ЖЗЛ: Иван Айвазовский — родившийся у моря и прославивший его

29 июля 1817 года в Феодосии, в армянской семье родился Иван (Ованес Айвазян, или — Гайвазовский) Константинович Айвазовский, выдающийся маринист ХIХ века, который ещё при жизни приобрёл славу не только российскую, но и мировую, и морские пейзажи которого до сих пор вызывают чувство восхищения и сопереживания у зрителей его картин по всей планете. Иван Айвазовский, пожалуй, — самый известный и плодовитый российский художник-маринист. Из-под его кисти появилось более 6000 картин. Живописец никогда не писал картины в открытом море, а то, с какой скоростью он создавал свои полотна, поражало современников. Самый долгий срок, который он потратил на создание одного полотна — всего 10 дней. Об этих и других любопытных фактах из жизни прославленного художника — далее в статье.

Айвазовский, кто бы и что ни говорил,

есть звезда первой величины во всяком

случае, не только у нас, а и в истории

искусства вообще.

И.Н. Крамской

Общение с природой даёт человеку массу приятных впечатлений. Древние греки говорили:

«Глядя на прекрасное и слушая о прекрасном, человек улучшается».

Особым даром понимать природу обладал романтический художник Иван Константинович Айвазовский. Большинство зрителей привычно воспринимают Ивана Айвазовского как основоположника маринизма в России, автора «Девятого вала». Чуть более просвещённые любители искусства знают, что Айвазовский принадлежал к салонно-академическому кругу живописцев XIX века.

Но есть другой Айвазовский, оставивший нам картину «Чёрное море», о которой художник Иван Крамской написал с неподдельным восхищением:

«На ней нет ничего, кроме воды и неба, но вода — это океан, беспредельный, не бурный, но колыхающийся, суровый и бесконечный. А небо, если возможно, еще бесконечнее. Это одна из самых грандиозных картин, какие я знаю».

Чёрное море, 1881    

Айвазовскому повезло быть признанным при жизни художником. Его картины побывали на 120 выставках, половина из которых — персональные. Творчество художника было востребовано и за рубежом.

Хаос, 1841

Находясь в пенсионерской поездке по Италии Иван Константинович Айвазовский написал картину «Хаос. Сотворение мира» на сюжет из Библии (Бытие 1:1), которая стала настоящей сенсацией в Риме.

«Исполать тебе, Ваня! — писал Н.В. Гоголь Айвазовскому. — Пришёл ты, маленький человек, с берегов Невы в Рим и сразу поднял «Хаос» в Ватикане».

История эта весьма и весьма говорящая. Дело в том, что одним из ценителей искусства Айвазовского, и в особенности этого полотна о сотворении мира, в Ватикане был сам Папа Римский Григорий XVI. За эту работу понтифик лично вручил художнику золотую медаль. Григорий XVI был настолько поражён талантом Айвазовского и его гениальностью в изображении образа Создателя, что заявил о желании приобрести картину для постоянной экспозиции Ватиканского музея.

Фрагмент картины Хаос, 1841 

Однако идея понтифика встретила бурю негодования среди кардиналов, которые были уверены, что Айвазовский намеренно спрятал в картине нечистую силу, изобразив её в виде тёмных облаков. Для решения возникшего разногласия был созван совет, на котором специалистами был проведён тщательный осмотр картины и изображенных на ней символов: демонов обнаружено не было. Так «Хаос» Айвазовского попал в Ватикан. Эта история очень хорошо показывает особенности мировоззрения высших чиновников римской католической церкви, которых не смутило наличие антропоморфного образа Создателя, а более интересовало — есть или нет спрятанные в тучах изображения демонов. Бог для них — дедушка на облаке, а не высшая сила. Такое антропоморфное представление о Боге можно простить не

далёким прихожанам, но тут речь о кардиналах и самом Папе Римском! Некоторые скажут: «Это символичное изображение Создателя», — на какое возражение мы ответим, что такие представления допустимы для искусствоведов, но не для «высших религиозных деятелей», хотя справедливости ради стоит отметить, что эта проблема характерна не только для Папы Римского Григория XVI и его ближайшего окружения, а вообще для всех церквей имени Христа. И нисходит она к древним культам обожествления и персонификации природных явлений. Недалеко же ушли вероучителя XIX века…

АНТРОПОМОРФИ́ЗМ (от греческого anthropos, человек, и morphe, вид), уподобление человеку, наделение кого-либо или чего-либо человеческими качествами, уже — приписывание Богу человеческой телесной формы или психологических свойств.

