Николай Семёнович Лесков (16.02.1831 — 05.03.1895)  — один из удивительнейших и своеобразных русских писателей, чью судьбу в литературе нельзя назвать простой. При жизни его произведения по большей мере вызывали негативное отношение и не принимались большинством передовых людей второй половины девятнадцатого века. Между тем ещё Лев Николаевич Толстой назвал его «самым русским писателем», а Антон Павлович Чехов считал одним их своих учителей. Можно сказать, что творчество Лескова по-настоящему оценили только в начале двадцатого века, когда увидели свет статьи М. Горького, Б. Эйхенбаума и др. Поистине пророческими оказались слова Л. Толстого о том, что Николай Семёнович — это «писатель будущего».

В чём же заключается особенность творчества писателя Н.С.Лескова?

А какие в них ритмы! А какая в них залежь

Слов ядрёных и точных русского языка!

Никаким модернистом ты Лескова не свалишь

И к нему не посмеешь подойти свысока.

                                                                                                                           И. Северянин

16 февраля 2018 года исполнилось 187 лет писателю Николаю Семеновичу Лескову. Он занимает особое место в русской литературе: причудлив язык, на каком говорят его герои — «чудаки» и герои —  «праведники», своеобразен его взгляд на историческую судьбу России. Нет ни тех постоялых дворов, где путники рассказывали невероятные истории, ни тех дворянских усадеб, где спорили «умники», ни тех монастырей, где молчали «праведники». В своих произведениях он показал неповторимый характер русского народа, который раскрывается в исторических испытаниях и трудных жизненных обстоятельствах…

Так сложилось, что Николаю Семёновичу Лескову суждено было стать одинокой звездой на небосводе русской литературы второй половины XIX века. Нелюбимый, затравленный, неоценённый и непризнанный современниками, он прошёл большой, сложный, временами мучительный жизненный и литературный путь. Своеобразный, отдельный во всём, замкнутый в себе художник оказался не нужен своему времени. Однако свет звезды Лескова достиг двадцатого столетия и сполна пролился на прозу этого времени. Среди тех, кто испытал его: Ф. Сологуб, А. Ремизов, Е. Замятин, Б. Зайцев, И. Бабель, И. Шмелёв… Причём новая литература откликнулась именно на то, что не приняла в Лескове современная ему эпоха.

ОСОБЕННОСТИ ТВОРЧЕСТВА ПИСАТЕЛЯ

Родился 16 февраля 1831 года в селе Горохове Орловской губернии в семье мелкого чиновника. Образование получил в Орловской гимназии. С 16 лет служил чиновником в Орле, затем в Киеве. В 1861 году переселился в Петербург.

Писательскую деятельность начал со статей и фельетонов. В 60-х годах  Лесков создал ряд реалистических рассказов и повестей, в которых дана широкая панорама русской жизни («Погасшее дело», 1862 г.; «Язвительный», «Житие одной бабы», оба 1863 г.; «Леди Макбет Мценского уезда», 1865 г.; «Воительница», 1866 г.; пьеса «Расточитель», 1867 г.).

В то же время одна из ранних статей Лескова — о петербургских пожарах (1862 г.) — послужила началом его длительной полемики с революционными демократами. Рассказ «Овцебык» (1863 г.), романы «Некуда» (1864 г.; под псевдонимом М. Стебницкий) и «Обойдённые» (1865 г.) направлены против «новых людей», выведенных в романе Н.Г. Чернышевского «Что делать?». Писатель создаѐт шаржированные типы нигилистов (повесть «Загадочный человек», 1870 г.; роман «На ножах», 1870—1871 годы).

Идеал Лескова — не революционер, а просветитель, пытающийся усовершенствовать общественный строй при помощи морального убеждения, пропаганды идеалов добра и справедливости. В середине 70-х годов Лесков создал образы праведников, могучих духом (роман «Соборяне», 1872 г.; повести и рассказы «Очарованный странник», «Запечатлённый ангел», обе 1873 г.; «Несмертельный Голован», 1880 г.; «Печерские антики», 1883 г.; «Однодум», 1889 г.).

