен демонстрацией методов управления толпой через знания о мироустройстве, недоступных для этой толпы (в частности — о затмении солнца), и общей демонстрацией управленческой иерархии древнего Египта.

Изображая упадок некогда могущественного государства, автор ищет ответ на вопрос о причинах этого упадка — и читателю, имеющему представление об эпохе Пруса, становится очевидным, что проблематика романа вызвана к жизни разложением и кризисом современного писателю польского буржуазно-феодального общества. Отсюда никак не следует, что Прус лишь «маскировал» современные идеи обстановкой и именами, взятыми из древности. Напротив, особое значение «Фараона» состоит в том, что в нём — впервые в истории польской литературы — на таком высоком художественном уровне, с использованием доступных автору научных знаний о прошлом, без явной модернизации были представлены в живых образах социальные проблемы отдаленной эпохи, имеющие большое значение для лучшего понимания вопросов современности, делалась попытка постичь закономерности глобального исторического процесса.

Источник