28 января исполняется 175 лет со дня рождения великого русского историка Василия Осиповича Ключевского. В этой статье мы поговорим об исторической науке — как об отрасли человеческой деятельности.
Содержание исторической науки и её методология обусловлены теми целями и задачами, ради которых историческая наука (как система знаний, методов познания прошлого и отрасль общественной деятельности) поддерживается обществом. В общество как известно входят — государственные институты, региональные и глобальные политические мафии, самодеятельные инициативные группировки и индивиды-любители. Таким образом можно сделать вполне однозначный вывод — историческая наука всегда соответствует концепции управления, под властью которой живёт общество.
Василий Осипович Ключевский
Василий Осипович Ключевский о целях, ради которых существует историческая наука сказал:
Прошедшее нужно знать не потому, что оно прошло, а потому, что, уходя, оно не умело убрать своих последствий (В.О. Ключевский. Сочинения в 9 томах. Москва, «Мысль», 1990 г., т. 9, с. 365).
Это означает, что если мы хотим изменить жизнь общества к лучшему, то мы должны понимать, что причины сегодняшнего неблагополучия лежат в прошлом и для устранения надо знать достоверное прошлое. Таким образом, на основе адекватной жизни истории можно построить адекватную социологию. А вместе они — основа для выработки общественно-полезной политики и развития общества:
Политика должна быть не более и не менее, как прикладной историей (В.О. Ключевский, цит. изд., т. 9, с. 366).
Если историческая наука неадекватна — неадекватны социология и политика на её основе. А значит проблемы обществе не только не решаются, но и усугубляются.
Ещё одну тенденцию отразил А.И. Герцен:
Далее ещё не позволяют нам знать историю. Русское правительство, как обратное провидение, устраивает к лучшему не будущее, но прошедшее (предисловие к его «Историческому сборнику»).
Этим высказыванием можно охарактеризовать не только науку России, но и всех других обществ на планете Земля, различия между которыми заключаются лишь в разнице интересов спонсоров (4-й приоритет обобщённых средств управления) и вдохновителей (3-й приоритет обобщённых средств управления).
Альтернативой этому может быть только историческая наука, которая выйдет на 1-й методологический приоритет обобщённых средств управления:
Волхвы не боятся могучих владык, а княжеский дар им не нужен, правдив и свободен их вещий язык и с волей небесною дружен…
— выше и спонсоров, и вдохновителей.
Воспроизведение такой альтернативной исторической науки, как впрочем и всей альтернативной науки, как таковой, в автоматическом режиме, возможно только, если в обществе будет достаточно много людей, владеющих методологией познания и творчества на уровне, позволяющему им передавать её своим детям, а до этого времени необходимо прикладывать усилия для поиска и продвижения кадров, ею владеющих, что также требует от «ищущих» владения методологией.
История во всей её полноте и детальности — совокупность биографий всех людей, когда-либо живших на Земле от момента появления в её биосфере биологического вида «Человек разумный».
То есть история как совокупность биографий всех людей — множество фактов и их взаимосвязей, поскольку восприятие жизни людьми носит выборочный характер. Понятно, что такая подробная историческая наука в нынешней цивилизации невозможна. Объективная данность такова, что возможная для человечества и любого человеческого общества история — это некое подмножество истории во всей её полноте и детальности в выше определённом смысле: т.е. реально возможная историческая наука — это выборка фактов и их взаимосвязей из всего их полного множества.
Отсюда проистекает вопрос: Как различными школами исторической науки формируется выборка фактов и их взаимосвязей, подаваемая ими остальному обществу в качестве «достоверного знания о прошлом»? Однако это — не главный вопрос исторической науки, если исходить из того, что назначение истории — быть основой общественно полезных социологии и политики, ориентированных на объективное улучшение будущего.
Что понимать под адекватностью реально свершившемуся прошлому версий истории, т.е. выборок фактов и их взаимосвязей, производимых разными школами исторической науки?
Отсутствие внятного и адекватного жизни ответа на этот вопрос не часто находит своё (хотя бы даже косвенное) выражение в литературе, посвящённой проблематике познания исторического прошлого. Возможно, что единственное публичное признание существования проблемы безответности науки (как отрасли деятельности) и обществ в отношении главного вопроса исторической науки принадлежит профессору, доктору философских наук А.П. Бутенко. В журнале «Наука и жизнь» № 4, 1988 г. опубликована его статья «Как подойти к научному пониманию истории советского общества». В ней он пишет:
Руководствуемся одной методологией, факты изучаем и знаем одни и те же, а к выводам приходим разным. Почему?