В творчестве писателя сильны мотивы самобытности русского народа (повесть «Железная воля», 1876 г.; «Сказ о тульском косом Левше и о стальной блохе», 1881 г.). Тема гибели народных талантов на Руси раскрыта в повести «Тупейный художник» (1883 г.).

В середине 80-х — 90-е годов писателя занимает новый для России тип — буржуа («Чертогон», 1879 г., другое название «Рождественский вечер у ипохондрика»; «Отборное зерно», 1884 г.; «Грабёж», 1887 г.; «Полуношники», 1891 г.). Сплав литературного и народного языка образует неповторимо яркую и живую сказовую манеру Лескова, когда образ раскрывается в основном через речевую характеристику. Так, в «Левше» герой переосмысливает комически и сатирически язык чуждой ему среды, трактует многие понятия по-своему, создаёт новые словосочетания.

Таким образом, каждое произведения писателя — самобытно, поэтика произведений также самобытна и неповторима, потому и говорят, что у Лескова — особенный стиль.

ОСОБЕННЫЙ СТИЛЬ ПИСАТЕЛЯ

Лесков как бы «русский Диккенс». Не потому, что он похож на Диккенса вообще, в манере своего письма, а потому, что оба — и Диккенс, и Лесков — «семейные писатели», писатели, которых читали в семье, обсуждали всей семьей, писатели, которые имеют огромное значение для нравственного формирования человека, воспитывают в юности, а потом сопровождают всю жизнь, вместе с лучшими воспоминаниями детства. Но Диккенс — типично английский семейный писатель, а Лесков — русский. Даже очень русский. Настолько русский, что он, конечно, никогда не сможет войти в английскую семью так, как вошёл в русскую тот же Диккенс. И это — при всё увеличивающейся популярности Лескова за рубежом и прежде всего — в англоязычных странах.

Есть одно, что очень сильно сближает Лескова и Диккенса: это чудаки-праведники. Чем не лесковский праведник мистер Дик в «Давиде Копперфильде», чьё любимое занятие было запускать змеев и который на все вопросы находил правильный и добрый ответ? И чем не диккенсовский чудак Несмертельный Голован, который делал добро втайне, сам даже не замечая, что он делает добро?

А ведь добрый герой как раз и нужен для семейного чтения. Нарочито «идеальный» герой не всегда имеет шансы стать любимым героем. Любимый герой должен быть в известной мере тайной читателя и писателя, ибо по-настоящему добрый человек если делает добро, то делает его всегда втайне, в секрете.

Чудак не только хранит тайну своей доброты, но он ещё и сам по себе составляет литературную загадку, интригующую читателя. Выведение чудаков в произведениях, по крайней мере у Лескова,— это тоже один из приёмов литературной интриги. Чудак всегда несёт в себе загадку. Интрига у Лескова подчиняет себе, следовательно, моральную оценку, язык произведения и «характерографию» произведения. Без Лескова русская литература утратила бы значительную долю своего национального колорита и национальной проблемности.

Творчество Лескова имеет главные истоки даже не в литературе, а в устной разговорной традиции, восходит к тому, что эксперты бы назвали «разговаривающей Россией». Оно вышло из разговоров, споров в различных компаниях и семьях и снова возвращалось в эти разговоры и споры, возвращалось во всю огромную семейную и «разговаривающую Россию», давая повод к новым разговорам, спорам, обсуждениям, будя нравственное чувство людей и уча их самостоятельно решать нравственные проблемы.

