Молочные реки, кисельные берега…

Кисейно – слащавая информация о царском периоде стала весьма популярна во многих средствах информации. В то же время забывая, что первая волна эмиграции началась задолго до прихода большевиков.

11 августа 1904г. по случаю рождения Наследника Цесаревича был обнародован Высочайший манифест, возвестивший отмену телесных наказаний в сельском быту, в сухопутных и морских войсках.

В указе от 12 декабря того же года Правительствующему Сенату Высочайше повелевается привести «законы о крестьянах к объединению с общим законодательством».

Вам, историкам новой волны, напоминание, что царский «курс» на человеческую жизнь, на собственность, человеческие права и достоинство стоял так низко и проявлял тенденцию на еще большее по­нижение…

Чем и был вызван появлением этого манифеста…

В очерке «Освобождение крестьян» опубликованной В «Русских Ведомостях» в 1910 году Г. А. Джаншиев нарисовал яркую картину встречи в столицах «великого дня объявления воли» в 1861 году.

«Если в Петербурге были сцены, которые с некоторой натяжкой можно назвать «народными манифестациями», то в первопрестольной слышно было «одно только молчание на всех языках», — как метко охарактеризовал Аксаков.

Между тем в правительственных сферах со страхом ожидали объявления воли: боялись «революции». Эти страхи, впрочем тщательно замаскировывались отчасти потому, что боялись «раздражить освобожденную чернь».

Чем выше был слой общества, тем страх ощущал­ся сильнее… На верхах экспансивнее всех был принц П. Г. Ольденбургский: он даже, по словам автора воспоминаний, укреплял из­нутри свой дворец, дабы «в слу­чае надобности здание могло проти­востоять ожидавшимся волнениям».

Немало дворянских семейств гото­вилось к отъезду за границу: у некоторых были даже уложены чемо­даны и дорожные сундуки.

Дворянство опасалось народной мести.

Напечатанный в февральской книге «Исторического Вестника» воспоминания Н.Н.Фирсова (Л. Рускина) «Силуэты шестидесятых годов» между прочим, содержат небезынтересное описание тревожного настроения в Петербурге накануне 5-го марта.

Автору воспоминаний ночью на 5-е марта пришлось как-раз дежурить по казармам лейб-гвардии конно-артиллерийской бригады. Он рассказывает нам о тех военных приготовлениях, которые приняты были во время его дежурства.

«Полковник уехал, но чрез час приблизительно появился впопыхах вновь на казарменном дворе.

Туда приехал, тоже как будто впопыхах, адъютант Великого кня­зя Михаила Николаевича (генерал — фельдцейхмейстера) Свистунов, с которым я был несколько знаком.

Приказание от имени Его Высо­чества, с которым приехал Свистунов, было передано в моем присутствии Эйлеру и заключалось в следующем: — немедленно заняться осмотром орудий и снарядов (картечи и боевых вообще), дабы все было в полней исправности «на слу­чай», если ночью или утром следующего дня наша батарея (1-я легкая Его Величества) была бы вызвана по тревоге.

Затем приказано было, чтобы всю ночь офицерские, как и солдатские лошади, с той же целью были оседланы, конечно, с опущен­ными подпругами.

Помнится (но я не уверен), приказано также было, чтобы офицерам на дом были ра­зосланы приказания не отлучаться никуда ночью и приготовить поход­ную форму. Кроме того, совершенно по секрету Свистунов сообщилъ Эйлеру, приблизительно, куда должна будет направляться наша батарея в случае тревоги».

«Во время осмотра командир как бы мимоходом объяснял присутст­вовавшим фейерверкерам, да и солдаты могли слышать, что все это делается для того, что Его Высо­чество вызовет батарею ночью или рано утром «по тревоге, следова­тельно, нашей батарее надо отли­чаться».

Однако мне казалось, что солдаты плохо верили такому объ­яснению, тем более, что и сам полковник как-то неуверенно говорил в свои пушистые усы.

А позднее, вечером и ночью, когда я обходил казармы, дворы, конюшни и проч., до меня долетали разговоры солдат, не замечавших в темно­те моего приближения, об экстрен­ном смотре, о предстоящей тревоге в роде фраз: «Коли по тревоге на смотр, так картечь-то зачем?» «И чего боятся». «Волю царь даст». «Чего лучше!» и т. д.