В еврейских источниках, начиная с Библии, часто встречаются антропоморфические описания и определения, но важнейшей аксиомой иудаизма является невозможность и недопустимость представления Бога в материализованной форме. В каждом случае подобного описания или определения важно установить, является ли оно в действительности наивной персонификацией Бога, или это образное выражение, где антропоморфизм — эстетический способ восприятия и воплощения духовного содержания в образной системе.

В Библии встречается как антропоморфизация Божества, так и попытки избежать её. Малочисленность антропоморфических образов в некоторых книгах Библии не обязательно служит доказательством каких-либо изменений религиозной концепции, но может быть обусловлена литературными особенностями данных книг.

Явно антропоморфическое выражение «образ Божий» встречается в книге Бытие (1:27; см. также 1:26); кроме того, имеются указания на реальное «видение» Бога (Исх. 24:10–11; 33:23; Чис. 12:8). Наряду с этим в Библии широко представлен антропопатизм — приписывание Богу человеческих психологических свойств. В Библии говорится о любви Бога и Его ненависти, о Его радости, наслаждении, сожалении, печали, жалости, сострадании, отвращении, гневе, мстительности и других чувствах.

Основное возражение против антропоморфизма сформулировано во второй заповеди (Исх. 20:4; Втор. 5:8). Кроме того, во многих стихах Пятикнижия, книгах ранних и поздних пророков, Псалмах, книге Иова и Хроник утверждается невозможность сравнения чего-либо с Богом, которого нельзя видеть, ибо Он не имеет ни формы, ни образа, и которому присущи вечность и бесконечность.

В ранних переводах Библии широко применялся метод ослабления антропоморфизма путем модификации выражений. Онкелос часто заменяет «Он увидел» на «открылось перед Ним», «Он услышал» — на «услышалось перед Ним» и т. п. Септуагинта чрезвычайно осторожно обходится с Божьим «гневом», «яростью» и т. п.

Эллинистическая еврейская философия «деантропоморфизировала» Библию. Один из её ранних представителей, Аристобул, последовательно интерпретировал антропоморфические образы Библии как аллегории; Филон Александрийский избегал какой-либо персонификации Бога.

Айвазовскому выпала счастливая судьба водить знакомство и даже дружбу со многими выдающимися людьми той эпохи. Художник был близко знаком с Александром Пушкиным, Глинкой, Николаем Раевским, Кипренским, Брюлловым, Жуковским, Гоголем, не говоря уже о дружбе с императорским семейством. И всё же связи, богатство, слава не прельщали художника. Главными в его жизни всегда были семья, простые люди, любимая работа.

В нашем же сознании имя прославленного живописца связано с морем. О нём существует большая литература — книги, альбомы, статьи. Однако его личность, как и творчество, ещё не раскрыта до конца. Да и не только море писал Айвазовский.

Большая пирамида в Гизе, 1878

Краткая биография

Иван Константинович Айвазовский (29.07.1817 — 02.05.1900) родился в Крыму в приморском городке Феодосии. Он был сыном разорившегося купца-армянина и детство его проходило в бедности. Однако страсть мальчика к рисованию обнаружила в нём такой талант, что нашлись люди, позаботившиеся о том, чтобы этот талант не пропал в безвестности. Ивана определили в Симферопольскую гимназию, а по её окончании он отправился в Петербург, в Академию художеств (1833).