Для Лескова весь мир официальной и неофициальной России — как бы «свой». Он вообще относился ко всей современной литературе и русской общественной жизни как к своеобразному разговору. Вся Россия была для него родной, родным краем, где все знакомы друг с другом, помнят и чтут умерших, умеют о них рассказать, знают их семейные тайны. Так говорит он о Толстом, Пушкине, Жуковском и даже Каткове. Даже умершего шефа жандармов он называет «незабвенный Леонтий Васильевич Дубельт» (см. «Административную грацию»). Ермолов для него прежде всего Алексей Петрович, а Милорадович — Михаил Андреевич. И он никогда не забывает упомянуть об их семейной жизни, о их родстве с тем или иным другим персонажем повествования, о знакомствах… И это отнюдь не тщеславное хвастовство «коротким знакомством с большими людьми». Это сознание — искреннее и глубокое — своего родства со всей Россией, со всеми её людьми — и добрыми и недобрыми, с её многовековой культурой. И это тоже его позиция как писателя.

ПОЧЕМУ Н.ЛЕСКОВ — ПИСАТЕЛЬ БУДУЩЕГО?

Критическое отношение Лескова к росту капиталистических тенденций, влекущих за собой падение идеалов, «меркантилизм совести», распад человеческих — в том числе родственных — связей, когда все друг с другом «на ножах», с особой художественной силой выразилось в его творчестве начала 1870-х годов. Роману «На ножах» (1871) уже около полутора веков. Однако при перечитывании не оставляет ощущение, что читаешь о происходящем в России сегодня.

У романа тоже сложная судьба. Долгое время он не переиздавался, фактически был под запретом. Воспринимае­мый одними как «антинигилистический», другими — как «антибуржуазный», в своей религиозно-философской основе он воплощает прежде всего справедливую концепцию человека и мира.

Невнимание к духовной природе человека, отказ от Бога, отрыв от почвы приводят к тому, что бывшие «нигилисты» окончательно перевоплотились в буржуазных дельцов, ловких авантюристов, мошенников, живущих по звериным законам борьбы за существование. Таковы в лесковском романе соучастники преступлений Глафира Бодростина и Павел Горданов; «подлый жид» и ростовщик Тишка Кишенский; его любовница Алинка Фигурина, обокравшая собственного отца; безнатурный «межеумок» Иосаф Висленёв; его сестра Лариса, одержимая гордыней и себялюбием.

Архитектоника «На ножах» сродни роману Достоевского «Бесы», созданному в том же 1871 году, с его хаотичным «бесовским» кружением переродившихся людей, утративших духовно-нравственную опору. Как кошмар, нарастают в лесковском романе преступные происки, шантаж, вымогательство, внезапные исчезновения, маскировки и мистификации, супружеские измены, дуэль, двоемужество, самоубийство, убийства.

«Бесовскому» самоистреблению тёмных сил противостоит светлое созидательное начало духовно-нравственного мира. Его идеалы исповедуют праведница Александра Синтянина, человек чести и долга — «испанский дворянин» Андрей Подозёров, священник отец Евангел, «истинный нигилист» майор Форов и его многозаботливая жена Катерина Астафьевна, «умная дурочка» Паинька, «великомученица» Флора. По мысли Лескова, самоотверженная любовь, деятельное добро, милосердие должны стать не только ориентиром, но и нормой человеческих отношений, социально-нравственным регулятором общественной жизни. Следование этим спасительным заповедям поможет уберечься от нравственной порчи, удержаться на краю бездны.

Потому-то Л.Н.Толстой и назвал Н.С.Лескова «писателем будущего», что он почти полтора столетия назад предвидел, что будет ожидать Россию, ступившей на путь капитализма, в будущем.

ЛЁГКИЙ СЛОГ НА СЛОЖНЫХ ВОПРОСАХ

Одним из самых примечательных произведений, которые создал Лесков, несомненно является «Жидовская кувырколлегия».

«Впервые, под заголовком «Жидовская кувырколлегия. Повесть. Об одном кромчанине и о трёх жидовинах», — «Газета А. Гатцука», 1882, ЛЛ 33 — 36. С изменённым заглавием вошло в сборник «Святочные рассказы» (1886).