В солдатскую среду уже проникли, значит, слухи, как это ни старалось скрывать на­чальство, что на завтра будет объ­явлена царская воля.

Ночь прошла спокойно. На другой день, — как рассказывает Фирсов, — около церквей были сосредоточены небольшие отряды пехоты на случай брожения. «Восторг, с которым народ встречал на Дворцовой площа­ди появление Царя, в значительной степени поколебал боязнь дворян­ских сфер».

Еще в 1855 г. эти опасения под влиянием неудач под Севастополем и крестьянских волнений были так сильны, что даже, как известно, ярые крепостники готовы были идти на раскрепощение крестьян. Прош­ла буря, опасения улеглись, и кре­постническая партия думала только о сохранении в неприкосновенности дворянских привилегий, права на «крещеную собственность».

Историки крепостного права не раз уже от­мечали то «внушительное» молчание, с каким многомиллионный народ ждал уничтожения рабства и возвра­та себе элементарных человеческих прав.

«Редко когда в истории можно встретить картину, равную по силе и назидательности» — писал Джаншиев.

Волнения прекратились с момента, когда официально был поставлен еще только вопрос об улучшении крестьянского быта, когда впервые раздался «звук трубы Архангела, возвестивший миллионам мертвецов, что приближается день воскресенья»…

«Воскресенье», провоз­глашенное 19-го февраля, было глу­боким разочарованием для масс.

«Умиленные, радостные слезы», которых было не так много, и в день объявления воли сменились сле­зами кровавыми, — безднинская эпопея и сотни других таких же эпизодов по всей России: крестьянское сознание не могло совместить личную свободу с повинностями в пользу помещиков.

«Никогда телесные наказания не употреблялись так часто, как в первые месяцы освобождения», — сказал иностранец Мэкэнзи Уоллес.

И не потому, что не нашлось людей, которые «перевели бы логику Положения на язык логики народной», как думал в своем «Красном яичке» Погодин.

Страдала прежде всего сама логика Положения.

Помнили разно: одни с благословением, другие с проклятием; одни — сожалея, другие — радуясь, что доброе старое время не вернется никогда.

Драматическая хроника показала, что правы также проклинающие и радующиеся.

Князь Куракин в своем имении Надеждино подражает придворному быту.

За большую плату бедные дворяне принимают у него должности дворецких, шталмейстеров и церемониймейстеров; при нем состоят: секретарь, доктор, капельмейстер, библиотекарь и громадная свита. При дворе устраивались иногда большие выходы, причем соблюдался строгий этикет и сложный церемониал.

Генерал — аншеф и андреевский кавалер граф Девьер завел в воронежском имении собственную артиллерию. Однажды (в конце XVIII века) он перестрелял из двух пушек весь ехавший к нему земский суд.

У графа Шереметева в Кускове был свой rycapcкий эскадрон из 12 человек с командиром; были свои гофмаршалы, камер-юнкеры, фрейлины, навербованные из дворни.

У князя Голицына свой двор. Придворные, вместо ордена, носили на груди портрет князя.

У графа Каменского было 400 слуг, у графа Орлова 500, у генерала Измайлова 800. У последнего в одной передней сидит 17 лакеев; у каждого свое дело: один подает трубку, другой стакан воды и т. д.

У того же ген. Измайлова несколько сот псарей и 2000 борзых собак.

У Головина, имевшего 300 человек дворни, ежедневно к обеду подается 40 кушаний; для каждого кушанья особый повар; обед — целое священнодействие, совершаемое по особому ритуалу; за обедом прислуживают барину 12 официантов.

У Корсакова (который «вышел в случай» при Екатерине II) ежедневно бывает не меньше 80 гостей; шампанское лилось рекой; пили не только гости, но и слуги Корсакова, а также слуги его гостей.

Канцлер князь Безбородко тратил на ежемесячные обыкновенные расходы по дому 8000 рублей; часто устраивал вечера; каждый вечер стоил 50,000 руб.

Итальянской певице Дазио он ежемесячно платил 8000 рублей; при отъезде заграницу она получила деньгами и бриллиантами 500,000 р.