Страстью юного художника было море. Оттачивая в Академии мастерство в написании морских пейзажей, он и преподавателей, и однокашников-студентов удивлял своими успехами. Руководство Академии сократило ему академический курс на два года.

Айвазовский про заданию Академии едет в Крым писать виды городов черноморского побережья. В Севастополе он встретился с прославленным адмиралом Лазаревым, открывателем Антарктиды и строителем Черноморского флота, с его соратниками, будущими героями обороны Севастополя. Он до конца своих дней сроднился с Черноморским флотом, и врождённая любовь к морю феодосийского мальчика выросла в любовь настоящего моряка.

Как один из лучших студентов Академии художеств он в 1840 году получил командировку в Италию. Там, под новыми небесами, он увидел новое море, и его неиссякаемое трудолюбие художника получило новый импульс. В Италии он написал ряд картин, которые принесли ему признание в художественных кругах Европы.

Всемирно прославленный маринист Уильям Тернер под впечатлением от картины Айвазовского «Неаполитанский залив лунной ночью» посвятил своему молодому собрату стихи, в которых говорил, что почерпнул в его картине вдохновение, увидев в ней живое море…

Неаполитанский залив в лунную ночь, 1842

«На картине твоей вижу луну с её золотом и серебром, стоящую над морем, в нем отражающуюся. Поверхность моря, на которую легкий ветерок нагоняет трепетную зыбь, кажется полем искорок. Прости мне, великий художник, если я ошибся, приняв картину за действительность, но работа твоя очаровала меня, и восторг овладел мною. Искусство твое вечно и могущественно, потому что тебя вдохновляет гений».

В 1843 году Айвазовский начал длительное путешествие по Европе с персональными выставками. Он стал одним из первых русских художников, получивших всемирное признание. В Россию он вернулся членом Парижской, Римской и Амстердамской академий, становится членом Петербургской Академии художеств.

Высочайшим указом он был назначен художником Главного Военно-Морского штаба. Были достигнуты высокое положение, почёт, богатство, громкая слава. Чего оставалось желать и добиваться молодому человеку, не достигшему своего тридцатилетия?

Жизни оставалось более полувека, но всё это время он, как и в юности, изо дня в день проводил в море и за мольбертом. Любовь к морю и верность призванию явили чудо работоспособности. Айвазовским создано более шести тысяч полотен, для сравнения: Левитан написал около тысячи, Нестеров — несколько сотен.

Громкая слава сопровождала его в заграничных путешествиях. Повсюду его удостаивали высоких званий и наград. Но, возвращаясь в Россию, он стремился в родную Феодосию. Там на его деньги был построен археологический музей, основаны художественная школа и картинная галерея, он также финансировал работы по благоустройству городского хозяйства, постройку порта и железной дороги. Помня о своем армянском происхождении, он оказывал щедрую помощь армянской диаспоре. Более подробно с тайнами биографии Ивана Айвазовского можно ознакомиться по ссылке. А теперь рассмотрим основные аспекты его творчества.

Властелин морей — основная тема картин художника

Основной манерой исполнения художника была марина или маринистический жанр живописи. В своих полотнах он уделял особое значение морю, морским сражениям, кораблекрушения, различным видам с моря и на воду.

Марина — самостоятельный вид ландшафтной живописи. Слово «марина» (от французского слова «marine») означает картину, изображающую морской вид.

«Море — это моя жизнь»,— говорил Айвазовский, и вправду страстно, до обожествления преклонявшийся перед объектом своей неослабной любви. Он обладал колоссальной трудоспособностью. Его творчество — своего рода морская энциклопедия. Из неё можно в деталях узнать о любом состоянии, в каком пребывает водная стихия — штиль, и лёгкое волнение, и шторм, и буря, производящая впечатление вселенской катастрофы, — здесь можно увидеть её, эту стихию, в любую пору суток — от светозарных восходов до колдовских лунных ночей — и в любое время года насчитать десятки оттенков, окрашивающих морские волны, — от прозрачных, почти бесцветных через все мыслимые нюансы голубизны, синевы, лазури до густой черноты.