В основу рассказа, написанного в 1882 году известным русским писателем, автором знаменитого «Левши», лёг известный в те времена анекдот о безуспешной попытке подкупить славного генерала Н.С. Мордвинова и о Государственном совете, на котором в присутствии Государя решался вопрос о привлечении евреев к военной службе. Имевшее место среди некоторых критиков тенденциозное толкование этого рассказа как отразившего якобы националистические тенденции писателя, было убедительно отвергнуто одним из видных деятелей еврейского национального движения Ю. Гессеном в его вступительной статье к переизданной в 1919 г. книге Н.С. Лескова «Евреи в России», написанной с целью гуманного, объективного решения «еврейского вопроса». В этой статье Ю. Гессен справедливо утверждает, что:

«не озлобление, не ненависть лежит в основе» такого рода произведений Лескова и что в рассказе, который «ведётся от имени полковника Стадникова в сороковых годах столь явственно рисуются жестокие нравы того времени, жертвою коих падали в числе прочих и евреи, что трудно вынести впечатление, будто рассказ продиктован ненавистью к евреям», тем более что «наряду с евреями в указанных произведениях Лескова грубому осмеянию подвергаются и неевреи. Тут нет предвзятого сопоставления евреев и русских, которое было бы в ущерб первым и к выгоде вторых» (стр. 8, 9).

В этой истории автор делится секретом, открытым в армии одним сметливым русским умом, как вывести на чистую воду некоторых евреев, изображавших из себя неспособность к военному делу. Эта еврейская хитрость тогда доставляла в войсках много неприятностей, но на еврейскую хитрость была найдена русская хитрость.

С первых слов узнаётся особенный лесковский стиль изложения. Со жгучим сарказмом и с юмором, порой переходящим в чёрный. Вдумываясь в происходящее на страницах произведения, хочется и смеяться, и плакать одновременно.

Автор очень медленно подводит читателя к развязке, за которой очень быстро следует конец. Хочется «продолжения банкета», а уже всё, точка. Помимо основного сюжета рассказывается много дополнительных историй, которые тоже по-своему интересные.

Очень выразительно описание типажей героев рассказа, словно все они живьём предстают перед глазами в своих комично-плачевных образах:

«Другой был немец, по фамилии Фингершпилер, очень большой чистюля: снаружи все чистился, а изнутри, по собственному его выражению, «сохранял себя в спирту», т. е. был всегда пьян. В редкие минуты просветления, когда Фингершпилер случался без спиртного сохранения, он был очень скор на руку, но, впрочем, службист».

Это только один из них, которому, однако, уделено немного места.

Без понимания проблематики «еврейского вопроса» в те годы, понять важность поднятой Лесковым темы в полной мере будет невозможно, а равно и воспринять рассказ в виде живого анекдота. Так что желающие его почитать, пусть не поленятся найти версию с примечаниями. В частности, где раскрывается подноготная еврейских погромов (например — http://communitarian.ru/posts/literaturnyy_kollayder/ns_leskov_zhidovskaya_kuvyrkollegiya_11032015).

Отметим только, что происходит это в 1881 году, когда после убийства Александра II, в разных местах России возникали выступления против «инородцев».

Последующие после убийства царя погромы были спровоцированы с одной стороны народным гневов против организаторов покушения, с другой стороны — подогревались самими «еврейскими революционерами» (sic!). Приведём краткую хронологию наиболее значимых «погромов» 1881 года, используя «Календарь русской революции» (1917) (http://narovol.narod.ru/calendmain.htm) революционера В.Л. Бурцева:

1 марта — убийство Царя Александра II.

10 марта — «ультиматум «Народной воли» Александру III.

19 марта — принятие Александром III чрезвычайных мер.

15—17 апреля — погром в Елисаветграде.

26 апреля — погром в Киеве.

29 апреля — «Высочайший манифест Александра III» (http://cagal.clan.su/index/0-30#jude014) о незыблемости самодержавия и намерении обеспечить нормальное развитие страны.

3 мая — погром в Одессе.

12 июля — погром в Борисполе.