Танцовщице Ленушке князь подарил пожалованный ему (Павлом I) город Рожествен (ныне, упраздненный), приносивший ежегодно 80,000 дохода.

У многих помещиков были свои театры; трупов состояла из крепостных.

У князя Шаховского в труппе было более 100 человек.

Славился театр графа Каменского в Орле. Постановка «Халифа Багдадского» ему обошлась в 30.000 руб., За одну крепостную семью, игравшую на сцене, он отдал целую деревню, в 250 душ. Семья эта состояла из мужа, жены и 6-летней дочери, которая особенно хорошо танцевала «качучу».

Славился также кусковский театр гр. Шереметева, соперничавший с дворцовым.

В крепостном театре Юсупова танцовщицы являлись перед зрителями в природном виде.

Были у помещиков свои оркестры, свои художники, композиторы, астрономы, даже «богословы», шуты, дураки, арапы и арапки.

Лев Нарышкин известен своими маскарадами. По случаю окончания турецкой войны устроил великолепное торжество: представлена вся война, воздвигнуты раздвигающиеся горы, храмы и т. п.

Празднества кн. Потемкина были чудом роскоши: пирамиды, оправленные в золото, золоченые слоны с бахромой из драгоценных камней; 3000 приглашенных гостей; во время одного празднества (8 апреля 1791г.), воска для освещения сожжено на 70,000 рублей.

Гардероб жены известного временщика Бирона ценился в полмиллиона, ее бриллианты в два миллиона; одно платье, усеянное жемчугом, стоило 100,000 рублей.

Фельдмаршал Апраксин имел несколько сот платьев.

Князь Гр. Орлов при отъезде в Фокшаны на конгресс получил в подарок, между прочим, кафтан, стоющий 1,000,000 руб.

Довольно. До очевидности ясно, что есть что благословлять, есть о чем пожалеть гг. N N и прочим «зубрам»!!

В драматической хронике, посвященной доброму старому времени, первую роль, конечно, следует предоставить Салтычихе.

Была такая помещица, владевшая имениями, населенными крепостными крестьянами, в губерниях Вологодской, Костромской и Московской.

«Мучительница и душегубица, которая бесчеловечно мучительски людей своих убивала до смерти». Такая характеристика Салтычихи сделана в Высочайшем указе 1768 года.

За малейшую провинность подвергала крепостных жестокой экзекуции. Била самолично палкою, поленом, вальком, скалкою. По ее приказанию конюхи били батогами, розгами, плетьми. Побои часто оканчивались смертью. Некоторые случаи экзекуций отличались изысканной жестокостью:

у женщины опалила все волосы на голове; мужчину била головой о стенку, обливала кипятком из чайника,; дергала за уши раскаленными щипцами; девушку зимой загнала по горло в воду.

Всего замучила 75 человек, главным образом женщин. Тиранство Салтычихи навело суеверный ужас на крестьян: ее подозревали в людоедстве; говорили, что она на жаркое употребляет женские груди.

Госпожа Брискорн, помещица Курской губ. В нескольких ее деревнях и селах курского имения числилось 2135 душ мужского пола. В 1822 г. крестьяне г. Брискорн, доведенные до нищеты, подали жалобу Государю. Для расследования дела назначена комиссия. Доклад комиссии раскрыл картину бесчеловечной эксплуатации и страшной жестокости.

Лучшие земли помещица отрезала себе, крестьянам предоставила худшие. Закон о трехдневной барщине не выполнялся.

Работы на помещицу производились по урокам; уроки оканчивались в свои дни, по воскресеньям и праздникам; барщинные работы продолжались до поздней ночи, а иногда производились по ночам. Кроме работ земледельческих, крестьяне занимались работами строительными, выделкой кирпича и возкой дров.

Большинство рабочих при постройках составляли женщины; на работы выгоняли женщин с грудными детьми и беременных на сносях; матерей били за то, что отрывались от работы, чтобы покормить грудью ребенка; били и беременных, так что бывали выкидыши.

Возкой кирпича и песку занимались дети от 8 до 15 лет; возили по ночам и по праздникам.

Особенно тяжелым было положение крестьян, работавших на суконной фабрик г-жи Брискорн. На фабрику брались целые семейства и работали постоянно; пищу им давали самую плохую; особых помещений для них не было, лишь некоторым разрешалось ночевать на селе, остальные ночевали на фабрике, все вместе, без различия пола и возраста.