Среди волн, 1898 

Но воспроизвести море таким, как оно есть, Айвазовский считал невозможным и потому никогда не писал с натуры, полагаясь лишь на воображение. Художник, видевший в водной стихии свою жизнь, он в сущности не изображал реальное море, а создавал на полотне своё, рассказывал некую сказку о море, отдавая ему собственные чувства, настроения, грезы. Сказочность его искусства точно подметил великий психолог, писатель Ф.М.Достоевский в своей статье «Выставки 1860 — 1861 гг. в Академии искусств».

Свет как идея играет в творчестве Айвазовского значительную роль. Внимательный зритель почувствует, что, изображая море, облака и воздушное пространство, художник фактически изображает свет. Свет в его искусстве — символ жизни, надежды и веры, символ вечности. Это не что иное, как по-своему переосмысленная идея созидающего света, света познания, имеющая давнюю устойчивую традицию как в русской, так и армянской культуре и получившая блестящее воплощение у позднейших русских и армянских мастеров.

Эту традицию Айвазовский воспринял через прославляющие солнечный восход средневековые песнопения, которые он хорошо знал и постоянно слышал в армянских церквах. Не случайно, говоря о своих картинах, он заметил:

• «Те картины, в которых главная сила — свет солнца… надо считать лучшими».

На последних полотнах Айвазовского свет ниспускается из невидимого источника, мощным снопом прорезая тьму.

Корабль «Императрица Мария» во время шторма, 1892

Своеобразно «цветовое мышление» Айвазовского. На полотне он даёт иногда удивительное, поражающее декоративным великолепием сочетание красной, синей, зеленой, жёлтой красок. Глядя на его марины, зачастую забываешь о сюжете и воспринимаешь их как гимн цвету.

Полотна Ивана Константиновича Айвазовского удивительно хорошо сохраняются, они практически не растрескиваются и почти не нуждаются в реставрации. Некоторые считали, что художник добавлял какой-то секретный ингредиент в краски. Так, Иван Крамской как-то писал Павлу Третьякову:

«Айвазовский, вероятно, обладает секретом составления красок, и даже краски сами секретные; таких ярких и чистых тонов я не видел даже на полках москательных лавок».

Но секрет был не в красках, а в технике их нанесения на холст. Айвазовский использовал технику лессировки (глизаль), которая подразумевала это последовательное нанесение прозрачных слоев краски с условием обязательного высыхания предыдущего. От этого, картины казались такими реалистичными и, к тому же, устойчивыми к растрескиванию.

Фрагмент картины Корабль среди бурного моря, 1887 

Как мы уже отмечали — основной темой его картин было изображение моря и морских происшествий. Может быть, благодаря этому упорному пристрастию, Айвазовский признан во всём мире.

Зал в Русском музее, где висит картина «Девятый вал»

Известнейшая картина Айвазовского — это, бесспорно «Девятый вал», которая на данный момент находится в Русском музее. Эта картина замечательна своим буйством, бушующей безграничностью, мощным светом, проникающим в толщу воды.

Девятый вал, 1850

А теперь немного предыстории, почему Айвазовский выбрал 9-й вал. Как человек, живущий на побережье, художник слишком много общался с моряками, слышал тысячи увлекательных историй, в том числе легенд и поверий. Согласно одному из них, во время шторма, на фоне бушующих волн, есть одна, которая выделяется своей мощью, непреодолимой силой и огромными размерами. Интересно, что древнегреческие моряки называли гибельной третью волну, древнеримские мореплаватели — десятую, а вот у большинства представителей других государств настоящий ужас вызывала именно девятая.