И несколько далее даёт ответ на этот вопрос: на его взгляд,
это объясняется тем, что при изучении истории наряду с методологией и фактами ещё существует концепция, связывающая воедино основные этапы рассматриваемого исторического времени. Вот она-то, эта концепеия, у спорящих авторов разная, а потому одни и те же факты выглядят каждый раз в разном освещении, со своим смысловым оттенком.
То, что А.П. Бутенко называет «концепцией, связывающей воедино основные этапы рассматриваемого исторического времени», — это и есть та самая выборка фактов и их взаимосвязей, о которой речь шла выше.
Что касается методологии познания, если бы А.П. Бутенко был носителем эффективной личностной познавательной культуры, то он был обязан объяснить читателям своей статьи: Откуда и как возникают субъективные концепции исторического прошлого? С чем объективно существующим должны соотноситься субъективные по их характеру концепции, для того, чтобы можно было убедиться в достоверности либо недостоверности любой предлагаемой к рассмотрению концепции?
Ответ на первый вопрос состоит в том, что концепции исторического прошлого и концепции политики, которую предполагается проводить в будущем — представляют собой следствия:
Как уже отмечалось нами (http://inance.ru/2015/07/putin-protiv-lzenauki/), в истории цивилизации деление наук на «точные» и «гуманитарные» обусловлено тем, решены ли в соответствующей отрасли науки проблемы обеспечения метрологической состоятельности научно-исследовательской деятельности. В так называемых «точных» науках они решены де-факто, хотя возможно наука и не пользуется при этом терминами «метрология», «метрологическая состоятельность», поскольку проблематика метрологической состоятельности может и не осознаваться её представителями.
В так называемых «гуманитарных» науках проблематика обеспечения метрологической состоятельности в принципе не осознаётся, а объективными факторами её «автоматическое» разрешение в режиме «де-факто» (как это имеет место в математике и науках, основанных на практике измерений) не обеспечивается; субъективизм же творцов и деятелей этих наук в силу разных причин далеко не всегда метрологически состоятелен.
Если же метрологическую состоятельность научных исследований не удаётся обеспечить ни осознанно, ни бессознательно, то наука вырождается в графоманство, а построенные графоманами теории-концепции оказываются наукообразным вздором, жертвами которого могут становиться целые общества и региональные цивилизации, если псевдонаучные теории-концепции входят в систему образования, в результате чего на их основе строится практическая деятельность во всех сферах жизни общества (тому примерами — марксизм, гитлеризм, теория «пассионарности» Л.Н. Гумилёва).
Если понимать проблематику метрологической состоятельности любых научных исследований, то можно обеспечить и метрологическую состоятельность исторической науки и социологии (а также и всех прочих так называемых «гуманитарных» дисциплин), что автоматически переводит их в разряд наук точных, хотя они при этом и не изменяют своего большей частью описательно-повествовательного характера.
Ответ на второй вопрос: С чем объективно существующим должны соотноситься субъективные по их характеру концепции, для того, чтобы можно было убедиться в достоверности либо недостоверности любой предлагаемой к рассмотрению концепции? — состоит в том, что выявление фактов исторического прошлого и их взаимосвязей — вовсе не конечная цель познания исторического прошлого и его наследия в настоящем, включая и действующие тенденции, следствием которых неизбежно являются вполне определённые перспективы.
Эдуард Барнетт Тайлор
Ещё в 1871 г. английский этнограф Э.Б. Тайлор (1832 — 1917)1 в своей книге «Первобытная культура» (Москва, «Политиздат», 1989 г., с. 21) ставил вопрос о:
«философии истории в обширном смысле, как объяснении прошедших и предсказании будущих явлений мировой жизни человека на основании общих законов.
В каком из общеупотребительных учебников истории, социологии, политологии сформулирована эта задача? — и, как следствие умолчания о ней и во многом зомбирующего характера образования, исторически сложившиеся обществоведческие науки не предпринимают никаких действий к её решению. Если рассматривать человечество и общества в его составе как информационно-алгоритмические системы), то речь идёт о том, что должна быть познана алгоритмика развития/деградации культурно своеобразных обществ и человечества.
Алгоритмика развития человечества в его взаимодействии с внешней по отношению к нему средой, а также и алгоритмика развития всякого общества — это явление, объективно наличествующее в природе, хотя чей-то субъективизм способен отрицать этот факт в силу приобретённых им разного рода предубеждений, характеризуемых поговоркой «за деревьями леса не видят».
Соответственно, чтобы их видеть и понимать, — историк обязан быть управленчески грамотным, т.е. владеть достаточно общей (в смысле универсальности применения) теорией управления.
