Не знаю, как вам, но мне с народом не повезло. По-видимому, и ему со мной тоже. То ли мы книжки в детстве разные читали, то ли фильмы не те смотрели, но понять друг друга мы давно не можем. Да и не сильно хотим, как выяснилось. Радоваться этому или огорчаться – до сих пор не знаю, но, что есть, то есть. Если позволите, расскажу немного о «своём» народе. А вы мне, возможно, в ответ, о «своём».
Тема, конечно, не из лёгких. Перед глазами то васнецовские богатыри встают, то Егоров и Кантария на крыше райхстага. Ну как о них можно плохо?! Но, подвиги подвигами, а жить-то приходится в мирное время, чтоб его… Короче, с народом мы разминулись. Диалог, может, ещё и возможен, но о чём говорить и, главное, зачем – уже не совсем ясно. От того, что меня самого волнует, народ за вилы берётся, а от того, что у него на уме, мне на стену лезть хочется.
Извиняюсь за долгое вступление, никак не решусь к главному перейти. Так вот… Мой народ в массе своей всё-таки глуповат, хамоват, трусоват, вороват, завистлив и ленив. Не то чтобы весь, но… Я сам тот ещё долбоёб, но когда всё это разом в одном лице, да ещё с налётом великодержавного шовинизма, мне становится не по себе.
Короче, крик души от «врага народа». Во-первых, нет никакой «загадочной души»! Нет и всё. Есть беспросветная дурь и просто сказочное, эпическое безволие. Мой народ ничего не хочет решать сам и искренне недоумевает, когда за него всё решают другие. Он инфантилен, фатален и, увы, не очень умён. Он изъясняется штампами сурковского агитпропа и называет это мудростью. Он тяготится свободой и терпеливо сносит любые издевательства. Он заискивает перед начальством и срывает злость на домашних. Он пьёт из-за того, что «всё плохо», не понимая, что «всё плохо» зачастую из-за того, что он пьёт. Он не видит всей логики происходящего, не осознаёт своей роли, и не понимает личной меры ответственности.
Он традиционно превозносит власть и всегда голосует «за». Он уверен, что свят и непогрешим, что бы ни делал, и пресекает любые попытки усомниться в праведности своих поступков. Он искренне убеждён, что является носителем истины, заведомо лишая этого права всех остальных. Он не способен к конструктивному диалогу. Итог любого спора всегда предсказуем и однозначен. Он ненавидит одних, потому что они не похожи на него, и ненавидит остальных, потому что похожи.
Он хмур и неприветлив, а в редкие минуты безудержного веселья непредсказуем и откровенно опасен. Его шумные застолья лишь попытка убежать он внутренней пустоты и одиночества. Он не способен на компромиссы, а за любыми уступками видит лишь признаки отсутствия характера. Обычную грубость он считает проявлением мужества, а вежливость – проявлением слабости. Ему кажется, что в основе уважения должен лежать страх. Его природная смекалка сведена на нет общей безалаберностью и крайне посредственным образованием. Он не способен сам объединиться даже для решения простейших задач, но легко формирует стройные колонны по приказу сверху.
Он не может жить в гармонии. Любая гармония вступает в конфликт с его внутренней энтропией и тяготит его. Всё, что окружает его, будет, в конце концов, им разрушено. Вопрос лишь времени. Он драматически иррационален. Логические методы ему неведомы, а алгоритм решения им любой проблемы не может содержать более трёх-четырёх шагов. Сложные задачи, требующие системного подхода, вызывают у него нарушение причинно-следственных связей, влекут за собой «сбой системы» и требуют срочного вмешательства извне.
Его раздражает Запад, так как одним своим существованием доказывает, что можно жить по-другому. Он ненавидит «пидорасов», с которыми никогда не сталкивался, но горячо любит власть, которая давно пристроилась к нему сзади. Он гордится бескрайними просторами, где никогда не был, и несметными богатствами, которые никогда ему не принадлежали. Он не знает и не хочет знать свою историю, а наследие собственной культуры планомерно и методично уничтожает. Он что-то слушает, смотрит, и даже читает. Но лучше про это вообще ничего не знать. Он, по-прежнему, хочет всё отнять и поделить, но не может решиться даже на это…
Как раскачать его хоть на что-то – я не знаю, а теперь не уверен – и нужно ли? Я бы хоть понял его, если бы, при всей этой дикости, он был счастлив. Так нет же. Он недоволен всем и вся, но не готов и пальцем пошевелить, чтоб хоть что-то в его жизни начало меняться к лучшему. Удивительный народ!
Вот.