Это старинное суеверие воодушевило художника очередной раз взяться за кисть, в 1850 году Айвазовский пишет «Девятый вал». В 1844 году ему суждено было пережить сильнейшую бурю в Бискайском заливе, после которой судно, на котором пребывал живописец, посчитали затонувшим, а в прессе появилось прискорбное сообщение о том, что во время шторма погиб и известный молодой художник. Видимо, под впечатлением этого эпизода Айвазовский и создаёт картину «Девятый вал», ставшую мировым живописным шедевром. Однако в картине есть небольшой изъян. Нужно обратить внимание на гребни волн. Дело в том, что в открытом море волны конусообразные, а в прибрежной полосе они заворачиваются в «фартук».

Фргамент картины Девятый вал, 1850

Стихия Айвазовского-мариниста — буря. Он часто писал кораблекрушения, людей, борющихся с волнами, помогающих друг другу.

Радуга, 1873

В широко известных полотнах «Девятый вал», «Радуга», «Буря у мыса Айя» он воспел смелость и волю человека. Исполнял огромные полотна в полнокровной, сочной гамме красок, отличавшихся броской романтической красотой. Критики не раз оценивали её как надуманную. Но таков творческий метод Айвазовского, обусловленный во многом народно-поэтическим восприятием природы. Вот почему самые драматические изображения «бурь» призваны не поразить, устрашить зрителя, а наполнить его сердце глубокой любовью к жизни, природе. На «сказочность» его мировосприятия проницательно указывал Ф. М. Достоевский.

«В его буре есть упоение, — писал он, — есть та вечная красота, которая поражает зрителя в живой настоящей буре».

Можно согласиться с доктором искусствоведения Еленой Нестеровой, которая обобщила внутренний характер творчества художника:

«В <нём> праздник заменил собой подвиг, фантастический вымысел — историческое предание. Ориентированное на идеальное, но, утратив возвышенное, оно предпочитало физическую красоту — духовной».

В его творчестве есть что-то утешительное, в некоторой степени можно назвать его отдохновением от будничной, а порой и трагичной реальности. И, может быть, поэтому при всех рассуждениях некоторых критиков о легковесности творчества Айвазовского возникает в своём роде парадоксальная ситуация: на выставках люди замирают именно перед его работами и подолгу всматриваются в его море.

Айвазовский и Пушкин

Айвазовский вошёл в современное ему искусство, руководствуясь собственными законами художественного мироощущения. Чарующая световая атмосфера полотен Айвазовского помогает воспринять мечтательность и эмоциональность его искусства. Художник видит в человеке неотъемлемую частицу природы. Человек на его картинах изображён то на фоне спокойного, прозрачного моря, то одиноко шагающим по берегу или сидящим в лодке, устремив вдаль, к свету, мечтательный взгляд. В этих вымышленных романтических героях нетрудно распознать автопортретные черты художника.

Морской берег, 1840

Некоторые считают, что Айвазовский даже изображал на своих картинах таким образом Пушкина, но Иван Константинович просто носил такие же бакенбарды, как и Пушкин и в целом был похож на него. Пушкину же Айвазовский посвятил немало картин непосредственно.

А.С. Пушкин и графиня Раевская у моря около Гурзуфа, 1886

И это внимание Айвазовского к Пушкину неслучайно. Дело в том, что для молодого 19-летнего живописца встреча с Александром Сергеевичем была одним из важнейших событий в его жизни. Произошла она на осенней выставке Академии художеств в 1836 году. Подобные художественные выставки открывались ежегодно в сентябре, и своим вниманием удостаивали их даже императорские особы. Приходили в академические залы высокие сановники и чиновники всех рангов, студенты и молодые художники. Толпился на выставке и любопытный разночинный люд.

Появление поэта с женой на выставке стало тогда настоящей сенсацией. Узнав, что Пушкин в Античной галерее, ученики Академии, в их числе и девятнадцатилетний Айвазовский, бросились туда.

Поэт, как вспоминал художник:

«под руку с женой стоял перед картиной художника Лебедева, даровитого пейзажиста, и долго рассматривал и восхищался ею».

Инспектор Академии, сопровождавший поэта, хотел было тотчас найти Лебедева, но его в зале не оказалось. И тогда взгляд инспектора упал на Ивана Айвазовского, награжденного за отличие золотой медалью — его-то он, как лучшего ученика, и представил поэту.