В 1820 г. фабрику перевели в новое каменное сырое здание; начались болезни и смертность: в течение I,5 года умерло 122 человека из общего числа около 400 рабочих. Сама помещица наказывала крепостных, обыкновенно била по голове, некоторые умирали очень скоро после наказания.

Штабс-капитанша Пашевкина предана была суду (в 1825 г.) по обвинению в умерщвлений и крепостной девочки. 12-летняя девочка решилась на побег. Была поймана. Штабс-капитанша приказала служанкам наказать ее сначала розгами, потом кучерским кнутом; сама помогала. Служанки и барыня устали. Отдохнув, вторично принялись бить кнутом. На другой день девочка умерла.

Княгиня Козловская. Русская Мессалина. Женщин секла по грудям и половым частям. Собаками травила голых привязянных к столбам крепостных. Горничную приревновала к своему любовнику: собственноручно разорвала ей губы до ушей, втыкала булавки в плечи и руки.

Графиня Салтыкова держала три года в клетке своего парикмахера, чтобы не проговорился, что она носит парик.

Настасья Минкина. Знаменитая домоправительница и любовница всесильного Аракчеева. Не стеснялась никакими мерами, чтобы обуздать .. «своевольство» крепостных. Дворовых девушек наказывала батогами и розгами по два раза в день, чтобы не прельщали падкого до женщин Аракчеева. Лица девушек обжигала горячим железом, вырывала мясо кусками. Была зарезана крепостными.

Таковы женские роли. А вот мужские:

Подпрапорщик Шеншин. В 1767 г. устроил тюрьму в своем имении — с. Шумово Орловской губернии. В тюрьме были самые совершенствованные орудия пытки: дыбы, клещи и т. п.

Суд отправлял сам барин; при нем находился священник, напутствовавший умирающих от истязаний, и 30 палачей, исполнителей приговоров, постановляемых барином. В 1769 г. Задумал выйти из рамок крепостного правосудия: поиграть в застенок с московским купцом.

Попал на скамью подсудимых и угодил в каторгу. Следствие выяснило, что за два года истязаний умерщвлены Шеншиным 59 человек.

Помещик Кармацкий. В середине XVIII в. в его имении в Казанской губернии возвышался замок с башнями, тайниками и подземельями. То была мрачная тюрьма с цепями, рогатками, колодками, чугунными стульями и другими орудиями пыток.

Майор Орлов, помещик Орловской губернии, тоже имел тюрьму со всевозможными орудиями пыток. Только в случаях маловажных проступков применялись у него цепи, железо, рогатки, колодки. В случаях же более важных «истязания изобретаются с таким необузданным свирепством, что без содрогания и вымолвить не можно».

Так сказано в судебном приговоре, постановленном по делу этого помещика.

Генерале-майор Побединский, помещик Ярославской губернии, тоже прибегал к пыткам крепостных крестьян. Само дворянство произвело следствие. В доме генерала найдены были разные тиранские орудия с запекшеюся кровью: крестообразное пяло, колодки цепь с обручами, вколоченная в стену…

Помещик Пензенской губернии Струйский, бывший владимирский губернатор. «Высокообразованный юрист». В своем имении устроил «правильно организованный по европейски суд над крестьянами».

Суд происходил в кабинете барина, носящем название «Парнас». Барин был судьей и прокурором. Он «произносил обвинительные речи по всем правилам западной юриспруденции».

А затем обвиняемый из кабинета отправлялся в подполье, где его ждали пытки по всем правилам Варварского судопроизводства.

Помещик Дуглас, эстляндский губернатор. Сек крепостных в своем присутствии. Приказывал — истерзанные спины посыпать порохом и затем зажечь.

Граф Аракчеев создал целую систему наказаний. В имении Грузинах в арсенале всегда стояли кадки с рассолом, в которых мокли розги и палки для экзекуции.

Во время экзекуции «красивые девушки» хором пели: «Со святыми упокой, Господи!»

За первую вину граф сек дворовых на конюшне; за вторую отправлял в Преображенский полк, где их наказывали особыми толстыми палками, аракчеевскими; за третью экзекуция производилась специалистами, вызванными из Преображенского полка палачами, в доме перед кабинетом графа или в библиотеке.