Алгоритмика развития обществ и человечества выражается в фактах истории и их взаимосвязях. В.О. Ключевский по этому поводу писал:
Предмет истории — то в прошедшем, что не проходит, как наследство, урок, неконченый процесс, как вечный закон. Изучая дедов, узнаём внуков, т.е., изучая предков, узнаём самих себя. Без знания истории мы должны признать себя случайностями, не знающими как зачем мы пришли в мир, как и для чего в нём живём, как и к чему должны стремиться, механическими куклами, которые не родятся, а делаются, не умирают по законам природы, жизни, а ломаются по чьему-то детскому капризу» (В.О. Ключевский, цит. изд., т. 9, с. 375).
Что значат все эти явления? Какой смысл в этом хаосе? Это задача истор[ического] изучения. Мы не можем идти ощупью в потёмках. Мы д[олжны] знать силу, которая направляет нашу частную и народную жизнь. (…) (В.О. Ключевский, цит. изд., т. 9, с. 433).
Эти утверждения относятся к истории во всей её полноте и детальности, но они же определяют и требования к выборке фактов и их взаимосвязей, которые представляют собой версии истории, порождаемые различными школами исторической науки: одна и та же алгоритмика развития, объективно наличествующая в жизни, должна быть узнаваема в адекватных жизни концепциях исторического прошлого, а её известность должна быть основой для предсказуемости будущего в его возможной многовариантности. Исторические факты при этом — всего лишь иллюстрации проявления алгоритмики как таковой. Т.е. алгоритмика может быть одна и та же (как в одном и том же обществе, так и в сопоставляемых друг с другом обществах), но иллюстрирующие её факты могут быть разными в произведениях разных историков; кроме того, детальность описания алгоритмики тоже может быть разной — в зависимости от задач, которые решает историк.
Но алгоритмика реальной жизни в любом случае должна быть узнаваема. А для этого требуется личностная ориентация исследователя на восприятие истории не в аспекте выявления и регистрации множества разнородных фактов, а в аспекте выявления алгоритмики развития/деградации как таковой через факты, которые становятся известными из всего множества доступных исследователю источников. Более того, если в качестве иллюстрации объективного наличия определённой алгоритмики в историческом прошлом привлекается какой-то факт, достоверность которого опровергается последующими исследованиями, то это не во всех случаях без исключения означает, что определённая алгоритмика, иллюстрируемая этим фактом, реально в прошлом отсутствовала, поскольку она могла выражаться и в других фактах, достоверность которых так или иначе подтверждена и которые могут быть привлечены в качестве иллюстраций её наличия в историческом прошлом. Носителями алгоритмики развития /деградации, реализующейся в истории всякого общества, являются люди.
Это возможно, поскольку психическая деятельность людей выражается в их произведениях, и она может быть выявлена на основе «прочтения» произведений. С этим обстоятельством связаны два афоризма В.О. Ключевского:
Закономерность исторических явлений обратно пропорциональна их духовности (В.О. Ключевский, цит. изд., т. 9, с. 363).
Вследствие этого при неизменной духовности, т.е. несущей неизменную же алгоритмику, история повторяется как одна и та же пьеса, которую ставят разные режиссёры- модернисты в разных театрах, с разным составом актёров: хоть декорации и костюмы разные, а сюжеты одни и те же с некоторыми вариациями.
Мы гораздо более научаемся истории, наблюдая настоящее, чем поняли настоящее, изучая историю. Следовало бы наоборот (В.О. Ключевский, цит. изд., т. 9, с. 384).
Правомочность этого утверждения — следствие афоризма, который был приведён ранее: «прошлое, уходя, не умело убрать своих последствий», к числу которых принадлежат и психотипы, алгоритмика которых двигала людьми в прошлом, и которые продолжают существовать и воспроизводиться в настоящем. Соответственно этому обстоятельству — по психотипам, которые мы наблюдаем в современности, по их выявленной алгоритмике, мы можем найти их аналоги и их проявления в прошлом. А поскольку в истории выразилась алгоритмика психической деятельности, то, правильно оценив психотипы исторических личностей и статистику их распределения по социальным группам, мы можем адекватно понять давно прошедшую эпоху — внутреннюю алгоритмику течения событий в ней.
Ну а если общественного развития нет, то закономерность исторических явлений при неизменной духовности делает справедливым ещё один афоризм В.О. Ключевского:
История не учительница, а надзирательница magistra vitae (наставница жизни): она ничему не учит, а только наказывает за незнание уроков» (В.О. Ключевский, цит. изд., т. 9, с. 393).
Т.е. ошибки прошлых эпох будут тупо воспроизводиться в автоматическом режиме на основе коллективного бессознательного, пока люди не переосмыслят прошлого, не выявят адекватно алгоритмику (движущие силы) истории и не изменят её своею осмыслено-целесообразной волей в настоящем, изменив, прежде всего прочего, свои же нравственно-этические стандарты. Тем самым, убрав разнообразное зло в настоящем, — не пустят его в будущее, чем улучшат будущее, на основе познания прошлого.