«Пушкин очень меня ласково встретил, —вспоминал потом Иван Константинович, — и спросил меня, где мои картины. Я указал их. Как теперь помнится, то были «Облака с Ораниенбаумского берега моря» и другая — «Группа чухонцев». «Марины» молодого художника из Феодосии поэту понравились.

Ничего из той давней беседы не забыл живописец:

«Узнав, что я крымский уроженец, Пушкин спросил: «А из какого же вы города?» Затем он заинтересовался, давно ли я здесь, не тоскую ли я по родине и не болею ли на севере. Тогда, во время нашего разговора, я его хорошо рассмотрел… Теперь я могу пересчитать на пальцах тех лиц, которые помнят поэта: их осталось немного, а я вдобавок был им любезно принят и приглашён к нему ласковой и любезной красавицей Наталией Николаевной, которая нашла почему-то во мне тогда сходство с портретами её славного мужа в молодости».

Встреча с Пушкиным когда-то стала поистине судьбоносной для живописца: около двадцати картин и рисунков Айвазовского запечатлели облик поэта. И самое известное полотно — «Прощание Пушкина с Чёрным морем» («Прощай, свободная стихия!»), написанное совместно с Ильей Репиным.

«Прощай свободная стихия» («Прощание Пушкина с морем»), 1887

И вновь признание самого Ивана Константиновича:

«Я должен сказать, что чувствовал особый прилив вдохновения, когда брался за кисть, чтобы изобразить один из моментов жизни великого поэта на морском берегу… Этот старый сюжет, казалось, овладел всем существом моим».

Сколько же работ Айвазовского, посвященных памяти поэта, ныне почти неизвестны, а некоторые и вообще утрачены: «Пушкин у скал Аю-Дага», «Пушкин в Крыму», «Пушкин на вершине Ай-Петри при восходе солнца», «Пушкин на берегу с семьей Раевских близ Гурзуфа», «Пушкин у Гурзуфских скал»… Настоящая крымская пушкиниана!

Фрагмент картины «А.С. Пушкин в Крыму у Гурзуфских скал», 1880

И можно предположить, что какие-то наброски к будущим полотнам (все они были написаны значительно позднее, не при жизни Натальи Николаевны; первая из них — «Пушкин на берегу Чёрного моря» датирована лишь 1868-м годом) могла видеть и она сама. Ведь Наталья Николаевна бывала в петербургской студии прославленного мариниста, к тому времени уже профессора Академии художеств.

И разговор меж ними мог идти о будущем издании собрания сочинений Пушкина, предпринятом П.В. Анненковым и самой Натальей Николаевной. Художник готов был принять деятельное в нем участие. Свидетельство тому более чем важное — письмо издателя брату, датированное маем 1852 года:

«Айвазовский обещал нарисовать для сего издания несколько картин; мне предоставлен выбор сюжета, где бы находилось море».

А дружбой с Натальей Николаевной художник дорожил настолько, что сам явился к Наталье Николаевне, после того как его слуга, видимо, из благих побуждений, объявил приехавшей к нему гостье, что его хозяин изволит обедать и принять госпожу не сможет. Наталья Николаевна просила передать свои сожаления, и тотчас уехала. Вечером того же дня художник поспешил к ней, на дачу.

«Айвазовский прибежал вечером на Острова, — пишет мужу Наталья Николаевна, — и, не застав меня дома, передал через Сашу (сестру Александру. — Л.Ч.), что он пришел извиниться за глупость своего слуги, который не захотел обо мне доложить».

На самом деле, этот пустячный и даже забавный случай весьма показателен: Айвазовский в тот же день «прибежал… на Острова» — стало быть, чрезвычайно дорожил дружбой с Натальей Николаевной. Надо полагать, что и она сама по достоинству ценила внимание Айвазовского и относилась к дружбе с ним столь же трепетно.