20 июля — погром в Нежине.

Общим во всех «погромах» стал их cпровоцированный характер. Вот что писал революционер Бурцев:

«Задолго до погромов в различных местах стали носиться однородные слухи: либо о том, что евреи замышляют покушения на христианские храмы, либо о том, что во время Пасхи будут громить евреев…».

Ю.И. Гессен в дореволюционной «Еврейской энциклопедии» (т. 12) пояснил источник слухов:

«…члены партии [Народной воли] считали погромы соответствующим видом революционного движения; предполагалось, что погромы приучают народ к революционным выступлениям; некоторые члены Исполнительного Комитета изготовили 30 августа 1881 г. прокламацию, призывавшую к разгрому евреев».

То есть спонсируемые крупным капиталом еврейские «революционеры» для «либерализации России» пытались дестабилизировать положение в стране, используя в качестве «пороха» самих же «евреев». Причём сделать это было достаточно просто: поскольку в глазах населения этих мест именно еврейские ростовщики, торговцы и шинкари представлялись очевидными эксплуататорами (вспомним, что даже К. Маркс видел источник эксплуатации в еврейском капитале).

Одновременно, провоцируя погромы, еврейские «революционеры» стали обвинять в их организации царскую власть, якобы стремившуюся «перевести народную ненависть с себя на евреев». Вот что, например, говорится у Бурцева о первом погроме 15 апреля 1881 г. в Елисаветграде:

«Пробуждающееся политическое сознание масс необходимо было отвлечь, и в массы была брошена идея расправы с эксплуататором-жидом, виновником всех народных бедствий… За 3 месяца погромное движение охватило весь юг России и от разгрома еврейского имущества, домов и лавок, стало явно переходить в возмущение против правительства (в Борисполе, Нежине)».

Правительство же изначально с полным основанием видело в подобных беспорядках проявление опасного беззакония и сразу же охарактеризовало погромщиков как преступников, которые «впадают в своеволие и самоуправство»; в Уложение о наказаниях была введена специальная статья о погромщиках. Полиция и правительственные войска неоднократно применяли оружие против них, например, 20 июля в Нежине, как пишет Бурцев:

«в первый же день погрома был дан залп по толпе — 4 убитых и 1 раненый. Толпа возмутилась, что «незаконно убивать из-за жидов», были крики о жидовской эксплуатации. Вновь прозвучал залп — 6 убитых и много раненых. На третий день спокойствие восстановилось само собой…».

В связи с тем, что намерения нового Царя, Александра III, «об обеспечении нормального развития страны» не остались только словами, и часть еврейских «революционеров» была схвачена и повешена, после этого и «погромы», странным образом, внезапно прекратились на 20 лет, хотя рост революционного влияния и продолжался.

Вот что писал по поводу еврейских провокаторов и реакции на них св. Феофан Затворник в «Письме 1146. Указание нужных исправлений в кн. О. Матвеевского. О своих трудах. Взгляд на случай самоуправства крестьян с евреями» (https://azbyka.ru/otechnik/Feofan_Zatvornik/pisma/12#):

«Нынче все за евреев. Московский владыка и проповедь ляпнул. Так неприятно было читать её. Жиды в тех местностях, где их колотили, — кровь сосут из народа без всякой жалости. — Видя, что правительство не заступается за них, они порешили сами рассчитаться с обидчиками. Толкуют, что народ дурно сделал; а на то не обратят внимание, что народ обижали. Тут нашли виновных, — а жиды святы. — Следовало этих наказать, т.е. мужиков, а жидов строгому подвергнуть надзору, и за всякую проделку вешать. Тогда, может быть, они стали бы посмирнее. Спасайтесь! Даруй вам, Господи, отгуляться до сыта. Ваш богомолец Еп. Феофан. 9 июня 1881 г.»