После экзекуции наказанные являлись к графу показать вспухшую и исполосованную ударами кнута или палок спину. Была в Грузинах домашняя тюрьма — темное, сырое, холодное и узкое помещение; здесь виновные сидели неделями и месяцами.

Поручик Карпов. В декабре 1851 г. в Херсонской губ. в имении помещицы Карповой зарезался 11-летний крестьянский мальчик. Наряжено следствие. Оказалось, что мальчик покончил с собой из страха наказания, что муж помещицы поручик Карпов применял самые жестокие наказания. Заковывал в кандалы, надевал рогатки на шею, приковывал цепью к столбу; подвергал телесным наказаниям до 700 ударов палками, а посеченные места спрыскивать острой водкой.

На суде не только крестьяне, но и соседи, родственники, показали, что поручик Карпове варварски обходился с крепостными людьми. То же подтвердила и его жена.

Генерал Измайлов. Тот, которого Пушкин изобразил в лице Троекурова в повести «Дубровский». Тот, о ком Грибоедов сказал в «Горе от ума»: «Нестор негодяев знатных».

У него было до 6000 крепостных крестьян в Тульской, Рязанской и других губерниях. На барщину выгоняли ежедневно. За малейшее ослушание воле господина жгли мужицкие дома, секли третьего мужика и десятую бабу.

Дворовых было очень много: в тульском имении из общего числа 1500 душ мужского пола до 500 мужчин и женщин составляли дворню.

Почти ежечасно наказывали дворню. Приближенные к генералу лакеи постоянно носили розги за поясом, для немедленного наказания виновных.

Розгами дело не ограничивалось. Были в ходу плети, палки, стенные цели, шейные рогатки, ручные и ножные кандалы. Практиковалось и заключение в тюрьму. Тюрьма помешалась во флигеле.

В другом флигеле помещался барский гарем. В гареме было 30 девушек, днем и ночью они содержались под замком. Гостеприимный хозяин предоставлял обитательниц гарема и своим гостям.

Тридцать лет крестьяне терпели. Пожаловались. В 1827 году генерал был отдан под суд. Постановили приговор: наложив опеку на имения, выслать на житье в Тулу или Рязань. Но и этот приговор не был исполнен. Генерал спокойна жил и скончался в одном из своих имений.

Тайный советник Жадовский. Помещик Оренбургской губернии. Предан был суду в 1835 году. Оказался виновным в изнасиловании и растлении многих крепостных девушек.

Упрямых наказывал розгами. Установил в своем имении что-то в роде старинного jus primae noctis, (право первой ночи); позволял жениться на своих крепостных женщинах с условием,- что первая ночь принадлежит ему, барину. Один муж отказался подчиниться этому условию. Был отдан в солдаты.

И опять довольно: Материала для драматической хроники больше, чем достаточно. Слишком достаточно доказательств в пользу того, что правы проклинающие доброе старое время и радующееся, что оно не вернется никогда.

И — Это (последние примеры) тоже были напечатаны в газетах, либеральная интеллигенция не хотела больше видеть такого позора в нищей, необразованной России.

Крестьянские волнения в 1905 году были вызваны тем, что манифесту 1904 года, российская бюрократическая машина не давала ходу.

Если после манифеста 1861 года условное освобождение крестьян от опеки помещиков и состоялось, но они (крестьяне) попали в полную зависимость от земских и уездных начальников, которыми и служили это поместные дворяне.

Высочайший Указ 12 декабря 1904 г. обязывает отменить это последнее право властей, а именно земских и крестьянских начальников, волостных старшин и сельских старост, первым из которых предоставлено: «в случае неисполнения, законных pacпоряжений или требований… подвергать виновного без всякого формального производства, такому то наказанию (аресту или штрафу), а волостным старшинам и сельским старостам предоставлено – «за маловажные проступки» (в том числе и за не уплату податей по упорству или нерадению), подвергать виновных: Назначению на общественные работы…, денежному взысканию… или аресту, а проще говоря розги заменяли и тюрьму, и штраф».

Признание крестьян полноправными свободными сельскими обывате­лями, конечно, не совместимо с правом правительственных и общественных вла­стей наложения взысканий на крестьян «без всякого формального производства».

Источник