Живописец, конечно, делился с вдовой поэта своими замыслами, советовался с ней — ведь ему было так важно знать её суждение. И он не мог не расспрашивать Наталью Николаевну о жизни её великого мужа, его увлечениях, привычках, пристрастиях.

Косвенным подтверждением тому — воспоминания самого Айвазовского, свято хранившего в памяти ту давнюю встречу с Пушкиным:

«С тех пор и без того любимый мною поэт сделался предметом моих дум, вдохновения и длинных бесед и расспросов о нём».

Как художник реагировал на конфликт между Арменией и Турцией

По приглашению и предложению турецкого султана Абдул-Азиса в 1874 году Айвазовский в Константинополе исполнял большой заказ султана по украшению его главной резиденции — дворца Долма-Бахче. За эту работу в том же 1874 году его наградили высшим турецким орденом.

Ночной Константинополь, 1886

Встречаясь с армянскими художниками в Стамбуле, Айвазовский говорил:

«До сих пор я чувствую себя учеником природы. Стало быть, и вы, следуя моему примеру, старайтесь и трудитесь. С радостью замечаю, как за недолгое время мы, армяне, далеко продвинулись в искусстве, особенно в архитектуре. К примеру, дворцы, построенные Саргисом-беем, великолепны, и любой художник восхитится его прекрасным вкусом и мастерством».

Примечательно, что мирный договор между Россией и Турцией в 1878 году был подписан в зале, украшенном полотнами Айвазовского.

Айвазовский мечтал создать союз, который сплотил бы разбросанных по всему миру деятелей армянского искусства. Казалось бы, жизнь вошла в свою колею. Однако в середине 1890-х годов, задавшись целью снять с повестки дня «армянский вопрос», султан Абдул-Гамид учинил резню, жертвами которой пали сотни тысяч армян.

Разрушались и сжигались памятники культуры. Смертельный удар обрушился на мечты, лелеемые армянским народом, на романтические иллюзии его интеллигенции. Эти чудовищные события потрясли Айвазовского, и то, что таилось в его душе, стало теперь явным. В письме, направленном в Эчмиадзин Католикосу Хримяну, художник писал:

«Глубокой болью омрачила моё сердце невиданная и неслыханная резня несчастных армян».

Погром армян в Трапезунде, 1895

Художник создал ряд картин — «Погром армян в Трапезунде», «Армян погружают на корабли», «Армян живыми бросают в море» и др. — и выставил их в Москве и Одессе.

Ночь. Трагедия в Мраморном море, 1897

Повседневной его заботой стало обеспечение кровом сотен соотечественников, бежавших от резни и добравшихся до Феодосии.

«Стыдно отворачиваться от своей народности, — приводит его слова В.С. Кривенко, — тем более такой маленькой и угнетённой».

Далее он пишет:

«Источником тяжёлых переживаний для него (Айвазовского) была мысль о тех неистовствах, которые турки совершали над беззащитными, несчастными армянами. Он не переставал верить, не переставал надеяться, что у людей дрогнет сердце и заступится же наконец Европа, не позволит туркам окончательно вырезать несчастную народность».

Резня в Эрзуруме, фото, 1895 год

А Малютин в своём дневнике отмечает:

«Айвазовский громил русскую политику и лично князя Лобанова-Ростовского».

Художник швырнул в море и пожалованные ему османские ордена и заявил турецкому консулу, чтобы тот передал своему «кровавому хозяину»:

«Если хочет, пусть и он мои картины выбросит в море, мне не жаль».

А письмо к Католикосу он заканчивал словами:

«Вы, Святейший Отче, там, мы здесь, и каждый на своём месте горько оплакиваем погубленные души несчастных сородичей наших и взываем к Божьей милости».

Чувства, которые испытывал великий гуманист, выражены и в его последних морских пейзажах.

«Наполеон на острове св. Елены» изображён в лучах солнца, один на скалистом берегу, словно это сам художник замер перед родной его сердцу стихией, устремив взгляд на свободно реющего над морской пучиной орла.