Когда, значительная часть самих провокаторов-«революционеров» была схвачена, и, казалось, погромные настроения затихли, в конце года, на католическое Рождество, 25—27 декабря происходит так называемый Варшавский погром. Во время службы в костеле Св. Креста кто-то крикнул, что начался пожар, и в костеле началась паника, из-за которой погибло 29 католиков. Выяснилось, что кричал еврей, застигнутый за воровством. В результате толпа поляков начала громить еврейские банки, ростовщические конторы и лавки. Погром длился три дня. По его итогам 2 евреев было убито, 24 ранено, 10 тыс. понесли материальные потери, из них около тысячи семей лишились полностью своего имущества. Контролируемые иудеями и либералами газеты выступили с осуждением этих событий (см. например: «Неделя», 1881, от 25 декабря.) Отголоски погрома были слышны ещё долго: в синагогах били стекла, на стенах писали антиеврейские лозунги. Общая волна юдофобии среди поляков, да и по всей России, не спадала.

Между тем, в 1866 г. евреи Царства Польского были уравнены с евреями империи в отношении государственной службы (Клиер Д. Развитие законодательства о евреях в Российской империи // История еврейского народа в России. От разделов Польши до падения Российской империи. Т. 2. М.: Мосты культуры, 2012. С. 33–35).

Очевидно, что это не понравилось с одной стороны — как идеологам иудаизма с его алгоритмикой «избранного народа», так и коренному населению, поскольку «евреи» резко вторглись в российское общество, начав составлять заметную и недобросовестную конкуренцию как в сфере торговли и бизнеса, так и среди свободных профессий.

В результате находившиеся во фронде России, российско-польские писатели, в 70-е и 80-е во изображавшие еврея как (относительно) положительного персонажа и мечтающие о возможности «польско-еврейского братства», к 90-м перешли к резкому неприятию подобных идей и изображению евреев как «пауков», «эксплуататоров» и элементов, угрожающих всему польскому обществу (Bartal I., Opalski M. Poles and Jews: a Failed Brotherhood. Brandeis University Press, 1992. P. 98–111).

Зная всё это, советуем перечитать «Жидовскую кувырколлегию», как говорится, «другими глазами»: http://communitarian.ru/publikacii/literaturnyy_kollayder/ns_leskov_zhidovskaya_kuvyrkollegiya_11032015/

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Лесков прежде всего завораживает причудливым языком, который при жизни писателя считался вычурным. Не меньше впечатляет и родственный гоголевскому лесковский нравственный максимализм, проявившийся в своеобразном взгляде на Россию, её историческую судьбу, в способности писателя говорить горькую правду о русском человеке и при этом неотступно верить в него, жить надеждой на обретение им праведного пути, освященного единственно кротостью духа и чистотою сердца. В любом вопросе Лескова по преимуществу волновала сторона нравственная. Поэтому он больше верил в «хороших людей», нежели в «хорошие порядки».

Лесков входил в литературу вне каких-либо движений, течений. И уже отсюда проистекает его «беспощадная распря с современным ему обществом». Лескова не примут ни правые, ни левые, равно как и он их, продолжая оставаться до конца никем: не народником, не славянофилом, не западником, не консерватором, не революционером. Он исповедовал только то, что должно было остаться в будущем — праведную Россию. И даже оказавшись выпавшим из своего времени, невыносимо одиноким, Лесков продолжал истово, одержимо следовать своей вере, держаться ею.

Портрет писателя Н.С. Лескова (В.Серов) 

«Из чёрной рамы смотрит мне в глаза
Глазами жадными лицо Лескова,
Как затаённая гроза,
В изображенье умного Серова».

Вл. Гиппиус

На знаменитом серовском портрете Лесков изображен старым, измождённым болезнью человеком. Однако и на этом портретном изображении продолжает жить неукротимый лесковский дух, по крайней мере, глаза, переполненные болью, по-прежнему жалят своих врагов.

Он умирал непримирённым, не простившим себе самому собственных ошибок и не верящим в память потомков. Но как показало время, Лесков заблуждался относительно последнего. Его будут помнить и читать ещё долго…

Источник