Наполеон на острове св. Елены, 1897

Сгусток боли и гнева являет собою начатая в последний день жизни художника — 2 мая 1900 года — и оставшаяся неоконченной картина «Взрыв турецкого корабля».

Взрыв турецкого корабля, 1900

Мнение известных людей о художнике

Айвазовский повсеместно любим и стопроцентно узнаваем. Так было всегда, и как показывает интерес к его творчеству на данный момент, так будет и в будущем. Современник художника писатель Фёдор Достоевский сравнивал его с Дюма:

«И тот, и другой поражают чрезвычайной эффективностью… Дюма читался с жадностью, с азартом, картины Айвазовского раскупаются нарасхват».

Он действительно нравился всем, нравится и сегодня. В его картинах всякий мог и может найти что-то своё, родное. Скажем, герой обороны Севастополя адмирал Корнилов специально прибыл в Феодосию на боевом корабле «12 апостолов» и салютовал Айвазовскому из всех орудий — так было оценено историческое полотно «Чесменский бой». Художник не останется в долгу — этот корабль будет написан на восьми его картинах.

Чесменский бой, 1848

Две его ранние юношеские работы — «Этюд воздуха над морем» и «Вид на взморье», написанные в 1835 году, восхитили баснописца Крылова:

«Прелесть как хорошо!», — а годом позже и самого Пушкина:

«Эти морские волны запали мне в душу».

Он уживался даже с новаторами. Известно, что Айвазовский задолго до опыта передвижников устраивал свои выставки не только в столицах, но и в провинции.

Передвижники не ревновали. Более того — ценили его мастерство, чему свидетельством совместная работа Айвазовского и Репина «Прощание Пушкина с морем».

Вот слова императора Николая I:

«Что бы ни написал Айвазовский, будет куплено мною».

Слово своё он держал — на одной из выставок было представлено 9 картин художника. Император купил 6, в том числе и знаменитый «Девятый вал». По словам самого живописца, Николай I как-то на морской прогулке, перекрывая шум волн, крикнул ему:

«Айвазовский! Я — царь земли, а ты — царь моря!»

Пожалуй, это самая точная оценка его картин.

Заключение

В Феодосии, в родном городе он скончался за мольбертом, работая над картиной «Взрыв турецкого корабля». Это было 2 мая 1900 года. Айвазовский ушёл из жизни любимый всеми, кроме знатоков и законодателей «моды» в искусстве. Во второй половине XIX века в русской живописи воцарились идеалы «творческих поисков» и «общественного служения», но ни тем, ни другим Айвазовский своим творчеством не служил. Он оставался верным той правде, которая открылась ему в начале жизненного пути — правде о море, о человеке и О мироздании. Поэтому ни «дух времени», ни само время не были властны над Иваном Айвазовским. Не властны они над Айвазовским ещё и потому, что он был истинным и верным сыном Империи, которая его, армянина из южной провинции, привела к величию и славе.

Согласно воле Айвазовского его погребли в Феодосии, во дворе церкви Сурб Саргис, где он был крещён и где венчался. Надгробная надпись — высеченные по-древнеармянски слова историка V века Мовсесе Хоренаци — гласит:

«Родился смертным, оставил по себе бессмертную память».

Эту память благодарно сохранят поколения.

Послесловие

Иван Айвазовский — единственный в мире художник, который разрешал всем желающим смотреть, как он пишет картины. Как правило, в его мастерской, как в театре сидели отдыхающие, человек по 30 и смотрели, как из под кисти Айвазовского появляются волны, морская стихия, корабли, зрители ему даже аплодировали. Поэтому, уважаемые читатели, посещайте музеи, картинные галереи, любуйтесь и наслаждайтесь творчеством великих мастеров нашей страны, которые творили для вас, оставляя капельку души в каждом произведении.

Словами поэта А.И. Полежаева Иван Айвазовский мог бы сказать о себе так:

«Я видел море, я измерил
Очами жадными его;
Я силы духа моего
Перед лицом его поверил. (1832).

Источник